Алексей Ростовцев - Ушел в сторону моря
– Черт их знает, может, и отдадут. Что им до России.
Джин показала ему монастырь Кенчхонса и отправилась к родственникам. Проверившись, Климович пошел на встречу. Тучков уже ждал его. Бросил в кейс пресс-релиз, передал письмо и деньги от Михаила, а также тоненькую книжицу малого формата.
– Это тебе от Ивана.
Климович сунул книжицу в карман плаща.
– Ну как он там, Иван?
– Стоит на старом месте. Картины его идут плохо. Между прочим, одна из них похожа на ту, что висит у тебя дома. Сидят на лесной поляне волки в белых манишках. Сидят полукольцом, а перед ними на снегу кровавое пятно. Только медведь отсутствует. Сожрали они медведя.
– Нет! – крикнул Климович. – Они сожрали волка, которого убил медведь, а медведь ушел. Ушел медведь!
– Ну ушел, так ушел, – миролюбиво ответил Тучков. – Давай прощаться. Не дома ведь.
– Постой, у меня вопрос: узнает когда-нибудь мир правду о «Джамбо»?
– Боюсь, что при нашей жизни не узнает.
– Слушай, Сергей, у нас с Джин просьба к тебе: не впутывай нас больше в свои дела.
– А вы нам и не понадобитесь. Спасибо за все. Ты помнишь мой московский телефон, Женя?
– Помню.
– Будешь в Москве, заходи ко мне с женой. Гульнем! Пельмени слепим. И – ни слова о разведке! Добро?
– Добро…
На другое утро Климович уже снова сидел в своем шезлонге и любовался чужим морем. Встреча с Тучковым взбаламутила его. Он почувствовал, как в душе прорастают первые побеги зеленой тоски. Пришла Джин в любимом японском кимоно из розового шелка, расшитого белыми журавликами. В руках у нее был томик Есенина.
– Что такое шушун? – спросила она, ласкаясь к нему.
– А в словаре нет?
– Нет.
– Шушун – это женская ветровка, только длинная.
– Спасибо, милый.
– Убери челку, Джин! Помни: ничто так не оглупляет лица женщины, как челка. У тебя прекрасный чистый лоб. Его не надо закрывать.
– Хорошо, милый.
Джин ушла в дом учить русский язык, а Климович вдруг вспомнил о подарке Ивана. Принес книжку, открыл ее наугад и погрузился в чтение. Это была «История одного города» Салтыкова-Щедрина. «Изнуренные, обруганные и уничтоженные, глуповцы после долгого перерыва в первый раз вздохнули свободно, – читал Климович. – Они взглянули друг на друга – и вдруг устыдились. Они не понимали, что именно произошло вокруг них, но чувствовали, что воздух напоен сквернословием и что далее дышать в этом воздухе невозможно. Была у них история, были в этой истории моменты, когда они имели возможность проявить свою самостоятельность? – ничего они не помнили. Помнили только, что у них был Урус-Кугуш-Кильдибаевы, Негодяевы, Бородавкины и в довершение позора, этот ужасный, этот бесславный прохвост! И все это глушило, грызло, рвало зубами – во имя чего? Груди захлестывало кровью, дыхание занимало, лица судорожно искривляло гневом при воспоминании о бесславном идиоте, который, с топором в руке, пришел неведомо отколь и с неисповедимою наглостью изрек смертный приговор прошедшему, настоящему и будущему… Когда он разрушал, боролся со стихиями, предавал огню и мечу, еще могло казаться, что в нем олицетворяется что-то громадное, какая-то всепокоряющая сила, которая, независимо от своего содержания, может поражать воображение; теперь, когда он лежал поверженный и изнеможденный, когда ни на ком не тяготел его исполненный бесстыжества взор, делалось ясным, что это «громадное», это «всепокоряющее» – не что иное, как идиотство, не нашедшее себе границ».
Он смотрел на строчки и не видел их. В голове его звенела песня:
Господа офицеры,
Я прошу вас учесть:
Кто сберег свои нервы,
Не сберег свою честь.
А Россия лежит
В пыльных шрамах дорог.
А Россия дрожит
От копыт и сапог…
Климович отложил книгу и позвал жену.
– Джин, – сказал он, когда она пришла, – надо форсировать изучение русского языка.
– Хорошо, любимый, – ответила она по-русски.
Тучков прилетел из Штатов в воскресенье 12 декабря. Пока служебная машина везла его домой в Ясенево, где он жил, а затем на работу, он внимательно вглядывался в лицо заснеженной Москвы. Народ уныло и негусто брел на очередные выборы. С каждого столба улыбались гладенькие кандидаты. Они с оптимизмом смотрели в будущее, обещая России в скором времени процветание и благоденствие. Нужно только было выбрать их, а не кого-то другого.
Щеглов уже ждал Сергея. Перед генералом на пухлой разработке лежали кассета Мацуры, пресс-релиз, добытый братом Джин, и кое-какие другие «сувениры». Тучков добавил к этой коллекции записку Мухомора. Щеглов не отказал себе в удовольствии прочесть ее вслух: «Уничтожить в воздухе «Боинг-747 компании KAL с бортовым номером 077. Стивен Кларк. 01.09.83.»
– Этого более, чем достаточно, – сказал Щеглов. – Когда мы все это положим перед ним, то он сочтет за счастье стать нашим лоббистом в Конгрессе. Нам много не надо: пусть снимут все ограничения на продажу нашего оружия в развивающиеся страны… Благодарю за службу, майор!
– Рад стараться! Ответил Тучков, усмехнувшись.
– Да не «рад стараться», а «служу великой России»! Пора бы уже выучить… И наградить ведь тебя нечем. «Дружба народов» тут не подойдет. Что это за страна такая без орденов?.. Могу два оклада или подполковника досрочно. Что хочешь?
– Все хочу.
Генерал рассмеялся.
– А почему бы и нет? Попробую устроить тебе и то и другое. Наверное, получится. Демократия! Давай сварим кофе. Секретарши сегодня нет. Сами будем работать.
Когда кофе был готов, Щеглов пустился в рассуждения:
– Не беда, что Томагава получил копию пленки Мацуры. Сама по себе пленка мало значит. Она может стать лишь материалом для газетной сенсации. Ну назначат они комиссию, ну начнут расследование, ну выйдут на Холла. А где Холл? Нет его! Вот и все дела!
– С Кларком тоже я буду говорить? – поинтересовался Сергей.
Генерал взглянул на него с ехидством.
– Ты уж прости, брат, но не майорское это дело вербовать генерала. Такую беседу придется провести мне самому. Тут должен получиться настоящий генеральский разговор…Весной в кабинете Редфилда, как обычно, распустились жасмины. Их нежное пряное благоухание заполнило все огромное помещение. Но Редфилду этого было мало. Он то и дело подходил к цветам и жадно втягивал в себя их упоительный аромат. За этим занятием и застал Хозяина Мухомор. Редфилд обласкал представителя законодательной власти, усадил его, предложил кофе с греческим коньяком «Метакса» и сам обрезал сигару для него. Когда Редфилду удалось полностью усыпить бдительность генерала, он спросил, словно выстрелил в лоб:
– Скажите, Стив, как же это так получилось, что я узнал о вашем тайном сотрудничестве с русской разведкой не от вас, а от моего источника в высших эшелонах российской власти?
Мухомор вытер тыльной стороной руки внезапно вспотевший лоб и заюлил:
– Ну какое уж там сотрудничество? Так, согласился выполнить одну незначительную просьбу. Мне было трудно отвертеться от них. Они выскребли целую кучу дерьма из той истории с «Боингом». Помните?
– Не помню.
– Ну как же, Билл? Мы тогда вместе…
– Стив, запомните, у меня с вами не было, нет и никогда не будет общих дел. Вы сами по себе, я сам по себе. У нас слишком разные весовые категории… Так о чем же попросили русские?
– Лоббировать отмену ограничений на продажу их оружия.
– И что вы успели сделать в этом направлении?
– Пока ничего. Мне трудно вот так сразу перестроиться на сто восемьдесят градусов. И разве не вы первый, Билл, назовете меня политической проституткой?
– Да упаси господь! Вы политический педераст, Стив, притом – пассивный. Хорошо, что ничего не успели сделать. Дров бы наломали… А вообще этим бедолагам надо бы помочь. Не вижу ничего зазорного в их желании делать свой бизнес. Но все сделки должны совершаться под жестким контролем с нашей стороны. Кому, для чего, сколько? Россия наголову разгромлена и отброшена к рубежам XVI века. Она не поднимется из праха при нашей жизни. Но мы не дадим издохнуть русскому военному колоссу. Мы не самоубийцы… В этой папке ваша речь в Конгрессе, Стив. Она написана умнейшим из моих слуг. Вы произнесете ее в день, указанный мной. Он принесет вам славу, Стив…
– Может быть, провести соответствующий закон?
– Закон? Зачем он? Человечество только воображает, что живет по законам, писанным яйцеголовыми крючкотворами. На самом деле им управляют по законам прерий, законам пустыни, законам джунглей, законам гор. Именно эти законы вступают в силу, когда надо осуществить или оправдать самое чудовищное беззаконие, по этим законам пишется история… Русские сейчас готовы загнать за десять центов родную мать. Следует подготовить головы американцев, их политическое мышление к тому, что Америка должна инвестировать великолепные уникальные заводы русских, а возможно, приобрести лучшие из них. При этом целесообразно задействовать подставных лиц. Последнее – не для печати. Вам все ясно, Стив?
