Юрий Гайдук - Штрафбат. Закарпатский гамбит
– Ну, а чтобы он не накаркал случаем, – хмыкнул Бокша, – три по кругу, и ни капли больше.
Снарядив Писку и Пикадора готовить пшенную кашу, Бокша кивнул Кресту пройтись с ним по периметру базы из трех схронов, надежно скроенных закарпатскими партизанами, и когда они уже возвращались на огонек костра, над которым уже доходила до кондиции дурманяще пахнущая каша, густо заправленная американской тушенкой, Крест наконец-то решился сказать командиру то, что тревожило едва ли не целый день:
– Слушай, Андрей, а ведь мы, кажись, наследили малость.
– Ни хрена себе малость, – усмехнулся Бокша. – Побег из тюрьмы, гоп-стоп на большаке, за что уже по военному времени всем нам расстрел светит, да еще в придачу этот магазин в деревне. И ежели всё это по совокупности свести в единый наговор…
Он негромко выругался, споткнувшись о корягу, и так же негромко закончил:
– Сейчас, Ваня, нам главное – не обрезаться.
– Да я не о том, – с досадой в голосе произнес Крест. – Всё это и так всем ясно.
– Ну а чего ж ты тогда мельтешишь?
– Ты меня знаешь, я никогда не мельтешил и мельтешить не буду, – пробурчал Крест. – Я о другом хотел сказать.
– Ну?
– Хер гну! Мы же думали зарыться здесь без особого кипиша, а нас, кажись, в том сельпо застукали. И тот базар, что мы с Шайтаном вели, слышали. А это, как сам догадываешься, прямая наводка красноперым на наш схрон.
И он рассказал Андрею про тот шорох и приглушенный голос, который слышал в магазине. Думал, что Бокша спохватится и начнет соображать, как лучше всего сделать отсюда ноги, однако реакция Боцмана оказалась совершенно иной.
Он вдруг остановился и с каким-то придыхом в голосе произнес:
– Так ты говоришь, кто-то мог слышать, как ты и Рафик называли друг дружку по именам?
– Ну!
– И менты сразу догадаются, что за банда подломила тот магазин?
– Ну! И сразу же начнут прочесывать всю округу от того села до Мукачева.
– Насчет «прочесывания» это ты, положим, слишком уж сильно загнул, – явно довольный чем-то, засмеялся Бокша, – а вот насчет того, что они будут знать, чьих рук эта работа, – это хорошо, Ваня. Очень хорошо!
Было слышно, как засопел носом насупившийся Крест.
– Чего-то я не пойму тебя, командир. Менты с красноперыми возьмут след, а ты своё долдонишь – хорошо да хорошо. А хрен ли в этом хорошего?
– Эх, Ваня! – покровительственным тоном лагерного кума пожурил его Бокша. – Видимо, ты до сих пор так ничего и не понял.
– Так разъясни, коль я бельмондо [9] такой, – пробурчал вконец разобиженный Крест.
– При чем здесь «бельмондо»? Ты не бельмондо, Ваня, ты правильно всё изложил, а я вот не до конца нарисовал поставленную нам задачу. А задача наша такая, Ваня. Не просто заявить о себе как о колхозе [10] , который гноит лапотников в округе, а чтобы все, понимаешь, буквально все знали, что в колхозе этом не просто обыкновенные фраера из штрафбата, а князья, центровые, бугры, мастера и деловые [11] , вынужденные пойти на побег.
Он замолчал было, однако тут же спросил:
– Ну что, Крест, уразумел?
– Похоже, начинаю врубаться.
Даже при той луне, пособнице вора, что огромным желтым блюдом зависла над верхушками вековых деревьев, было заметно, как вздулись и заиграли желваки на скулах Креста.
– Да, пожалуй, только сейчас начинаю врубаться, – как бы сам про себя пробормотал он, прощупывая лицо Бокши пронзительным, как у того же лагерного кума, взглядом.
– Ну, что еще? – произнес Бокша. – Давай колись. Выкладывай! Мы же с тобой одну землю сопатками пахали.
– То, что одну зону с тобой топтал, это точно, – как бы через силу согласился с ним Крест. – И то, что на зоне тебя под свое крыло взял, это тоже факт. Потому что видел – Боцман не какой-нибудь фраерок из дешевок, которого можно было бы и в шестерки определить. Боцман даже на мориловку [12] , даже на курносую [13] пойдет, но ломить на хозяина [14] не будет, Боцман – это…
– Короче можешь? – оборвал Креста Андрей.
– Могу и короче.
– Так давай же, колись!
– А хрен ли здесь колоться? – каким-то не своим голосом отозвался Крест. – Ты и сам всё не хуже меня понимаешь.
– Чего понимаешь-то? Растолкуй!
– А то «понимаешь», – устало произнес Крест, – что то дерьмо, в которое мы все вляпались, хуже ахового. Это всё равно, что «Вызываем огонь на себя!». И ловить нас сейчас будут и менты, и красноперые, и тыловики. И если только не расстреляют сразу же, как пришпилят на этой вот поляне… – и закончил с полнейшей безнадегой в голосе: – А косить на твоего генерала, если заштопорят, нам вроде бы как не положено по чину. Да и не поверит в это ни ночник красноперый [15] , ни оперсос из НКВД. И гореть нам по закону военного времени…
«Так откажись, еще не поздно, или на сторону свали», – хотел уж было посоветовать Кресту Андрей, но, зная о крутом нраве Ивана Минина и догадываясь, что за подобные «советы» можно и по сопатке схлопотать, только произнес негромко:
– Насчет того, что если вдруг нас заметут ненароком и начнут лапы выкручивать, так это ты верно сказал: придется до поры до времени все наши грехи брать на себя. Да и насчет того огня, который мы вызываем на себя, это ты тоже верно подметил, но…
И он развел руками, как бы давая тем самым понять, что обратной дороги у них нет.
– Надо бы ребятам обо всем этом сказать, – буркнул Крест. – Сам ведь знаешь, они не из тех, с кем можно было бы втемную играть. Поймут!
Глава 6
Зажав голову ладонями и облокотившись на стол, Карпухин уже который раз подряд перечитывал текст радиоперехвата, который только что доставили от дешифровальщиков, и чувствовал, как жесткий, тяжелый обруч захватывает в огненное кольцо сначала лоб и затылок. Еще немного, и пронзительная боль заполнит височные доли, и когда уже от этой пытки можно будет лезть на стену, начнет понемногу растворяться в той же очередности, что и пришла.
Контузия двухлетней давности вроде бы и рассосалась в далеком сорок третьем году, однако порой все-таки напоминала о себе, причем именно в те моменты, когда что-то шло кувырком, или в те особо критические моменты, когда требовалась максимальная концентрация всех его возможностей – как умственных, так и физических. К концу войны окончательно сдали нервы, и как итог – эта проклятая, раздирающая мозги боль. Сейчас его тоже накрыло – и тому была причина.
В своей шифровке Вербовщик уже повторно ориентировал «Михая» на подготовку группы сопровождения из проверенных людей, которая смогла бы заменить группу Таллероши. Причем в самые сжатые сроки. Запаниковавший при известии об уничтожении группы Гергё Таллероши «Михай» просил Вербовщика выделить на формирование надежную группу с полным оснащением всем необходимым, в том числе и оружием, не менее двух недель. Обоснование – та внутриполитическая обстановка, которая сложилась в Закарпатье. Понять эту часть шифровки можно было только так, что после освобождения Закарпатья советскими войсками и восстановления мирной жизни, когда люди наконец-то смогли вздохнуть свободно от фашистского гнета, а из России пошло потоком зерно для посевных работ, уже не так просто было найти селян и горожан, которые купились бы на посулы и, бросив родную хату, подались с оружием в леса ради чужого дяди. А богатых посулов они в свое время наслушались всяких.
Казалось бы, складывалось всё как нельзя лучше, если бы не «маленькая закавыка», которая могла напрочь смазать столь тщательно разработанную операцию.
Установив круглосуточную слежку за радистом, Карпухин надеялся выйти через него на «запасной вариант связи с резидентом», затем и на самого «Михая», но в итоге – полный облом.
В Мукачево – и вообще никуда из города – Драга не выезжал, ночами спал дома да два дня кряду мотался по Ужгороду, решая чисто житейские вопросы.
И как это ни было прискорбно и хреново, но радист все-таки вышел на запасной вариант связи с резидентом и теперь уже будет работать по этой установке.
Короче говоря, проморгали момент контакта радиста с «запасным вариантом связи», и от подобного облома могла напомнить о себе не только контузия двухлетней давности, но и застарелый триппер, подхваченный им в те далекие и счастливые годы, когда он, еще совсем сопливый сотрудник ВЧК, постигал навыки оперативной работы.
Матерно выругавшись, чего генерал Карпухин не позволял себе даже в самые критические моменты, он убрал дешифровку в верхний ящик стола, прошел к окну, за которым набирала силу закарпатская весна. С силой потер виски и, уже приняв мысленно окончательное решение, приказал вызвать старшего лейтенанта Тукалина, на которого он возложил как на исполнителя ответственность не только за внедрение группы Андрея Бокши в мукачевский лесной массив, но и за наружное наблюдение, под которым находился Стефан Драга.
Не прошло и пяти минут, как послышался стук в дверь, и на пороге застыла подтянутая фигура Тукалина. Вскинув руку к виску, он забарабанил было привычное: «Товарищ генерал-майор…», однако Карпухин остановил его движением руки и, развернувшись лицом к окну, а спиной к лейтенанту, что случалось с ним только в тех случаях, когда он находился в состоянии бешенства, осевшим голосом произнес:
