Наталья Кравцова - Вернись из полёта!
— А я вот к тебе... Собиралась навестить и собралась наконец, — засмеялась Катя.
— Сильно тебя?
— Так, пустячок... Можно бы и внимания не обратить. Понимаешь, задел меня гад один! Я по нему как жахну — он вдребезги! Так в воздухе и развалился на части. Только вот жаль: успел все-таки пульнуть в меня. Рана-то ерунда, просто царапнуло, самолет пострадал — в ремонте теперь. Я и в госпиталь не хотела, только из-за тебя и согласилась. Вместе, думаю, посачкуем! Ну ты как? Дышишь?
— Нормально. Поправляюсь.
— Тут, говорят, у тебя место освобождается? Выписывают кого-то?
— Да, завтра соседку мою выписывают.
На следующий день Катю поместили рядом с Лилей. Прошло три дня, и она стала проситься в полк. Пожилой хирург, который делал операцию Лиле, изумленно воскликнул:
— Да ты что, дорогуша! Плохо тебе здесь, что ли? Ну и стрекоза! Побыстрее туда, в огонь, под пули! Так и тянет! Нет, придется подождать: плечо должно совсем зажить. Понимаешь — совсем! А то ведь меня к ответу призовут!
— А мне еще долго ждать? — осторожно спросила Лиля.
Она уже начала потихоньку ходить, опираясь на палочку, однако нога болела, и Лиля старалась не утруждать ее.
Укоризненно покачав головой, врач не ответил, задумался, посмотрел на каждую из девушек внимательно, словно что-то решал, и неожиданно спросил, весело поблескивая глазами:
— Вы обе москвички? Так, кажется?
— Я родом смоленская,— ответила Катя.— А почему вы спрашиваете, доктор?
— Ну, а в Москве у вас есть хоть кто-нибудь? Знакомые, может быть.
— Еще бы! Там я училась и работала на заводе. И в аэроклубе... Сестра моя живет в Москве. А Лилька — коренная, у нее там мама и брат.
— Оч-чень хорошо. Так вот, стрекозы, съездили бы вы в Москву, а? Небось хочется ведь! Давно не были? Как, пустят вас в отпуск? Впрочем, я могу похлопотать — начальство разрешит, уважит. Поезжайте, я вам настоятельно рекомендую!
Девушки переглянулись. У Лили в глазах загорелся огонек: она сразу поняла, что врач тысячу раз прав и это блестящая идея — все равно летать им пока не разрешат. А в Москву не мешало бы! Побывать дома...
— Как это... в Москву? — встрепенулась Катя, насторожившись. — А летать?
— Лета-ать! — протянул врач. — Летать можно будет не сразу, а только с моего разрешения. Ясно? Только с разрешения врача! — повторил он.— Когда будете обе совершенно здоровы. Ну, скажем, недельки через две-три, не раньше. Подумайте, подумайте. На вашем месте я бы согласился!
— Мы согласны, доктор, — решительно сказала Лиля. — Мы долечимся в Москве. Спасибо вам! Огромное спасибо! Как это я не сообразила...
— Тогда вот что, дорогуши: пожалуй, дней через шесть-семь я вас отпущу... Но с обязательным условием: там, в Москве, вас должны встретить. Поспите сладким сном дома на пуховой подушке и на следующий день показаться в госпиталь! Непременно! Договорились?
— Есть! — воскликнула Катя.
— Спасибо, доктор!
КАКАЯ ОНА, МОСКВА?
Проснулась Лиля дома в своей комнате, в той самой комнате, в которой просыпалась по утрам много лет, и сразу вспомнила, что она в Москве. Улыбнувшись, потянулась и прищурилась. Мартовское солнце весело сверкало на черной полированной крышке пианино, освещало фотографии на стене. Комната показалась сначала Лиле совсем маленькой. Здесь она родилась, здесь все было знакомо до мелочей. Все вещи стояли на своих привычных местах: и старый письменный стол с тяжелым чернильным прибором, и книжный шкаф, на котором сбоку наискосок была нацарапана длинная формула по физике, и потрепанный диван с продавленной правой стороной, куда маленькая Лиля прыгала, забираясь с ногами на пианино...
Над столом висела фотография, которой раньше не было: Лиля в шлеме, лихо сдвинутом на затылок, стоит у самолета, одной рукой облокотившись о крыло, другую уперев в бок, и, прищурив глаза от солнца, смотрит в небо. Эту фотографию Лиля прислала маме осенью.
В комнате было тихо. Только на столе мерно тикал будильник да за окном с пригретой солнцем крыши капала вода, и крупные капли, выбивая барабанную дробь, стучали по железному подоконнику. Лиле вспомнился залитый водой аэродром в Ростове, откуда они с Катей улетали в Москву. На юге сейчас уже наступила весна. Как там в полку?
Повернувшись к стенке и зажмурив глаза, она постаралась представить себе ту, другую жизнь, где гул моторов, полеты, стрельба... Но почему-то сначала никак не могла переключиться — все ушло куда-то далеко-далеко, как будто ничего этого и не было. Потом вспомнилось, как она лежала на носилках в санитарной машине, а Леша сидел рядом и держал ее руку... Сейчас утро, и первые истребители, улетавшие на боевое задание, уже давно вернулись. И Леша уже возвратился и теперь снова готовится вести в бой свою эскадрилью...
Спустив ноги с кровати, Лиля сунула их в старенькие тапочки, заглянула в соседнюю комнату и прислушалась: на кухне погромыхивала посуда — это мама торопилась приготовить завтрак. На диване, разметавшись, спал Юрка. За последние полтора года, которые Лиля не видела брата, он подрос и, как ей показалось, стал серьезнее: ведь теперь он не только учился, но и работал на заводе, помогал матери.
Вдруг раздался непривычно трескучий звонок телефона. Вздрогнув, Лиля бросилась к столику и поспешно сняла трубку. Негромко произнесла:
— Я слушаю.
В трубке загромыхал напористый голос Кати:
— Лилька, ты? Слышь, у меня тут столько новостей! Долго рассказывать... Ты уже встала, позавтракала? Как там у тебя дома, все в порядке? Ты что молчишь или еще спишь?
— Во-первых, доброе утро! И не шуми так, а то оглушила совсем — ухо болит... Я только что встала, а Юрка еще спит.
— Доброе утро! — опять зашумела Катя.— Знаешь, просто не верится, что я в Москве. Звонили с завода, где я работала, — узнали, что я тут... Просят выступить у них завтра — махнем туда? Потом нужно в аэроклуб... И в школу я тоже обещала. Ты что собираешься делать сегодня? Как нога?
Лиля усмехнулась: неугомонная Катя успела уже обзвонить всех своих знакомых.
— Нога? Да ничего нога. Думаю палочку выбросить, а то все обращают внимание... Сегодня хочу проехаться по Москве, соскучилась... Немножко похожу по улицам. Может, билеты достанем в театр, в Художественный или еще куда-нибудь. Ты как, пойдешь?
— Ну, театр подождет! Успеем еще. Тут вечером намечается один небольшой сабантуй, приходи. Посидим, отметим приезд, идет?
— Ладно.
— Так я звоню тебе после обеда. Бывай! Да поменьше ходи, а то свалишься!
— Пока.
Лиля положила трубку и взглянула на Юрку! конечно, разбудила. Тот уже сидел на диване сонный, взъерошенный и улыбался, глядя на сестру.
— Ты стала чуть-чуть другой...
— Какой?
— Ну, в общем, изменилась... Я же никогда не видел тебя в форме. Взрослой стала! Поумнела... И ордена...
— Ах ты, сорванец! А раньше что ж, я... не была умной? Не была взрослой?
Смеясь, она набросилась на брата, теребя его за волосы. Он слегка отбивался:
— А раньше не была! Все равно не была! Раньше мы с тобой наперегонки бегали!
— А я и сейчас побегу... И обгоню тебя!
В дверях остановилась Анна Васильевна с тарелкой в руке и молча, с грустной улыбкой наблюдала за детьми.
— Завтракать идите. Я тебе, Лиля, твою любимую жареную картошку приготовила.
— Спасибо, мамочка! Чувствую, так вкусно пахнет! Я сию минутку — только умоюсь.
К завтраку пришли соседи, которых пригласила Анна Васильевна. Лиля открыла банки с консервами, тушенку, достала бутылку вина, которую ей удалось раздобыть перед отъездом.
— Вот это фронтовик! — воскликнул Юрка.
Анна Васильевна все суетилась, не знала, где лучше посадить дочку, угощала ее, не сводя с нее глаз. Лиля заметила, что мать хоть и бодрится, но за последние годы сдала: похудела, постарела.
Соседи посидели немного для приличия, расспросили Лилю
о фронтовой жизни, рассказали новости, выпили за ее здоровье и ушли.
— Мам, вам денег хватает? — спросила Лиля.
Ну еще бы! Конечно, хватает. Твои деньги очень кстати, да и Юрка зарабатывает немного, — с гордостью произнесла Анна Васильевна. — Все-таки помощь. А ты себе оставляешь? Или все нам да нам?
— Мне не нужно. Мы там на всем готовом.
— Ее на фронте даже шоколадом кормят! — засмеялся Юрка. — Я уже пробовал — вкусный!
— Ох, господи... — вздохнула Анна Васильевна.
— Чего ты, мам?
— Да вот все думаю: может, останешься с нами, доченька? И тут нужны люди, работы довольно. Хватит уже... Пусть мужчины там летают. Зачем тебе это?
Она неслышно заплакала, вытирая глаза краешком фартука и как бы стыдясь своих слез.
— Ну что ты, мам! Перестань плакать, перестань! Я же летчик! Что же мне еще делать? Да и совсем не трудно мне! Ну ни капельки не трудно! Даже легче, чем в аэроклубе. И вообще летаю я совсем мало...
