Петр Лебеденко - Красный ветер
Одна из таких групп басков днем заколола сломавшего ногу мула, разделала тушу, каждой семье было выдано по фунту мяса, оставшееся сложили в ящик и, как обычно, на ночь поставили сторожа для охраны. А утром в спине этого сторожа обнаружили нож, человек, уже окоченевший, лежал в застывшей луже крови, ящик же оказался пустым. Баски разъярились. Кто, кто мог совершить это гнусное преступление? У кого поднялась рука на человека ради нескольких фунтов мяса, где найти убийцу и отомстить ему и его пособникам, если он был не один?
Руфо Эскобар, бывший потомственный рудокоп, бежавший с женой и двумя ребятишками от фашистов, когда те вошли в Бильбао, был решительным человеком, справедливость которого не вызывала сомнений, но в то же время он отличался необузданным характером и по всякому поводу мгновенно выходил из себя и в такие минуты не знал пределов своему гневу.
Среди басков Руфо Эскобар пользовался большим влиянием, его не только уважали, но и боялись, он без особого на то старания подчинил себе окружающих соплеменников, которые считались с каждым его словом.
Когда ему доложили о совершенном преступлении, он выбрал среди басков пять или шесть человек и отправился с ними на поиски каких-нибудь следов, оставленных преступниками. У него не возникало сомнения, что убийцы должны находиться где-то поблизости. Не могли же они прийти сюда за многие километры! Кто-то из их соседей видел, как они забивали мула, и, дождавшись ночи, сделал свое черное дело.
Руфо Эскобару никто не препятствовал заглядывать в ящики, чемоданы и сумки — весть о злодеянии быстро распространилась по лагерю, и люди считали своим долгом помочь баску. Обиды, мелкие распри — все это сразу отступило на задний план, на время забылись, стушевались и все страдания, претерпеваемые каждым из этих людей, непостижимым образом вдруг воспринялись ими как результат злонамеренных козней вот таких исчадий, как совершившие преступление убийцы.
Однако поиски, к сожалению, ни к чему не привели. Никаких следов, ничего, что помогло бы отыскать преступников.
К вечеру убитого баска похоронили.
Руфо Эскобар долго сидел у могилы, на которую аккуратно были положены круглые камни, сидел неподвижно, как изваяние, опустошенный, раздавленный чувством гнева, скорби и горечи, думая о том, что война превращает человека в зверя и что в будущем их всех ожидают еще большие несчастья, а может быть, и смерть. Обвалом породы ему несколько лет назад повредило позвоночник, он наполовину был инвалидом, поэтому не мог воевать. А если бы мог, он зубами рвал бы глотки фашистам, которые обрекают людей на такие страдания…
— Руфо Эскобар! — услышал он чей-то глухой голос и нехотя обернулся.
— Я и есть Руфо Эскобар, — ответил он приблизившемуся к нему незнакомому человеку в альпаргатах, в ветхом пальтишке и в старой засаленной шляпе. — Чего надо?
Человек скромно подсел к нему, помолчал, словно разделяя горе баска, потом сказал:
— Меня зовут Андрее. Андрее Медио.
— Ну? — раздраженно спросил Эскобар.
Сейчас ему не хотелось вступать с кем-нибудь в беседу, особенно с незнакомым человеком. Да не очень-то и понравился ему этот человек с первого взгляда: слишком уж тихеньким он был, каким-то вкрадчивым и, как показалось Эскобару, скользким.
— Я знаю, кто это сделал, — предварительно пугливо оглянувшись по сторонам, почти шепотом проговорил Андрее Медио.
— Знаешь? — Эскобар мгновенно преобразился. Глаза его загорелись, лицо стало жестким, даже руки стали беспокойными, точно он уже сейчас был готов схватить преступника за горло. Он вскочил и бесцеремонно поднял за шиворот Андреса Медио. — Знаешь, говоришь? А почему же ты до сих пор молчал, сукин ты сын?
— Я боялся, — ответил тот. — Я и сейчас боюсь. Там их целая банда. Арагонцы… Они могут убить меня.
Он действительно был жалок, этот тщедушный человечек, но в Эскобаре он вызывал не жалость, а брезгливость. Среди рудокопов не было трусов, и Эскобар, выше всего ставивший в человеке мужество и честность, презирал людей, при одной мысли об опасности начинавших распускать слюни.
И все же он заметно смягчился. В конце концов Андрее Медио сумел перебороть в себе свою слабость и добровольно решил помочь найти убийцу.
— Ты мне сейчас покажешь этих людей, — сказал Руфо Эскобар. — Они не ушли?
— Нет, они не ушли. Но… — Он опять пугливо стал озираться по сторонам, хотя поблизости никого и не было. — Слушай, Эскобар, я покажу тебе того, кто убил вашего человека, но покажу издали, чтобы ни он, ни его друзья меня не видели. Я знаю этих головорезов, они потом не пощадят ни меня, ни мою семью.
— Ладно, — сказал Эскобар. — Идем.
Они не прошли и двухсот шагов, когда Андрее Медио остановился, потянув за полу пиджака Эскобара. Руфо тоже остановился. На обочине каменистой дороги сидели, лежали, подстелив какое-тряпье, человек тридцать мужчин, женщин и детей. Женщина в черной шали молча искала в голове худой девочки вшей; древняя старуха, стоя на коленях, молилась, устремив желтое, изможденное лицо к небу; рядом с ней — в двух-трех шагах — двое ребятишек, приспустив штанишки, справляли большую нужду; группа мужчин — трое из них были укутаны грубыми суконными одеялами — сидела поодаль, оживленно о чем-то разговаривая.
Никто, кажется, не обращал внимания на Медио и Эскобара. Лишь тощая, как скелет, собачонка со свалявшейся на боках шерстью подошла к ним, беззлобно тявкнула и тут же ушла назад.
— Вон тот, — Медио кивнул головой в сторону группы мужчин. — Третий справа. Я его хорошо запомнил… Когда они уходили, этот чиркнул зажигалкой, прикуривая сигарету… И я сумел разглядеть его лицо. Их было несколько человек, но других я не разглядел — было темно… Нет, вот того, что сидит рядом, я тоже тогда увидел… Да, этого я тоже видел…
— Та-ак! — сквозь зубы процедил Эскобар. — Третий справа… Арагонец, я вижу.
— Теперь я пойду, Эскобар, — сказал Андрее Медио. — Если хочешь, я позову твоих басков. Одному тебе с ними не справиться.
— Подожди, — продолжая смотреть на группу мужчин, ответил Эскобар. — Подожди…
— Нет, я пойду. Мы условились с тобой, Эскобар… Я боюсь…
Эскобар положил свою тяжелую руку на плечо Медио, и тот невольно поморщился от боли.
— Успеешь, — сказал Эскобар, не глядя на Медио.
— Я тут больше не нужен. — Андрее пытался освободить плечо, но пальцы рудокопа сжимали его, точно тисками. — Я честно сделал свое дело. Их много здесь, арагонцев, у них есть оружие, это всем известно. Настоящие бандиты. Ты слышишь, Эскобар? Мы условились…
— Выключи свой фонтан, пока не захлебнулся! — грубо оборвал его Эскобар. «Что-то тут не так, — думал он, все более внимательно вглядываясь в лицо человека, на которого указал Андрее Медио, и переводя взгляд на соседнего арагонца. — Где-то я вот этого другого видел. Совсем недавно… Редкие седые волосы, высокий лоб, слегка сутулая спина… Где-то я его видел…»
И вдруг вспомнил. Несколько дней назад девчонка рыбака Нуньеса — Октавия, неосторожно прыгнув с камня на камень, упала и в кровь разбила ногу. И не только разбила: коленная чашечка вышла из суставов, девчонка не могла больше сделать и шагу. Ее усадили на мула, но боль, видимо, была настолько сильной, что Октавия все время кричала, и на нее жалко было смотреть.
К вечеру нога распухла, посинела, жена Нуньеса тоже голосила, заламывая от отчаяния руки, а сам Нуньес, растерявшийся и убитый горем, ходил туда-сюда и, ни к кому не обращаясь, спрашивал: «Что делать? Что ж теперь делать?..»
Вот тут-то и появился этот арагонец с седыми редкими волосами и слегка сутулой спиной. Подошел к Нуньесу и строго сказал:
— Снимите девочку с мула и положите на землю.
Нуньес, не задумываясь, подчинился. Осторожно сняв дочку с мула, он положил ее на расстеленное женой одеяло и выжидающе посмотрел на арагонца. А тот некоторое время осматривал и ощупывал коленные суставы Октавии, потом вдруг сделал что-то такое, отчего девочка завопила на всю округу.
— Сейчас все пройдет, — спокойно и уверенно проговорил арагонец. — Теперь все будет в порядке.
И действительно, не минуло и часа, во время которого этот человек не отходил от Октавии, как девчонка успокоилась и, улыбнувшись, сказала:
— Уже почти совсем не больно… Только чуть-чуть…
Нуньес приказал жене:
— Росарико, вытащи-ка тот кусок вяленого мяса, что спрятала на черный день. И мою фляжку. Мы должны угостить этого доброго человека чем бог послал. Если сеньор не против, мы хотели бы узнать его имя… Я правильно говорю, Росарико? Когда-нибудь мы помолимся за него…
Арагонец сказал:
— Мое имя — Альваро. Альваро Кондоньес. — И впервые улыбнулся. — А вяленым мясом вы лучше накормите девчушку. Она потеряла много сил и нуждается в пище больше, чем я.
