Виктор Терещатов - 900 дней в тылу врага
Время шло к полудню, когда наш отряд после долгой езды выехал на лед озера Ципиля. Вот и деревня Ципилина Гора. Сейчас обо всем расскажем Рындину.
Но что это? Над нашими головами свистнули пули. Взметнулись над льдом столбы огня и дыма. Кони шарахнулись в сторону.
— Минометы бьют! — крикнул кто-то.
Из домов выскакивают люди. Они бегут к озеру и стреляют в нас на ходу.
Недолго думая, мчимся к противоположному берегу. Кругом свистят пули, рвутся мины. Кто-то из бойцов беспрестанно кричит:
— Командир, меня ранили! Командир…
С трудом добираемся до берега. Останавливаемся в кустах.
Я обхожу отряд. Убитых, к счастью, нет. Оказывается, на озере кричал Толя Нефедов. Пуля рикошетом попала ему в ногу, и теперь он лежал, облокотившись на пулемет, и охал. Мы осмотрели ногу. В валенке виднелось пулевое отверстие.
Ребята осторожно сняли валенок и рассмеялись. Пуля вывалилась из голенища, а на ноге чернел небольшой синяк. Анатолий робко ощупал его пальцами и тоже засмеялся.
— Эх ты, раненый, — нахлобучив на него шапку, сказал Поповцев.
Впоследствии мы узнали, что бригаду Рындина в тот день выбили из деревни большие силы карателей, а мы чудом ушли невредимыми со льда озера Ципиля.
Весь день отряд бродил по глухим проселочным дорогам, стараясь не попасться на глаза немцам. Всюду по сторонам слышались пулеметные и автоматные очереди. Это каратели, разыскивая партизан, прочесывали леса.
Вечером мы подошли к знакомому хутору. Приблизившись к опушке, выслали пешую разведку. За весь день никто из нас не проглотил ни крошки хлеба, и теперь, стоя на снегу, мы жадно всматриваемся в очертания хуторских строений и с нетерпением ждем сигнала разведчиков.
Наконец в темноте показались огоньки.
— Идут… раскуривают, — сердито сказал Поповцев.
Огоньки приближались. Слышался негромкий разговор и сдержанный смех.
— Горячев смеется, значит, все в порядке, — догадались ребята.
— Почему задержались? — сердито спросил я, когда разведчики приблизились.
— Хозяин рассказывал нам, как напугали мы утром карателей.
— Где немцы?
— В обед поехали по нашим следам.
Узнав о нашем возвращении, хуторяне высыпали на улицу. Они наперебой рассказывали, как напуганные немцы до обеда окружали пустой хутор, а потом, войдя в него, поверили крестьянам, что нас триста человек. Они долго советовались, идти за нами в погоню или нет. Оказалось, что утром мы убили одиннадцать фашистов.
— Распрягать коней, командир? — спросил подошедший крестьянин.
— Распрягайте.
Жители усердно помогали нам. Одни распрягали коней, другие подкладывали сена.
Бойцы расходятся по домам, голоса стихают. На улице остаются одни часовые. Они зорко следят за дорогой, прислушиваются к каждому шороху. В их руках жизнь отряда.
Ночью разыгралась вьюга. Партизанская сестра — метель надежно скрыла наши следы. Теперь карателям тяжело искать нас, да они наверняка и не думают, что мы рискнем вернуться сюда.
Утром ко мне подошел щупленький шустрый паренек лет десяти. Со слезами на глазах он стал упрашивать меня взять его в отряд. Поняв, что меня не уговорить, мальчик пошел на хитрость. Он достал из кармана потертую бумажку, свернутую вчетверо, и решительно подал мне.
— Вот какие стихи я сочиняю, а вы не хотите взять меня в отряд, — с упреком сказал он.
Я развернул листок, исписанный детским почерком:
Шел в огонь и в волу,
Шел всегда вперед,
Бился за свободу
Советским патриот.
Но пуля коварная, вражья
Настигла его в бою,
Ранен солдат отважный.
И вот он уже в плену.
Его пытали и били.
Ни слова он не сказал.
Смертью ему грозили,
Но коммунист молчал.
Темной дождливой ночью
Вели его на расстрел,
Но в это время на помощь
Отряд партизан подоспел.
— Вот, оказывается, какой ты молодец! — похвалил я мальчика. — Было бы тебе годков на пять побольше — непременно взял бы в отряд. А за стихотворение тебе партизанское спасибо!
Днем на хорошем рысаке, в разрисованном цветными узорами возке вернулись с задания Веренич, Соколов, Беценко и Попков.
— Берегись! Временное правительство едет! — с улыбкой кричит Соколов.
На нем огромная меховая шапка и большущий тулуп.
— Наверно, музей ограбили, черти, — с завистью смотрит на приехавших Горячев.
Виктор с напускном важностью спрыгивает с возка, но запутывается в тулупе и под дружным хохот кувыркается в снег.
Купеческая шапка, которую он не может схватить, как бочонок, катится, гонимая ветром.
— Эх, мать честная, правительство упало, — смеются ребята.
Веренич доложил, что задание выполнено, вражеский поезд подорван.
— А это откуда? — спросил я, показывая на расписные санки.
— Подвернулись на пути. Идем вечером сюда, видим, — навстречу повозка, а в ней двое. Один — кучер, второй — вот в этом тулупе.
— Куда путь держите? — спрашиваем.
— В Пустошку, — отвечает кучер.
— Оружие есть?
— А то как же, — говорит он и с форсом показывает новенький винторез.
— Давай сюда, говорю.
А он как заорет:
— Господин управляющий, карабин отбирают!
Тогда толстяк в шубе поднимается — и на нас:
— Что, говорит, за насмешка? Не видите, свиньи, кто едет? Арестую!
— Ну, раз такое дело, — ударили по ним из автоматов…
Веренич рассказал, что в воскресенье по большаку Красное — Пустошка немцы поведут большую группу молодежи для отправки в Германию. Жители умоляли помешать гитлеровцам.
Мы посоветовались и решили выручить юношей от фашистской каторги.
В воскресенье поднялись рано. Запрягли лошадей, проверили оружие. Шел небольшой снежок, и тулуп управляющего пригодился. Веренич бережно прикрыл им своего «максимку». К рассвету отряд достиг большака. Мы не хотели, чтобы нас видели люди, и поэтому последние деревни объезжали стороной. Жители в это утро встали чуть свет. Слышались голоса и плач женщин.
Мы развернули коней. Веренич снял с саней пулемет и вместе с Нефедовым подкатил его к ветвистой елке. Бойцы заняли удобные позиции.
Рассвело. Разговоры смолкли. Мы лежали на снегу под деревьями и напряженно вглядывались в дорогу, уходившую в густой кустарник. Вот вдали показались повозки.
— Едут! — сказал Соколов.
Все вмиг посуровели, взяли оружие на изготовку. Какова же была досада, когда вместо фашистов мимо нас на двух лохматых лошаденках проехали две укутанные в тулупы женщины.
— Вон твои каратели поехали, — поддел Соколова Горячев.
— Проехали и закурить тебе не дали, — в тон ему ответил Виктор.
Близился полдень. Мы уже стали сомневаться в успехе операции, когда наблюдатели предупредили о приближении врага. Теперь все воочию увидели противника.
— Ух, сколько их! — воскликнул Нефедов.
Вереница повозок быстро приближалась. Немцев на самом деле было много. Вот они уже рядом. Мы видим их лица, оружие.
Фашистские молодчики едут в деревню, чтобы собрать молодежь и конвоировать на станцию.
— Огонь!
Припал к «максиму» Веренич, глухо ударил ручной пулемет Васи Беценко, застрекотали наши автоматы. Стала на дыбы и рухнула в снег лошадь. Шарахнулась в сторону другая. Тщетно пытались враги развернуть коней. Лошади вязли в глубоком снегу. Кое-кому из задних, наконец, удалось повернуть, и теперь они что есть мочи стегали лошадей, стараясь вырваться из этого пекла. Больше двух десятков неприятельских солдат; и полицейских остались лежать, прошитые пулеметным огнем. Мы радовались победе. Весть о спасении молодежи моментально облетела деревни, и когда отряд возвращался обратно, народ встречал нас, как самых дорогих гостей.
10. К Новоржеву
Через два дня отряд покинул хутор. Разведка приносила неутешительные сведения. Немцы собирались отомстить партизанам и стягивали в эти места крупные силы. Оценив обстановку, мы решили уйти в другой район. Нам предстояло пройти восемьдесят километров. Резвые кони быстро несли нас по зимним дорогам на север.
В два часа ночи разведка остановилась в поле.
— Свежий след, — доложил Горячев.
Осмотрели дорогу. Судя по всему, впереди проехали несколько повозок. Может быть, партизаны?
— Давай дальше, — сказал я Горячеву.
Но через пять минут отряд опять остановился.
— Убитый лежит, — сообщили разведчики.
Мы подошли. В двух метрах от дороги, на снегу, лежал человек в пальто, без шапки. Из карманов торчали две гранаты РГД.
— Вроде партизан, — сказал Поповцев.
Труп не успел окоченеть. Очевидно, его недавно сбросили с повозки.
