Марин Ионице - На крутом перевале (сборник)
— Выходи оттуда, не испугаешь меня, зачем ты хочешь напугать меня?
Филин… Летучие мыши… Птица перебирается с ветки на ветку.
— Я тебя узнал. Не думай, что я тебя не узнал.
Нет сомнения, что он постоянно был здесь. Иначе почему не поразило молнией уже однажды пораженное дерево, почему оставался под дождем зверь, не пытаясь проникнуть в свое логово? От самого страшного отец меня избавил. Остальное — чтобы придать мне смелость, чтобы закалить мою волю. Мой папуля…
— Ты не хочешь идти домой? Завтра у тебя столько дел…
Ну вот, не может сдержаться. Чихнул.
— Ну хватит, хватит игры, иди сюда, ты же промок, иди, я дам тебе свои носки, я в лагере научился бегать босиком по росистой траве.
Но он прикидывается, что не слышит. Ужасно нравится взрослым иногда поиграть в детство.
— Так ты для этого взял отпуск? Как хорошо, что ты взял отпуск. Знаешь что? Останемся на целую неделю в лесу, будем играть в индейцев, собирать грибы и охотиться. Чихает еще раз. Совсем рядом вздрагивает ветка. Больше я не могу вытерпеть. Зажигаю фонарик, но луч света высвечивает из темноты не фигуру человека. У самого края кустарника, в нескольких шагах от меня, шевелится что-то непонятное, на четырех ногах, с головой большой, как пень. Первое, что мне хочется сделать, так это выключить фонарик, чтобы ничего не видеть. Но все равно различаю зверя, как темное пятно в листьях. Он отряхивается после дождя и фыркает. Стынет кровь в моих венах. Но приступ страха продолжается недолго. Прилив теплоты во всем теле — как я мог испугаться?
— Хватит, я все понял, я давно знаю этот трюк. Чихает еще раз, ну конечно, весь вымок.
— Царский трюк — читал! Это когда царь прячется под мост, чтобы испытать Белого Арапа [12]. Филин. Летучие мыши, какие-то древесные лягушки — как на краю света. Твой плащ не спасает от дождя, он побит молью, дождь промочит тебя до ниточки. Иди сюда, у меня здесь сухие еловые ветки, и даже листья на тебя не будут падать.
Кусты шевелятся уже немного правее. Свечу снова фонариком. На этот раз в ветвях мелькают рога.
— Напрасно, я тебя все равно узнал. И рога такие же, как у нас в прихожей, прибитые к стене. Ты не знаешь, который час?
Сказки… О Белом Царе, Красном Царе, Желтом Царе; о Синей Бороде, Рыжей Бороде, Кривой Бороде; о Севере, Бабе-Яге, Ведьме, Святой Среде, Змее Змеев; о медвежьих салатах; о волке, который наточил зубы, чтобы съесть семерых козлят; об олене, у которого звезда на лбу, о кабане, у которого железные клыки и стальные когти; о золоторунном баране… Столько сказок, и никто не знает, который час. Откуда же столько глаз в кустарнике? Глаза медведя, глаза кабана… Только зажигаю фонарик — они исчезают. Но чего мне бояться? Мой отец знает побольше, чем какой-то царь Вихрь. При современном развитии техники можно все, можно изобразить любых зверей, какие только значатся в охотничьих каталогах, и даже тех, что уже исчезли. Через минуту-другую они начнут надвигаться на меня. Наверное, они собрались сюда не для того, чтобы скалить зубы на человеческого детеныша. Ну а если? Буду защищаться, пока смогу. Сколько смогу. А отец?.. Он хочет, чтобы я познал страх? Мне страшно! Но возвратиться только из-за этого? Нет! А если это настоящие звери? Если настоящие — пусть съедят меня! Волков бояться — в лес не ходить!
Я боюсь волка. Я боюсь медведя. Я боюсь кабана. Я боюсь крыс, сов, змей, летучих мышей. Я боюсь страха. И я знаю, что именно страх загнал меня в лес. И если отец не хочет меня защитить или не может меня защитить, он не заслуживает того, чтобы у него был сын. В лапы медведю, в пасть волку! Будь что будет! Семи смертям не бывать.
Луну съели тучи. Глаза, пара глаз, застывших в кустарнике. Филин? И светлячки, светлячки, забывшие, что уже ночь, ползают, словно у них бессонница, по листьям.
Я даже не заметил, как ночь перешла в день, как рассвело, как растаяли, исчезли, словно их и не было, мои видения. Но я увидел то, чего не заметил ночью: между тополем и кустарником была ложбина, в которой теперь, после дождя, собиралась вода. Возможно, у лесных зверей как раз здесь проходила тропа, и непонятно откуда появившаяся вода преградила им дорогу. Может, в конце концов, они были не более чем плодом моего воображения. Нет, это не так! Я их видел при свете фонарика! Что касается медведя и оленя — могу поклясться.
Теперь еще эта вода. Не похоже, чтобы она куда-то текла. Скорее всего, ее уровень поднимается. Измеряю сухой веткой — да, вода поднимается. Медленно, но не слишком-то медленно… Вода мутная от грязи и ила, листьев и сорванных веток. И не уходит, стоит на месте и поднимается. Она уже почти у корней моего дерева, если подымется еще на ладонь — достанет до моего дупла. В воде опавшие листья, палки, щепки, божьи коровки, пауки, кузнечики и мои светлячки, с потухшими навсегда фонариками. Глупые козявки! Как мне их жаль!
Я понимал, что оставаться в моем убежище опасно, но все тянул и тянул время, ощущая вялость во всем теле после двух бессонных ночей, после нескольких часов, проведенных один на один с лесными зверями, после стольких ужасов.
Вода вздувалась почти неуловимо, как кожа змеи, а я безучастно глядел на плавающие ветки, пучки травы, жучков с играющими бликами солнца на мокрых спинках, на игру теней. Время шло, а я не покидал дупла. Еще было время уйти, но я убеждал себя, что еще не наступил последний, решающий момент. Откуда могло наполняться это корыто, ведь кругом — ни облачка. Я лежу на боку на еловых лапах и не могу оторвать взгляда от спины этой вздувающейся рептилии, как будто загипнотизирован ею. Я устал. Но хочется увидеть, что будет дальше.
Неожиданно появляется какой-то пастух в косматом кожушке. Он останавливается время от времени, складывает руки лодочкой у рта и кричит:
— Мальчик, ау-ау!..
Нас разделяют несколько шагов и глубокая ложбина с водой. Высовываю руку из дупла, на большее не способен. Хрустнула ветка где-то с другой стороны дерева. Шаги человека, другого пастуха. Молча провожаю взглядом и его. Солнце уже высоко. Мимо проходит лесник, ощупывает глазами кустарник. Он так близко, что я смог бы позвать его даже шепотом. Он подносит ко рту охотничий рожок. Где-то поблизости ему отвечает другой рожок.
Солнце в зените. Время тянется медленно. Снова чьи-то шаги. Охотник осматривает заросли и стреляет из ружья вверх. Вдалеке, как эхо, гремит другой выстрел.
Я снова один. Но нет, появляется милиционер с собакой на поводке, исследует кусты и свистит в свисток. Это становится похожим на игру в прятки.
Наконец приходит солдат, внимательно осматривает все вокруг. Взгляд его падает на искореженный молнией ствол тополя. Не шевелюсь, сдерживаю дыхание. Солдат подходит, ложится по-лягушачьи на землю:
— Эй, есть там кто-нибудь?
Я по-прежнему молчу. Он подбирает обрубок узловатой ветки, ощупывает ею дорогу, идет через воду. Она достает ему сначала до щиколоток, затем до икр, до колен, до пояса, до подмышек. В дупле вода доходит до щиколоток, хлюпает под хвойным настилом.
Солдат кладет руку мне на лоб, проверяет, горячий он или нет, ощупывает тело, не сломаны ли кости, подносит к моим губам флягу. Я читал, что в таких случаях дают ром или коньяк, а у солдата ничего, кроме воды, во фляге нет. Спрашивает меня, могу ли я идти. Конечно могу. Но куда и зачем? Он не ждет, пока я отвечу, берет меня на руки и осторожно несет. Хлюпает вода в сапогах, вода вперемешку с грязью. Пусть хлюпает, я не просил о помощи. Чувствую впервые запах солдатского пота, запах, который отныне ассоциируется у меня с силой и покровительством, гарантией безопасности. Подходим к офицеру, который дает с равными интервалами три зеленые ракеты. Собираются солдаты, молчаливые и потные. Возвращаются милиционеры, идут охотники, стреляя из ружей в воздух, и лесники, трубя в рожки. Выходят из леса пастухи, без ружей, без пистолетов, только: «Ау-ау, мальчик! Ау!»
* * *Улица на окраине города с однотипными домами, из тех, что сооружались с помощью государства в пятидесятые годы. У капитана перед домом садик с цветами, в основном на высоких стеблях. Нарядные георгины, лилии, пионы. Несколько кустов сирени, два куста жасмина и саженец персика. Вдоль дорожек грядки серебристой травы. Несколько кустов садовых васильков, розмарина — единственные карликовые растения. Все обильно полито. Запах испарений от нагретой земли, запах цветущих растений…
Под стрехой виноградная лоза с тяжелыми гроздьями винограда, на завалинке горшки с комнатными цветами. В носках, в военных брюках и в манко, с заложенными за голову руками, с закрытыми глазами и с подушкой под поясницей, капитан покачивается в кресле-качалке…
— Пришел-таки, Вишан?
— Товарищ капитан, рядовой… — Бессмысленно представляться, но надо все-таки соблюдать общепринятые нормы.
— Все же пришел! А я уже не надеялся, хотел сам заглянуть к тебе.
