Леонид Ленч - Из рода Караевых
— Потерпите, Григорий Иванович. На днях уплачу.
— Пожалуйста, не беспокойтесь. Меня-с интересует, как ко мне вот эта-с червовая дамочка изволит относиться?
Он тыкал пальцем в карту на столе, лицо Елены Ивановны заливала краска беспомощного смущения. Однажды Игорь не выдержал.
— Смотрите, Григорий Иванович! Попадет вам за эти гаданья!
— А что такое? От кого… попадет?
— Как бы вас не треснул по затылку господь бог за то, что вы хотите раньше времени его святую волю узнать!
— Я же просто шучу. Это все шуточки, не более того. — И к Елене Ивановне: — Что-то наш Игорь Сергеевич домоседом заделался! Раньше, бывало, и туда, и сюда, и к товарищам, и к барышням, а сейчас, как ни посмотришь, все дома, все с мамашей. Это хорошо, это по божьему закону.
Когда он наконец убрался к себе во флигель, Игорь сказал Елене Ивановне:
— Мама, если он еще раз спросит про червонную дамочку, я, честное слово, спущу его с лестницы.
Елена Ивановна благодарно, с печальной улыбкой посмотрела на сына.
— Не надо обострять с ним отношений, Игорек! Мы от него зависим. Ты же знаешь, сейчас такой квартиры не найти за наши деньги!
…Наконец гроза, которой все ждали — одни с радостным нетерпением, другие с ужасом, — разразилась.
Однажды ночью Игоря и Елену Ивановну разбудила частая, беспорядочная стрельба из винтовок. К рассвету она стихла, а утром стало известно, что в городке произошло восстание. Вооруженные деповские рабочие захватили станцию и комендатуру, комендант города, однорукий капитан-дроздовец, застрелился. Во главе восставших стоит ревком, а в нем первую скрипку играют какой-то пришлый железнодорожный кондуктор и газетчик из вокзального киоска. И еще говорили, что конный казачий корпус белого генерала Павлова, на который Деникин возлагал свои последние надежды, обмороженный во время ночного рейда по вьюжным Сельским степям, где на десятки километров не встретишь человеческого жилья, разбит наголову все той же непобедимой и грозной Первой Конной армией большевиков, которой командуют драгунский вахмистр Буденный и луганский слесарь Ворошилов. Все у Деникина летит к черту, в пропасть!
Узнав на улице все эти новости, Игорь поспешил домой.
Елена Ивановна возилась на кухне — готовила завтрак.
— Мама, я ухожу! — объявил Игорь.
— Куда?!
— Говорят, в ревкоме главным какой-то кондуктор. Наверное, это Иван Егорович! Тем более что и Вадим Николаевич там.
— Ты никуда не пойдешь. Слышишь, Игорь? Это же смертельно опасно!
Игорь подошел к матери, взял ее руки, поцеловал и, заглянув в глаза, сказал мягко:
— Во-первых, никакой опасности нет, все уже кончено. А во-вторых… я должен повидаться с Иваном Егоровичем. Пойми, мама!
Елена Ивановна молчала. Васильковые глаза ее стали скорбными и жалкими.
— Ну хорошо, иди! — тихо оказала Елена Ивановна, — Позови его к нам… может быть, он выберет время, зайдет чаю попить… Скажи, что я хочу лично его поблагодарить за тебя.
— Боюсь, что Ивану Егоровичу сейчас не до твоих файв-о-клоков! — засмеялся Игорь и, чмокнув Елену Ивановну в щеку, выбежал из дому.
16. ПЯТЕРКА ЗА СОЧИНЕНИЕ
— Ты куда?!
Молодой, очень худой, высокий парень в замасленной ватной куртке, в обмотках на длинных жердистых ногах, стоявший на крыльце одноэтажного особняка, стукнул прикладом винтовки с примкнутым штыком о пол и подозрительно оглядел Игоря с головы до ног.
— Будьте добры, скажите, здесь помещается ревком? — вежливо спросил Игорь.
— А на кой тебе… в ревком? — сощурился парень в обмотках.
— Нужно!
Часовой еще раз внимательно оглядел Игоря и сказал решительно, будто отрубил:
— Не нужно тебе в ревком.
Игорь обиделся:
— Как это не нужно, когда нужно?
— Ни, не нужно.
— Вы не имеете права так говорить!
— Я сейчас усе права имею! — сказал парень в обмотках.
— Вы лучше ответьте, Иван Егорович здесь?
— Иван Егорович? А виткиля ты знаешь Ивана Егоровича? — оживился часовой.
— Значит, знаю!
— Ну… иди тогда.
Игорь взбежал на крыльцо. Парень в обмотках показал Игорю глазами на пустынную, непривычно тихую для этого часа главную улицу — магазины закрыты, ставни на окнах домов под железными засовами, — вздохнул, сказал примирительным тоном, как бы объясняя свою настороженность:
— Затаились, бисовы беляки! Закурить есть у тебя?
— К сожалению, не курю.
— Плохое мое дело. Ступай, там найдешь его.
Игорь вошел в коридор. Никого! За дверью, обитой клеенкой, раздавались громкие голоса.
Игорь постучал — никто не ответил. Тогда он храбро отворил дверь и сразу же в глубине большой казенной комнаты увидел сидящего за письменным столом с бронзовым чернильным прибором Ивана Егоровича в форменной железнодорожной фуражке.
В комнате были еще двое: белесый плотный мужчина в штатском и седой старичок с жидкой бородкой, в железных очках на сухом строгом носу.
— Здравствуйте, Иван Егорович, — робко сказал Игорь.
— Здорово, Иго́рь! — радостно отозвался кондуктор. Он поднялся, вышел из-за стола и крепко, до боли, пожал Игорю руку. — Я так и думал, что ты заявишься. — Он обернулся к белесому в штатском и к старичку в железных очках, удивленно глядевшим на Игоря. — Это парнишка, который письмо доставил, я вам говорил про него. Не подвел. — И снова к Игорю: — Какой балл ты имеешь у себя в гимназии по письменному сочинению?
Всего ожидал Игорь, но что в ревкоме будут интересоваться его отметками по русскому письменному, этого он никак не ожидал!
— Обычно на пятерку пишу, Иван Егорович, — ответил он, растерянно улыбаясь. — Редко когда на четверку.
— Смотри как нам повезло! А с запятыми этими… тоже справляешься?
— Справляюсь!
Иван Егорович сгреб со стола какие-то бумаги и подал их Игорю:
— Бери! Мы тут втроем сочинили воззвание к населению. Но ведь на троих мы имеем всего лишь четыре класса церковноприходского. Главный наш грамотей, известный тебе Вадим Николаевич, отсутствует, у него особое задание ревкома. Будь другом, Игорь, прочти… и поправь там, где нужно. Главное, за запятыми присмотри, чтобы они, проклятые, на своих местах стояли. Сумеешь?
— Сумею! Иван Егорович, а может быть… стихами изложить?
— Стихами?!
Иван Егорович посмотрел на своих товарищей. Белесый в штатском пожал плечами. Старичок в железных очках, усмехнувшись, не без ехидства спросил:
— Как Пушкин Александр Сергеевич, сможете? — И не своим, торжественным, сдавленным голосом стал читать наизусть: — Горит восток зарею новой. Уж по равнине, по холмам… — Запнувшись, оборвал чтение и обычным голосом сказал: — В таком вот духе бы, а?
— В таком духе не смогу, — честно признался Игорь.
— В любом духе пиши, но понятно и просто! — сказал Иван Егорович и распорядился: — Отведи его, Федор Федорович, в отдельную комнату, дай карандаш, бумагу, пусть потрудится для народа под твоим присмотром. А мы с товарищем Жеребкиным пока помозгуем насчет учета военного имущества.
Старичок в железных очках кивнул:
— Идемте, молодой человек.
Он провел Игоря в такую же казенного вида комнату, только поменьше и с выбитым стеклом.
— Тут он себя порешил, — шепотом сказал старичок в очках Игорю, имея в виду застрелившегося коменданта города. Он поднял валявшийся на полу поясной портрет генерала Эрдели в золоченой раме, скептически посмотрел на чернобрового красавчика кавалериста, щелкнул его по носу с гордой горбинкой и, аккуратно прислонив портрет к стене, добавил: — Рама хорошая. Пригодится… Располагайтесь, молодой человек! Тут на столе все есть, что вам нужно.
Не медля ни секунды, Игорь приступил к делу и быстро прочитал воззвание. Оно было написано сильно и просто. Иван Егорович или поскромничал, или слукавил. Наверное, он решил чем-нибудь занять Игоря, дать ему посильное поручение. А может быть, по соображениям конспирации нужно было удалить гимназиста из комнаты, где заседал ревком. Ивану Егоровичу не хотелось обижать недоверием своего связного, и он нашел деликатный повод избавиться от него.
Игорь увидел, что ему остается лишь кое-где поправить неуклюжие обороты да расставить «проклятые» запятые, с которыми дело у Ивана Егоровича шло действительно туго. Он сказал об этом стоявшему у стола Федору Федоровичу. Тот улыбнулся:
— Вот и действуйте, а я пойду к товарищам.
Старичок в железных очках ушел. Игорь переписал все воззвание целиком, кое-что поправив по своему разумению, и тщательно расставил запятые, многоточия и восклицательные знаки, напирая главным образом на последние. Закончив эту работу, он отправился в комнату ревкома.
