Марин Ионице - На крутом перевале (сборник)
Как-то после отбоя, когда свет уже погас, я никак не мог заснуть и лежал с открытыми глазами, уставившись в одну точку. В окно светила осоловелая луна, по стеклам пробегали причудливые тени от ветвей деревьев, и вспомнил я опять мое прошлое.
Было оно таким маленьким и удрученным, что могло вызвать только жалость, и ничего другого. Проснулся, потому что оно терлось у моей кровати, как ласковая кошка или как бедная заблудшая собака, которая наконец добралась до дому и смиренно ожидает на пороге. Мое сопротивление растаяло как воск. Я вытащил руку из-под одеяла и погладил мое чудовище.
* * *Ребята спали. Как сладко они спали! Я мог бы отомстить им, но какой интерес они для меня представляли? И они, что смеялись надо мной, и водитель, что спустил с меня штаны, чтобы «научить уму-разуму», — все они были без вины виноватые. Какой смысл пинать булыжник, который раздробит тебе пальцы, шип, который вонзится тебе в ногу, черепок, которым ты порежешься, если, конечно, идти куда глаза глядят и думать, что все дороги расчищены для тебя, только для тебя, и что, даже если сбиться с главной дороги, перед тобой тотчас появится тропинка, мягкая и застланная?!
Я направился по дороге, которая шла в направлении вокзала и шоссе, и после первого поворота углубился в лес. Остановился, чтобы прислушаться — как там в лагере? Все в порядке, тишина. Спят мальчишки. Спокойной ночи, приятных снов.
Некоторое время я еще узнавал места, где мы играли, бегали, лазали по деревьям, организовывали эстафеты, соревнования по ориентированию, лекции для юных туристов-инструкторов и искателей кладов.
Затем замелькали незнакомые пейзажи, но я шел и шел, целый день, длинный летний день, до самого вечера. Поднимался на холмы и опускался в лощины, шагал по незнакомым тропинкам и по бездорожью, переходил через ручьи, через что-то вроде болотца, где залез в грязь по колено, продирался сквозь густые кусты, расплачиваясь царапинами на коже и оторванными клочками одежды. Деревья с постоянно сомкнутыми кронами, и такое ощущение одиночества, напряженной тишины… Я даже не пытался ориентироваться — солнце то справа, то слева. Все, что учил в школе про юг, север, восток и запад, спуталось в голове. Куда вы направляетесь, ваше ученическое высочество? Все здесь против тебя, все не так, как у тебя дома. Там ты не успевал подумать, а твое желание уже исполнялось. Дом, дом. Хочется попасть домой, но ни души, ни голоса, который бы звал тебя…
Наступила ночь. Надо было устраиваться на ночлег. Я нашел то, что искал, в стволе толстого дерева с опаленной снаружи корой, — кажется, это был тополь, что-то вроде огромного пня с дуплом, куда можно было протиснуться. Похоже, я не был здесь единственным гостем. Свежие следы неизвестного животного наталкивали на грустные размышления.
Что мог я противопоставить диким зверям?! Я, сын человека, сын своего отца, который поставил меня по доброй воле в такое положение. Мне не оставалось ничего другого, как ждать. Плакать я не мог. Посмотрим, смогу ли я выпутаться из этой истории… Навожу чистоту в берлоге веником из веток и настилаю еловые лапы для постели. Затем увеличиваю обзор, насколько могу, обрывая растительность вокруг пня. Сделал хорошее дело. Теперь, безусловно, никто не сможет подкрасться незаметно к моему дереву.
Чем же можно отпугнуть непрошеных гостей? Разбрасываю у входа в убежище сухие ветки. Ясно, что животное, чье логово было здесь, заметив столько перемен, не рискнет проникнуть внутрь. Вход я маскирую зелеными ветками — втыкаю их в землю, словно они здесь всегда росли. Я вооружен шестом, довольно крепким — что-то вроде копья, и короткой толстой дубинкой, на случай если придется отбиваться. Проверяю еще раз карманный фонарик. В порядке. Я усаживаюсь на еловую ветвь и начинаю хрустеть бисквитами. Есть у меня и пластиковая фляга с водой из тех, что берут с собой на экскурсии. Печенье сухое, но если запивать его водой, то вполне съедобно. Жаль, что нельзя устроиться по-человечески в новом жилище. Можно лишь сидеть, прислонившись спиной к стволу. Хорошо еще, что есть куда протянуть ноги.
Наконец засыпаю. И вот, когда я сплю, меня находит и заботливо поднимает на руки отец. «Мальчик мой, что с тобой?» Наверное, каждый испытал это блаженное чувство, когда отец несет тебя на руках. Несет, и что-то говорит, и что-то шепчет мне, но я не открываю глаза, чтобы видение не исчезло.
Но сон есть сон. На самом деле я даже не засыпал, а просто слегка задремал. Откуда здесь быть отцу? Все это — плод моего воображения.
Вечерело, солнце клонилось к закату и светило через кусты, как будто на них зажглись лампочки.
Было ли увиденное во сне действительно моим желанием? Именно этого я хотел, когда решился забраться глубоко в лес. Случай с шофером меня потряс. Неужели есть хоть доля правды в тех обвинениях, что были брошены мне в лицо? Но то, что произошло со мной прошедшей ночью в пионерском лагере, повергло меня в еще большее смятение.
Три испытания, как в сказках. Слишком многое было поставлено на карту. Это не было дымом или обманом.
Мой отец… Я ждал каждую минуту, что он появится, чтобы протянуть мне руку, чтобы поднять меня на руки. Если не сейчас, то очень скоро, но он придет, не оставит меня в этом кустарнике, в этой трясине, вырвет из когтей медведя, из пасти волка. И чем дальше я углублялся в лес, тем больше верил, что настанет минута, когда он, отец, придет, если надо, прилетит на крыльях вечернего ветра. Может, он уже сейчас наблюдает за моими действиями. Может, я мало сделал для того, чтобы он пришел и вызволил меня. Как бы то ни было, он здесь, возле меня, стоит только протянуть руку. Он не бросит меня в беде.
Я оборудовал свое убежище так, чтобы, увидев его, он восхитился: «Браво, мальчик, ты вышел из положения». И даже если я и позволил себе вздремнуть немного, то только потому, что знал: он охраняет меня.
Но наступала ночь, а он так и не появлялся. Чтобы не заснуть, я поднялся с ложа из еловых веток и провел ночь стоя, как часовой в своей будке.
Сумеречную тишину взорвали крики птиц. Они сновали в листве, словно получали от этого огромное удовольствие. Но вот наконец все смолкло.
Там, в лагере, уже прошло время светлячков. Здесь еще оставалось несколько запоздавших. Огоньки светились то тут, то там среди ветвей, на сухих листьях, устилавших землю.
Что-то шуршит вверху, в кроне дерева, и я замечаю, что там движется что-то черно-дымчатое.
Казалось, я принял все меры предосторожности, но нападения сверху не ожидал. Стараюсь не терять присутствия духа. По крайней мере, отрегулировать дыхание и успокоить биение сердца. Сжимаю покрепче дубинку в руке, но не решаюсь зажечь фонарик. Какой же я глупый… Конечно, там не могло быть ничего страшного. Главное — не показать своей трусости. Все прочее оставляю на его, отца, усмотрение. Он знает, что делает. С минуты на минуту что-то произойдет. Все мои ощущения концентрируются в верхней части туловища. Ног я не ощущаю, ожидаю удара только сверху. Не знаю, каким он будет, но он должен быть.
Не выдерживая напряжения, поднимаю глаза вверх, свечу своим фонариком. Дерево словно вспыхивает изнутри. Пучок света выхватывает из темноты лишь глупых летучих мышей. Им никак не выбраться из дупла: их новый сосед, то есть я, закрыл им выход. Ошалелые от вспышки света, они еще долго не могут утихомириться.
Покой в небе, тишина на земле. Филин перелетает с ветки на ветку. Темнота обволакивает все вокруг. Древесные лягушки квакают словно из преисподней. Гаснут последние светлячки этого лета.
И вдруг неожиданно вверху разливается гул. Так высоко вверху, что здесь даже листочек не пошевелится. В кустарнике какое-то едва заметное движение. Это не ветер. Но я не включаю фонарик из страха увидеть что-то ужасное.
На какое-то мгновение все стихло, затем разразилась гроза с громом, молниями и ливнем.
Понимаю, что животное, которое уже однажды нашло здесь убежище, может вернуться в любую минуту. Знаю также, что дерево, уже однажды подверженное удару молнии, может быть поражено и еще раз. Я так много знаю! Волосы встают дыбом! Я провожу по ним рукой. Не уверен, но кажется, что с них сыплются искры.
Зверь. Дерево, пораженное молнией. Волосы, которые искрятся. Мне страшно.
* * *— Я знаю, что ты есть! Что ты где-то здесь!
Гроза прошла так же неожиданно, как и началась. Сняло как рукой ощущение страха в душе и наэлектризованности в волосах. Если тот зверь не пришел укрыться от бушевавшей грозы, нечего ему делать здесь и впредь. Если дерево, уже однажды горевшее, не было поражено молнией, вновь ничего уже не произойдет в ясную погоду.
— Выходи оттуда, не испугаешь меня, зачем ты хочешь напугать меня?
Филин… Летучие мыши… Птица перебирается с ветки на ветку.
— Я тебя узнал. Не думай, что я тебя не узнал.
Нет сомнения, что он постоянно был здесь. Иначе почему не поразило молнией уже однажды пораженное дерево, почему оставался под дождем зверь, не пытаясь проникнуть в свое логово? От самого страшного отец меня избавил. Остальное — чтобы придать мне смелость, чтобы закалить мою волю. Мой папуля…
