Алим Кешоков - Долина белых ягнят
— А из родных у тебя кто-нибудь остался? — спросила Кураца.
— Писала домой, ездила: от нашего хутора десятка два печных труб осталось, больше ничего. И спрашивать некого было. Я снова вернулась на конзавод. Теперь вот к вам переехала…
Анна смолкла. Воспоминания о пережитом дались ей нелегко. Она побледнела и, кажется, с трудом сдерживала слезы. Доти Матович решил вмешаться и перевести разговор в другое русло.
— Война кончится, будем мемуары писать, — весело заговорил он. — Сам помышляю о целой книге воспоминаний. Но это потом. А сейчас скажи-ка лучше, Апчара, где Аннушка будет жить. Ферма далеко от аула, она, сама понимаешь, с ребенком. Ходить туда-сюда — подметок не напасешься.
— Ходить мы ее не заставим. Автомобиль не обещаю, но транспорт в одну лошадиную силу дам. У меня у самой такой же транспорт — бидарка.
— Вещь безотказная. Нигде не застрянет. — Кураца искренно была уверена, что этот ящик на двух колесах — одно из величайших изобретении человечества.
— Для ее комплекции одной лошадиной силы, пожалуй, даже многовато. Ее ветром сдует. Правда, Аннушка? — Кошроков шутил, улыбался. Но радость видеть Апчару отравляло какое-то тревожное предчувствие. Доти успокаивал себя: ведь мечта его сбылась — он сумел ввести конзавод в строй, оправдал доверие руководства и, конечно, опроверг мнение, будто он так болен, что не годен больше на серьезные дела.
Зазвонил телефон. Кураца подняла трубку.
— Ирина Федоровна? Добрый день… Кто? Товарищ Кошроков? Да, здесь. Выступал у нас на митинге. Что? Да, мы с Апчарой митингуем, и еще как!
Ирина бурно радовалась, что отыскала наконец Доти Кошрокова. Оказывается, она с утра обзвонила все вокруг — и на конзавод звонила, и на заготпункт, и даже в больницу. Кулов поручил ей «достать Кошрокова хоть из-под земли». Необходимо его присутствие на бюро.
Доти, волнуясь, взял протянутую ему трубку. «Дошла моя молитва до неба, решили все-таки послать на фронт». Сам того не замечая, он шагнул к телефону, впервые не беря палки.
— Здравствуй, Ирина. Догадываюсь, почему ты меня разыскиваешь. Кулов уже говорил с ГлавПУРом?
— Во всяком случае два раза говорил с Москвой, — отвечала Ирина. — Я сама слышала.
Доти едва не подскочил от радости. Чутье его не обмануло. Вот откуда предчувствие чего-то неожиданного, важного.
— Где там мои ординарец? — Телефонный звонок окрылил Доти. Он с презрением глянул на свою палку: это ты, дескать, хотела помешать мне вернуться в строй… Не вышло. Труба зовет… «Но куда пошлют? — спрашивал он себя. — На какой фронт?»
На пороге появился Нарчо:
— Я здесь, Доти Матович.
Голос Кошрокова зазвучал с нарочитой строгостью:
— Ординарец, я тебя не узнаю, как докладываешь?
Нарчо мгновенно подтянулся.
— Товарищ комиссар, рядовой Додохов по вашему приказанию явился!
— То-то. Это уже по уставу. — Доти ласково оглядел слегка сконфуженного паренька. — Теперь ты должен говорить только на языке солдатской службы. Ты уже не на гражданке.
— На фронт, да? — У Нарчо загорелись глаза. — Прямо сейчас?
— Нет, сначала поедем в обком к Кулову. Там узнаешь все остальное. Закладывай лошадей и объявляй готовность помер один.
Нарчо как ветром сдуло.
— Неужели на фронт? — Апчара встревожилась не на шутку. Густой румянец залил ей лицо. Она пыталась улыбнуться, но губы дрожали.
— Эх, Чарочка-Апчарочка! Разве ты не знаешь, что я сплю и слышу зов трубы?! Меня вызывают в обком на заседание бюро. Для чего — не знаю. Может быть, скажут: «Кошроков, у нас партконференция на носу, а с планом неувязка». Буду оправдываться, скажу, провели рабоче-крестьянский митинг, передислоцировались с полей на огороды. Авось все будет хорошо…
Доти видел волнение Апчары. Он испытывал в этот момент самое настоящее счастье. Такого с ним еще не бывало. Он шагнул к двери. О, как ему хотелось выйти без палки, но пришлось остановиться.
— А что ж ты Нарчо тут говорил? — Апчара схватила палку Доти, прижала ее к груди, касаясь губами набалдашника.
— Ну, — замялся комиссар. — Понимаешь, у Кулова был разговор с Москвой, по всей вероятности, обо мне. Если хочешь, на обратном пути я заеду к тебе и все расскажу.
— Очень хочу! Я буду ждать. Вечерами в правлении я провожу оперативки с бригадирами. Сижу допоздна. Заезжай.
— Договорились. — Доти взглянул на Анну. — А зоотехника, значит, оставляешь. Правда, муж ее будет, наверное, работать у меня на конзаводе… Аннушка, я правильно понял: Каскул — твой муж?
Анна Александровна смутилась.
— Что вы! Он просто жил у меня, помогал… Последнее время что-то вообще не появлялся.
— Ну, ты еще молодая. Смотри, чтобы тебя в горы не умыкнули. Не перевелись пока джигиты…
— Откуда? Все на войне, — улыбнулась Анна.
— Так ведь вернутся же с войны! Знаешь сколько свадеб будет! Фронтовики! Кавказцы! С ними шутки плохи. — Доти направился к линейке в окружении женщин, стараясь шутками развеселить их, особенно Апчару, молча шедшую рядом.
— Ну, до свидания.
Линейка с гулом покатила прочь. Нарчо вдохновенно крутил кнутом в воздухе и посвистывал. Он не ехал — летел, в ушах у него гремел бой…
Забегая вперед, скажем, что Апчара сама не ожидала, что добьется таких успехов в свиноводстве — столь непривычной для кабардинцев отрасли хозяйства. Три четверти колхозного плана дала ее свиноферма, и Апчара, таким образом, оказалась в числе хозяйств, больше всего сдавших мяса государству. Она души не чаяла в заведующей свинофермой. Анна оказалась превосходным работником. Настоящим знатоком дела. Апчара Казанокова стала первым председателем колхоза, снабжавшего мясом даже детские учреждения. Прочитав об этом в газете, Зулькарней Кулов скажет: «расточительство» — и предложит потребсоюзу скупать у Казаноковой мясо для снабжения чайных, входивших тогда в моду…
Анна на своей бидарке зря не раскатывала. Она наладила отношения со столовыми и чайными и добывала там пищевые отходы для свиней. Особенно ей помогал госпиталь, где лечились раненые…
2. МЕЧЕНЫЙ
Бюро обкома обычно заседало целыми днями, нередко приходилось задерживаться и до утра. Проблем было великое множество. Неотложные хозяйственные вопросы, требующие нового подхода, вопросы, связанные с расстановкой кадров, восстановлением культурных и образовательных учреждений. Слушались и персональные дела — наследие оккупации… За длинным столом, крытым сукном, члены бюро иногда просиживали сутками. В перерывах буфетчица Тамара, веселая, миловидная брюнетка, кормила их своей скудной едой, поила крепким горячим чаем.
Ирине Федоровне Казаноковой приходилось то и дело, взяв Даночку вечером из детского сада, приводить ее в обком. Она давала девочке игрушки, просила «не мешать дядям». В обкоме Даночка освоилась быстро. Польше всего ей, конечно, нравилось бегать в буфет. Добрая Тамара совала ребенку то кусочек сахару, то пирожок с повидлом. На вопрос соседки: «Даночка, куда ты пойдешь сегодня вечером?» — девочка отвечала: «В обком». — «А что ты там будешь делать? » — « Пирожки кушать»…
Доти Кошроков шел по коридору бодро, высоко подняв голову. Увидев его, Ирина вскочила с места:
— Наконец-то, Доти Матович! Еще раз здравствуйте.
— Здравствуйте, Ирина. Жаль, не могу передать тебе привет от Альбияна: давно его не видел.
— Зато я могу передать вам его поклон. Он только что прислал письмо, спрашивает о вас, знает, что вы директор конзавода…
— Где он — неизвестно?
— Обратный адрес — один цифры. Полевая почта. Разве поймешь?..
— Ну да. Конечно. Но важно, что он жив-здоров.
Раздался звонок, и Ирина тотчас скрылась за обитой дерматином внушительной дверью. В тот момент, когда она открывала ее, раздался голос Кулова: «Не приехал еще?» Услышав утвердительный, ответ, Зулькарней Увжукович оживился:
— Чего ж он там сидит?
Ирина, стоя в дверях, позвала:
— Доти Матович, проходите!
Кабинетом и одновременно залом заседаний бюро обкома партии служила большая комната с тремя окнами. В правом углу стоял большой дубовый письменный стол под голубым сукном. К нему был приставлен телефонный столик, где аккуратно, в понятном лишь владельцу стола порядке разместилось шесть телефонных аппаратов; один — полевой в зеленом деревянном ящике. В кабинете было душно, но окна не открывались, чтобы на улице не слышали слова выступавших.
— Садись вот сюда, Доти Матович, — сосредоточенный, хмурый Кулов указал комиссару на свободный стул неподалеку от молоденькой стенографистки.
Доти кивком головы поприветствовал сидевших в зале. Все повернули в нему головы, многие дружелюбно заулыбались. Не пошевелился лишь Чоров, с опущенной головой сидевший на противоположном конце стола заседаний. Неподалеку от Чорова Кошроков заметил Бахова в новенькой военной форме, но все еще с полевыми погонами — свидетельством того, что борьба с бандитизмом в горах не закончилась.
