Игорь Моисеенко - Сектор обстрела
— Разрешите, товарищ полковник!
Дантоев кивнул. Величко, как всегда, говорил торопливо и невнятно:
— Из штаба армии доводили: Исламабад закупил партию зенитно- ракетных комплексов «Блу-пайп». А американцы закончили разработку нового комплекса — «Стингер».
Комбриг переадресовал Синельникову:
— Как думаешь, теоретик, где они его испытывать будут? Может, в Алабаме?
Синельников постарался парировать:
— Ночью, десантирование… Этого еще никто не применял. На подлете летчики могут погасить фонари. А стрелять на звук в горах — дело не благодарное. Они точно такого не ждут. Пехота заткнет им выход из ущелья и перекроет отход в горы. Затем, как ершом, прочесываем броней ущелье; громим и склады, и значительное формирование живой силы противника — банду Тахира.
Согласование и утверждение плана операции в штабе армии и в округе отняло еще несколько дней — до седьмого марта…
Глава пятнадцатая
…Детей рожали совсем близко — от "Приемного покоя" и полсотни шагов не было. Папашки, какие помоложе, едва в сугробах не валялись. То ли от счастья, то ли от доз чрезмерных. Стоило только девченкам продемонстрировать в окне своего отпрыска — нового Человека! Впрочем, публика повзрослее, повизгивая от умиления, реагировала не менее выразительно.
Нервно меряющую тротуар шагами Валентину Алексей остановил, как ему казалось, резонным вопросом:
— А начмед?
— Этот, давно, сам на больничном.
— Может, домой к нему?
Валентина отрицательно качнула головой:
— Этот? Федоренко? Этот удавится скорее. Вся больница молится, чтобы он на пенсию ушел уже. ВКК ему уже и группу присвоила… единогласно… — и продолжила с ядовитой ухмылкой. — А он все равно остался.
Свой вариант выхода из положения предложил Наумыч:
— Леша, а в военкомате у Вас никого нет? Может, там утрясем?
— Там?.. Там ты ничего не утрясешь. Это Афган, Наумыч. Ни один дурак не согласится. У военкома, наверняка, приказ какой-то особый.
Валентина, глядя на сидящего на корточках Александра, пробормотала еле слышно:
— Господи, как же я тебя раньше родила?.. Приказ?.. Приказ, говоришь… Приказ…
С видом сомнамбулы она повернулась к двери "Приемного покоя".
— Валя, куда ты?
— Ждите здесь… — услышал Алексей в ответ.
Уже через минуту, невнимательно отвечая на приветствия больных и коллег, она неслась по коридорам больницы.
Стенд, висящий на стене рядом с кабинетом главврача, вещал незыблемое: "Забота о здоровье советских людей — наиважнейшая задача КПСС" Л.И.Брежнев XXV съезд КПСС". Приказов по поликлинике на стенде не было ни одного. Зато красовалась бумага не менее значимая — с надписью: "График отчетности". Валентина огляделась по сторонам: "Вроде никого", — и аккуратно отодвинула стекло. По бетонному полу загремели канцелярские кнопки. Ей показалось: "Как барабанная дробь перед расстрелом, в «Оводе» великого Мащенко". Лихорадочно дрожащими руками она спрятала листок с графиком под халат и задвинула стекло на прежнее место.
"И фамилии у них совпадают: главврач Мащенко — режиссер Мащенко, — вертелось у Валентины в голове, пока она неслась к своему кабинету. — А еще Мащенко "Как закалялась сталь" снял. Отчего у еврея-главврача фамилия украинская. Роман Израилевич Мащенко. Интересно, а режиссер кто? А сам творец Павки Корчагина?.. Островский не еврей?.. Был бы Роман Израилевич на месте… Уж он то о людях думает, а не о бумажках. Он простит…"
Татьяна чуть булкой не подавилась, когда Бережная ворвалась в кабинет. Казалось, Валентина Степановна "не в себе". На ней лица не было. Бережная поколебалась мгновение и спросила:
— Таня, кровь Парфеновой не готова еще?
Сестра кивнула головой, отложила булку и взяла в руки корешки с результатами лабораторных анализов. Тут же Татьяна опомнилась:
— Так рано еще, Валентина Степановна.
— Привезли уже, я только что видела. Сходи-ка в лабораторию.
Татьяна зачем-то посмотрела на часы и с недоумением снова возразила:
— Так, суббота же, какая лаборатория?
Валентина Степановна заметно нервничала.
— Она на процедурах. Придет сейчас, сходи… Таня! — настояла Валентина металлическим голосом.
Татьяна еще сложила бумаги аккуратной стопочкой и с удивлением, смешанным с испугом и обидой удалилась.
Валентина закрыла дверь на замок, едва та успела притвориться. Через секунду она уже рассматривала размашистую подпись в уголке "Графика…" Несколько пробных росчерков на черновике не придали ей уверенности: "Де ж ты так научился — с такими завихрюшками…" Мащенко расписывался как китайский режиссер.
Она уставилась в окно. Скорее, чтобы успокоить дыхание и совладать с нервами…Детей рожали совсем близко — прямо под ее кабинетом. От "Приемного покоя" и полсотни шагов не было. Наумыч с Лешкой, похоже, пытались выровнять поврежденное крыло автомобиля. Сашка болтался между ними "как не пришей к кобыле хвост". "Может, почувствовал", — подумала Валентина. Сашка оглянулся на роддом и поднял глаза на ее окна.
Глаза Валентины заволокло непрошенной влагой: "Господи… Как же я тебя раньше родила?.." Она еще раз сверила каракули на графике и на черновике, сделала тяжелый, но решительный выдох и одним росчерком подмахнула справку…
…Завладеть этой бестией с улыбкой Клеопатры Сашка хотел уже пару лет, точно. Он бы давно «сожрал» бы ее. Только одно не позволяло ему «подкатить» к Ирке. Роднее брата и матери у него никого не было. Мама — дело понятное. Но Дан был единственным, кем он еще так дорожил. Сашка с пеленок брательниковы сопли на свой кулак наматывал. Они были единственными детьми в своих семьях. Потому и выросли вместе. Оттого, Ирка для него была более чем Табу. И сейчас эта улыбка, даже через стекло окна роддома, сверкала ярче жемчугов. "Куда той Клеопатре?" — в который раз заныло у Александра под ложечкой. Рядом с Ириной торчала в окне еще одна потенциальная мамаша.
Он тут же забыл про Наумыча с его доходягой-жигуленком, про тетку в палате интенсивной терапии неврологии и словно завороженный пошел к роддому.
— Ты-то здесь чего делаешь? — прошептал он еле слышно.
Возможно, Ирина догадалась, о чем речь. А может, чтобы похвастать, из нее всегда все секреты наружу «перли», она повернулась к окну боком, и демонстративно погладила свой живот. У Сашки "глаза на лоб полезли". Недоумевающая улыбка так и застыла на его лице:
— Ни чё себе. Это еще чего. Чей это!
Ирина, ткнула пальцем в Александра, напустила на себя важный вид и, имитируя погоны, приложила ладони к плечам. Ее соседка тут же включилась в представление: приняла строевую стойку и левой, затем, спохватившись, правой рукой отдала Ирке честь. Ирина погрозила подруге пальцем и снова засияла в окно своей фирменной, "рот до ушей", улыбкой.
Александр почернел как туча:
— Богдана? Что…о? Ах ты сука.
Через мгновение Сашка вскипел и, отбросив всякие нормы поведения, громко до неприличия выплеснул:
— Ты хоть знаешь где он!? Сука ты! Ты знаешь, где он служит, тварь?!
Теперь окаменела Ирина. Не сводя глаз с Александра она шлепнула о подоконник листком бумаги, отобрала у подруги фломастер и принялась писать. Через полминуты она прижала листок к стеклу: "Он в Союзе с ранением был. Даже ты не знаешь, братик".
Дождавшись, когда у Сашки отвиснет челюсть, Ирина снова принялась писать. Саня прочитал: "Он уже бросил меня, можешь не переживать". У Сашки все чувства в клубок свернулись. А Ирина, уже едва справляясь со слезами, снова взялась за фломастер. Ее подружка с ужасом в глазах приложила ладонь к губам. А Саня и так уже не знал, как справиться с нахлынувшими на него чувствами.
Ирина продемонстрировала последнее: "Я всех вас ПРОКЛЯНУ".
Где-то у Сашки за спиной закричала мать:
— Саня! Саня!
Не сводя глаз с окна на втором этаже дома, в котором рожали новых людей, спотыкаясь о сугробы, Александр отправился к машине.
Настроение у всех было премерзкое. Только Наумыч заметил, что парень не в себе. Захлопнув дверь и отвернувшись от матери, Саша уставился невидящими глазами в окно. Старик спросил:
— Кого Вы нашли там, Саша?
— Да так… сучка одна… — попытался отмахнуться Александр.
Валентина присмотрелась к сыну повнимательнее. С переднего пассажирского сидения обернулся Алексей:
— Ты, нашкодил, что ли?
— Та не, не я… Но сука редкая…
Хлесткая пощечина наотмашь пришлась по носу и глазам.
Александр взвыл от боли и обиды:
— За что, мама?!
— Далеко пойдешь, сыночек… Твоя мама, есть такая, тоже сучка редкая, тоже там тебя родила…
Глава шестнадцатая
Он умел ждать сутками. Ожидание никогда не нарушало его равновесия. Он умел ждать. Вернее, он умел занять себя во время ожидания. Ему никогда не было скучно. В любом мельчайшем камушке он видел целую историю. И каждая травинка могла рассказать ему столько, что он не успевал даже восхититься красотой ее души. В беседах с ними, он мог провести, казалось, вечность. Размышления настолько занимали его внимание, что он испытывал лишь легкое разочарование, когда минуты покоя прерывались суетливыми необходимостями действительностей.
