Виктор Терещатов - 900 дней в тылу врага
Сжимая в руках снайперскую бесшумную винтовку, Соколов по-кошачьи обходит казарму. Пригнувшаяся его фигура в белом халате скользит на фоне здания, как призрак.
Близость утра притупляет бдительность часового. Солдат заходит в коридор. Там не дует. Он прячет лицо в поднятый воротник шинели, облокачивается на карабин и дремлет. И вдруг часовой слышит чьи-то крадущиеся шаги. Он пробуждается, выскакивает на улицу и лицом к лицу сталкивается с Виктором. В дрожащих руках немца лязгает затвор, но Соколов стреляет первым. Часовой мешком валится на землю.
Мы не заставили себя долго ждать. Веренич подтащил к колючей проволоке тупорылого «максимку», Нефедов — второй номер — расправил в руках змейку патронов. Наши автоматы уставились черными глазками в окна здания.
— Огонь!
Звякнули разбитые стекла, на втором этаже со звоном вылетела рама, выбитая ударом ноги. Несколько голосов сверху закричали:
— Мы поляки! Мы с вами!
Веренич громко запел:
Еще польска не згенела!..
Но из подвала резанул вражеский пулемет. Упал партизан. Из подвала послышались голоса гитлеровцев.
— Гранатой их! — крикнул я.
Сверкнули огненные вспышки гранат, эхом отдались взрывы. Фашистский пулемет захлебнулся.
Немцы и полицейские оказались в тисках: поляки сверху, мы снаружи. На улицу выскочила группа немцев. В нижнем белье, босиком, они бежали к большаку, скользили и падали на лед. Но там их давно поджидал со своими хлопцами Горячев.
Из распахнутых дверей выбегают поляки. Они жмут нам руки, обнимают. Многие из них тащат с собой сундуки и чемоданы. Занимается пожаром казарма, горят склады, автомашины, повозки.
Дело сделано. Пора уходить. Кто-то раздобыл лошадь. На повозку кладем двух своих боевых товарищей. Один из них убит, другой тяжело ранен. Отряд медленно покидает освещенное пожаром село. Слева на большаке мигают автомобильные фары: из Новоржева гитлеровцам едет подмога. Мы прибавляем шаг — надо скорее проскочить голую лощину. Поляки с багажом начинают отставать, и партизаны дружно помогают им.
Неприятель открывает бешеный огонь по нашей колонне. Два поляка замертво падают на землю. Отделение Соколова прикрывает отход отряда. Наконец мы минуем зону обстрела. Подходим к лошадям, складываем в повозки вещи польских солдат, захваченные трофеи. Еще не рассвело, и мы не можем как следует рассмотреть своих новых товарищей. Их тридцать два человека.
Мы везем с собой убитого бойца. Другой смертельно ранен. На пути фельдшер осмотрел раны, сделал укол, перевязал раненого.
— Выживет? — спросил я его.
— Нет, — ответил фельдшер.
Поляки оказались веселыми, общительными людьми. Почти все они были уроженцы города Млава, и лишь пятеро — из Краковского воеводства. Мы быстро подружились с ними, а потом плечо к плечу сражались против общего врага. Впоследствии к нам в отряд пришло еще несколько поляков. Особенно запомнились энергичные и отважные бойцы Морозовский, Коршляк, Люка, Фиевлек, братья Раковские.
Старше всех был Ящинский. Он имел отличную военную выучку и, несмотря на то, что был с одним глазом, стрелял без промаха. Сначала его в отряде называли «паном», но когда он показал класс стрельбы, Горячев заметил:
— Этот батя — снайпер. Он специально оставил себе один глаз, чтобы не щуриться при стрельбе. Ох, и хитер.
Бойцы дружно засмеялись. В нашем отряде, как и везде, прозвища были в большом ходу, Ящинский так и остался «батей-снайпером».
Много хороших боевых дел совершили польские патриоты, и совершили бы еще больше, если бы отряд не попал в беду. Но об этом рассказ пойдет ниже.
Дмитрий Веренич ликовал. Как же, он давно мечтал встретить поляков, чтобы вместе освобождать Польшу. Теперь его мечта сбылась, и он, подходя ко мне, говорил:
— Пошли к Бресту, к Варшаве, до самой Германии дойдем.
Сначала мы и слушать не хотели об этом. Согласно заданию партизанского штаба наш отряд должен был дислоцироваться на территории Калининской области. Что же касается поляков, то мы слышали, что в советском тылу формируется польская дивизия имени Тадеуша Костюшко. Туда мы и думали при случае отправить наших друзей. Теперь же, когда Веренич нарисовал перед нами заманчивую картину похода через всю Польшу к границам фашистского логова, — предложение нам очень понравилось. Как-то мы сидели с Вереничем на завалинке и грелись на весеннем солнцепеке.
— Денек-то какой, благодать, — жмурясь, сказал он. — Сейчас у нас крестьяне хлеб сеют…
Было ясно, на что намекал Дмитрий.
— Вот что, — сказал я ему. — Будем воевать до апреля, а там перейдем фронт и попросимся в Польшу.
Веренич крепко обнял меня за плечи.
После гривинского боя ребята хорошо отдохнули и опять просились на боевую операцию.
Стояли тихие солнечные дни. Белоносые грачи собирались вить гнезда, недавно появившиеся скворцы заводили замысловатые трели.
К первому апреля почти весь снег стаял. Ненужные повозки мы роздали крестьянам и оставили себе лишь пару пулеметных тачанок. Чтобы не шлепать по грязи, каждый старался ехать верхом на коне. Даже те, кто раньше боялся тележного скрипа, теперь стали завзятыми конниками.
Отряд был готов к походу, но Горячев, сутками пропадавший со своей разведкой, не находил нам подходящего дела.
— Всюду большие, сильно укрепленные гарнизоны, — докладывал он.
Случай представился неожиданно. Как-то утром в деревню верхом на лошади прискакал двенадцатилетний паренек.
— Немцы пришли! Каратели! — кричал он.
Парнишка прискакал из деревни Кожино, которая находилась от нас в пяти километрах. По его словам, немцев там было около сотни. Пареньку было невтерпеж, и он изо всех сил торопил партизан. Он даже отругал Толю Нефедова за то, что тот медленно вставлял ленту в пулемет.
Через пять минут отряд был в сборе. Человек сорок наших кавалеристов помчались к Кожину.
Немцев на месте не оказалось. Они ограбили десяток дворов, постреляли кур и ушли. Мы настигли их на перепутье между деревнями. Гитлеровцы как раз переправлялись по ветхому мосту через разлившуюся речку. Часть уже успела переправиться, несколько человек с кольями в руках гуськом переходили по выступавшему из воды бревну, а большинство карателей, ожидая свою очередь, топталось на нашем берегу. Мы быстро спешились и под прикрытием кустарника побежали к речке.
Нам не приходилось еще видеть такой паники, какая поднялась на переправе. При первых же выстрелах, кто не успел переправиться через речку, бросился в воду. Фашисты в смертельном страхе бултыхались, кричали, цепляясь друг за друга. Многие тонули, увлекая за собой на дно товарищей. Вниз по течению плыли брошенные грабителями корзинки с курами, ранцы и всякая утварь.
С противоположного берега фашистский пулеметчик попробовал прикрыть своих, но тут же замолчал, сраженный метким огнем Веренича. Переправившиеся через речку немцы не приняли боя и бросились наутек. Захватчики потеряли не менее сорока человек.
…Не прошло и двух дней, как разведчики сообщили нам новую весть. В селе Прокопово остановилась немецкая воинская часть. Гитлеровцы только что вернулись с фронта на отдых. По рассказам жителей, они держались нагло и самонадеянно.
Сообщение разведчиков подтвердили две девушки из Михайловского Погоста — Тася и Вера. Тася рассказала, что фашисты выгнали жителей из изб в бани, а сами сутки напролет пьют и гуляют.
— Я знаю, где у них штаб, — сказала Тася.
Мы изучили по карте подступы к гарнизону, наметили план нападения. Гарнизон находился далеко, и нам пришлось взять только кавалеристов. Силы были неравны. Врагов — триста, а нас только тридцать девять. Троих из них нужно было оставить для охраны лошадей, четверых — для прикрытия отряда. В ударной группе оставалось тридцать два бойца на сорок домов. Очень мало! Поэтому мы решили ударить по одному краю деревни. Пока разделываемся с этой частью гарнизона, рассуждали мы, другая встанет по тревоге и пойдет в бой на первую. Мы в это время отойдем, и немцы будут драться в потемках со своими.
…Весенняя ночь темна, хоть глаз выколи. Лошади чутьем находят раскисшую дорогу. Когда на пути встречаются деревни, мы сворачиваем в сторону и обходим их по топким полям.
Время перевалило за полночь. Впереди послышалось шлепанье копыт, и перед нами вырос всадник.
— Приехали, — тихо доложил разведчик.
Мы прибыли к месту, где нужно было оставить лошадей. Я объявил о предстоящем налете и в ответ услышал возгласы одобрения.
— Дадим концерт фрицам.
— Ничего, что фашистов в десять раз больше, зато на нашей стороне темная партизанская ночь!
До гарнизона — не больше километра. Слева видны очертания деревенских изб. Соколов, Орлов и Ворыхалов отправились снимать часовых. Мы сидели и тихонько переговаривались.
