Идиля Дедусенко - В «игру» вступает дублер
– Теперь вы можете взять свои вещи, они в полной сохранности, – любезно отозвался Клейст.
Вместе с адъютантом Антонина прошла к шкафам и взяла самое необходимое. Генерал распорядился, чтобы её отвезли, куда она укажет. На вопрос, когда ей вернут виллу, он неопределённо ответил:
– Придётся подождать.
Через несколько дней к дому, где поселилась Антонина, подкатила машина. Из неё вышел человек в штатском. Он нашёл фрау Иванько и сказал, что выполняет поручение оберлейтенанта Фишера, не объяснив, кто это такой. Затем пригласил женщину проехать с ним.
Всю дорогу спутник молчал. Лишь когда машина остановилась у красивого здания, отделанного медальонами из цветного кафеля, Антонина сообразила, куда её привезли. На втором этаже, в комнате с окнами во двор, Антонину Иванько принял молодой человек в штатской одежде.
– Виктор Иоганнович, – представился он довольно хмуро и потребовал паспорт.
Антонина с некоторой неприязнью оглядела его и протянула паспорт. Тот внимательно его посмотрел и, удостоверившись, что перед ним та самая особа, за которой посылали, спросил:
– Вы подвергались гонениям при Советской власти?
– А вы, собственно, кто такой, чтобы задавать мне такие вопросы? – с вызовом сказала Антонина. – Меня пригласил Фишер, вот и отведите к нему.
– Вы находитесь в гестапо, мадам, – последовал высокомерный ответ.
– Знаю, где нахожусь! Давайте сюда Фишера и верните паспорт!
Но он не вернул. Убрал со стола бумаги, коротко бросил:
– Ждите.
С паспортом в руках скрылся за высокой ореховой дверью, ведущей в соседнюю комнату, тут же вернулся и проводил Антонину к Фишеру. Затем стал было располагаться за столом, намереваясь переводить, однако Фишер сам заговорил по-русски, хотя и с сильным акцентом. Он высказал сожаление, что не мог раньше встретиться с фрау Иванько, сказал, будто хорошо знал её мужа, с которым не раз встречался на симпозиумах учёных. Это, де, был во всех отношениях замечательный человек, деятельность которого в области фармакологии высоко ценилась, а ранняя смерть – большая потеря для мировой науки. Ещё сказал, что сочувствует молодой вдове и что гестапо берёт её под свою защиту.
– И прекрасно! – заявила Антонина. – Тогда верните мне виллу!
– Ах, виллу… Да, мне говорили…Но для чего она вам?
– Господин Фишер, мне надоело жить в свинских условиях по знакомым. У меня нет своего угла. К тому же, на вилле мои вещи, мебель, посуда.
– Да, да, – неопределённо поддакивал Фишер.
Антонина вдруг кокетливо изогнулась и вкрадчивым шёпотом произнесла:
– Отдайте мне виллу, господин Фишер, и я распоряжусь ею с выгодой для вас. Или, по крайней мере, разрешите мне там жить.
Фишер понимающе глянул в глаза фрау Антонине и со вздохом возразил:
– Это, к сожалению, невозможно. Вилла занята немецким командованием, и никто не согласится, чтобы при штабе находились посторонние.
– Посторонние?! – возмутилась Иванько. – Я хозяйка виллы, а немецкий порядок оберегает права частной собственности. Вы сами об этом везде говорите. А я верю немецкому командованию!
Антонина сделала ударение на слове «верю» и с вызовом придвинулась ближе к Фишеру.
– Я говорю «посторонний» в том смысле, что не военный.
– Это правда, – сказала Антонина, – на мне нет мундира. Но разве в нём дело? Вы же только что сказали, что берёте меня под защиту. Возможно, я смогу принести вам больше пользы, чем некоторые ваши сотрудники.
Она выразительно стрельнула глазами в сторону Виктора Иоганновича, который ей с первого взгляда не понравился.
Фишер помолчал немного, обдумывая её слова. Он уже знал, что фон Клейста заинтересовала эта особа. Если разрешить ей поселиться во флигеле около виллы, что можно извлечь из такого обстоятельства? Похоже, эта женщина действительно может оказаться полезной гестапо. Антонина, поощряемая молчанием Фишера, настаивала на своём:
– Поскольку вы великодушно берёте меня, бедную вдову, под своё покровительство, вы, знавший моего мужа, то я надеюсь, что мне, в конце концов, с вашей помощью вернут принадлежащую мне виллу. Но если немецкое командование посчитает возможным арендовать у меня помещение (надо же чем-то жить!), я не стану упрямиться, уступлю виллу, оставив за собой право пользоваться лишь двумя-тремя комнатами. И вы, господин Фишер, будете у меня желанным гостем.
Через три дня Иванько появилась у виллы с разрешением поселиться во флигеле, который изредка использовался для приезжих офицеров, а чаще пустовал. Флигель стоял по другую сторону небольшого садика и сейчас был отделён от виллы постом часового. Фон Клейст, согласившийся на это соседство, любезно разрешил фрау Антонине иногда навещать его в томительные осенние вечера, сказав, что приглашения ей будет передавать адъютант.
Хозяйка виллы была вполне довольна тем, что обосновалась во флигеле, который прежде держала для гостей и многочисленных родственников, съезжавшихся летом на курорт отовсюду. Быстро навела уют во всех трёх комнатах. Однажды, готовясь провести вечер среди гостей генерала, она надела чёрное вечернее платье и, достав накидку из соболей, дожидалась только адъютанта, который должен был сопроводить её на виллу. Неожиданно явился Фишер. Антонина сделала шаг навстречу:
– Какой сюрприз, господин Фишер! Вы тоже приглашены к генералу?
– У меня нет времени на забавы, – уклончиво ответил оберлейтенант.
– Ко мне у вас дело? – весело осведомилась Антонина.
– Небольшое. Вы одна?
– Да, не беспокойтесь. Прошу садиться.
Они сели в кресла, и Фишер спросил:
– Фрау Антонина, не пора ли вам заняться немецким языком?
Иванько удивлённо глянула на него, а потом понятливо засмеялась:
– Это было бы недурно. Незнание языка страшно обедняет общение. А у генерала бывает так много интересных людей!
– Вот и походите, позанимайтесь. Анна Вагнер даёт частные уроки, вот адрес. Кстати, у неё берёт уроки помощник художника театра, некто Ларский. Очень интересный молодой человек. Мне кажется, что он вам понравится.
– Так вы мне предлагаете познакомиться с ним?
– Я предлагаю вам походить к Анне Вагнер на уроки немецкого языка. Не исключено, что вы встретитесь там с Ларским. А Вагнер вполне достойная особа, она могла бы стать вашей подругой, – со значением проговорил оберлейтенант.
Антонина с усмешкой посмотрела на Фишера, потом спросила тоном светской жеманницы:
– Так кто вас интересует, он или она?
– Оба, – коротко ответил Фишер, и Антонина поняла, что он человек опасный. Не послушаться его невозможно.
За линию фронта
В воскресенье чуть не полгорода устремлялось на «барахолку». Здесь шёл, в основном, обмен товара: вещи меняли на продукты. Петрович любил потолкаться в этой толчее, к чему-нибудь прицениться. Заодно можно потолковать с человеком о том, о сём, да и просто послушать, о чём люди говорят. «Барахолка» с самого начала стала для него источником сведений, которые он передавал Зигфриду. Его дело – пересказать, а уж Зигфрид сделает выводы.
Но сегодня Петрович всерьёз приценялся к кролику. На днях ему повезло: за помощь на кладбище немецкий офицер сунул ему немного денег и дорогую зажигалку. Как оказалось, офицер хоронил сына, доставленного с передовой. Дары Петрович принял и теперь пытался превратить их в тушку кролика. Наконец сговорился с мужиком и понёс кролика домой. В понедельник он ждал Зигфрида и хотел его хорошо угостить. В понедельник театр выходной, и Зигфрид пробирался в тайное убежище к Петровичу, чтобы здесь обстоятельно поговорить и, как он выражался, «перевести дух», расслабиться после постоянного напряжения. Не каждый понедельник, конечно, но в этот должен прийти, так как просил разузнать о «прыщавом».
Петрович узнал: Гук это, а никакой не Рух. Гук Виктор Иоганнович. Так он и сказал Зигфриду, когда тот пришёл.
– Полицаи его побаиваются, – добавил Петрович. – Говорят, будто он всё может.
– Что значит «всё»?
– А кто его знает!
– Понимаешь, Петрович, этот тип для нас очень опасен.
– Чего ж ты молчал? Я бы в лепёшку расшибся и узнал о нём побольше. Небось, надеялся сам…Вот тебе и сам! Он, что ж, немец, а у нас жил?
– Наполовину немец, мать у него русская.
– Вырос в России, значит, и сам русский, – решил Петрович. – Пошёл в холуи…И откуда они берутся, такие?
Петрович принялся бурчать, что какой-то неизвестный лекаришка стал бургомистром. Немцы власть ему дали неслыханную: может по своему усмотрению заключать людей в тюрьму сроком до трёх лет. Или этот, недобитый белогвардейский офицер… Поди ты, возглавил отдел полиции. Какой-то проходимец начал выпускать газетёнку.
– Повылазили, как тараканы из щелей, – подытожил Петрович. – Бросились в холуи к новым хозяевам…Я бы им всем головы посворачивал, и баста.
– Нельзя, Петрович, – вздохнул Зигфрид. – Нельзя всем головы сворачивать. Вернутся наши, все предатели получат по заслугам. А вот Гука обезвредить надо. Просил у своих помощи, но что-то нет ничего, молчат. Значит, надо действовать самим.
