Александр Авдеенко - Над Тиссой. Горная весна. Дунайские ночи
Вечером он с трудом растолкал крепко спавшего гостя.
- Эй, куманек, вставай. Пора!
Расчесывая растопыренной пятерней волосы, Иван вышел из шалаша. Над Соняшной горой раскинулось светло-синее, усеянное звездами небо. С Полонин дул свежий, с осенней прохладой ветер. В скалистых берегах гудела Каменица. За рекой в темных садах слышалась песня про Иванко. Девчата пели ее не бодро, не весело, как полагалось, а на свой лад - печально, жалуясь на то, что в песнях много таких людей, как Иванко, а в жизни… ждут и ждут этого Иванко, а он все глаз не кажет.
Иван улыбнулся.
- Обо мне тоскуют, голосистые. Хорошо поют!
- Значит, не только свои песни слышишь?
- Живой же я человек. Эх, девчата, девоньки!.. Где-то среди вас и моя любовь гуляет.
- Твоя? - старик с интересом вглядывался в Ивана при свете горных звезд.
- Пятнадцать лет назад моя любовь была молодой, песенной… Такой и осталась. Ее голос слышу в каждой песне.
Пошли вниз, к реке.
Через пролом в каменной монастырской ограде проникли на территорию монастыря и вышли к сторожке, увитой виноградными лозами.
Иван наскоро ознакомился с тайным укрытием и отправился на вокзал за вещами. На ту сторону Каменицы его переправил на плоскодонке старик. Часа через полтора он же вез его обратно.
В избушке на раскаленной плите кипела вода, посреди горенки, на ворохе свежей соломы, стояла пустая бочка с огромной мочалкой на дне.
- Вот, кум, баню для тебя приготовил. Опаршивел ты небось в дороге. Раздевайся и ныряй. А я тебе спину потру. - Не дожидаясь согласия Ивана, он вылил в бочку полный бак дымящегося кипятку, разбавил его холодной водой.
Хозяин явки намеревался подвергнуть своего гостя генеральному осмотру.
Ему, «Говерло», сотруднику «Отдела тайных операций», было известно, что «Белый» имеет опознавательный знак, вытатуированный под мышкой.
Дорофей Глебов не знал о том, что особым родом клеймен. Специалисты «Бизона» усыпили Дорофея, разумеется без его согласия, и накололи ему шифр. «Говерло» был проинструктирован, кто и с какой легендой явится к нему и как его проверить.
Помогая Ивану мыться, «Говерло» как бы нечаянно поднимет его руку, заглянет под мышку, чтобы убедиться, тот ли это человек, за которого себя выдает.
Дунай Иванович не подозревал о подготовленной ловушке. Однако не попался.
Не захотелось ему купаться в бочке и показывать свое совсем не запаршивевшее тело.
Засмеялся, сказал:
- Лекарь, исцелися прежде сам! Стоять около тебя невозможно - такой ты грязный и вонючий!
- Зря, значит, старался? - обиделся старик. - Банься.
- Не буду. Некогда.
Плотно занавесив окна, Иван раскрыл чемоданы, вытащил мешок со снаряжением и, ничего не объясняя, не спеша стал натягивать на себя «сорок одежек лягушки».
- Куда ты собираешься?
- На свидание с девчатами, - пошутил Иван.
- Нет, правда, куда?
- Не догадываешься?
- Неужели прямо сейчас и пойдешь?
- Буду держать курс туда, а куда попаду, не знаю. Если к рассвету не вернусь, сообщи Уварову…
- Вернешься!..
Притихший старик с почтительным любопытством смотрел, как Иван натягивал шерстяной комбинезон и свитер, как ловко залез в резиновую оболочку, как навьючил на себя баллоны, рюкзак с минами, вооружился финкой, пистолетом, подводным фонарем. Глядя на Ивана, он с радостью думал, что предстоит ему работать с ловким, сильным и бесстрашным мастером своего дела. Такой, если грянет несчастье, не отдаст себя живым в руки пограничников.
По земле ныряльщик передвигался тяжело ковыляя. Но как только попал в реку, сразу стал по-щучьи легким, стремительным.
«Говерло» провожал его до самой воды.
Иван кивнул и бесшумно пошел на глубину. Пройдя несколько шагов, вдруг вернулся и зашептал:
- К рассвету буду дома. Приготовь чайку, печку накали докрасна.
- Все будет. С богом!
Иван растворился в темноте.
«Говерло» долго стоял на берегу, в тени кустарника и мысленно следовал за ныряльщиком. Подхваченный горными водами Каменицы, он проносится мимо монастырского сада, мимо бетонной башни городской водокачки, огибает яворский стадион, плывет вдоль набережной, пересекает по равнине железнодорожный узел, цыганскую слободку и на виду у пограничной заставы вырывается вместе с Каменицей на простор Тиссы, чуть выше магистрали Львов - Явор - Будапешт. Отсюда до цели недалеко. На тугой стремительной струе Тиссы он подкрадывается к железнодорожному мосту… У «Говерло» дух захватило, когда представил себе, как Иван ныряет на дно Тиссы, как устанавливает мины, такие красивые с виду…
Монастырская колокольня встретила и проводила полночь двенадцатью протяжными ударами.
Во всех кельях потемнели окна. Только в зарешеченном оконце алтаря пламенел свет дежурной лампадки. Игуменья боялась воров и круглые сутки держала в монастырской церкви неугасимый огонь.
Всю ночь «Говерло» не спал: готовился встретить отважного своего напарника.
Перед рассветом спустился к реке.
Иван неслышно вырезался из Каменицы. Черный, весь в струйках воды, скользкий, пропахший илом, он вылез на берег и упал на камни. Отдышавшись, потребовал сигарету.
- Нельзя тут, - зашептал старик. - Потерпи! Дома покуришь.
- Дай хоть пожевать. - Он бросил в рот три сигареты, немного пожевал их и выплюнул. - Вот, полегчало! Не могу я без курева после такой работы. И без жаркой печки тоже невмоготу. Приготовил?
- Все в порядке. Пойдем!
Обратно Иван шел вольнее. За спиной не было рюкзака с минами.
В хижине действительно полный порядок: жарко, как в бане, кипел самовар, на столе тарелки с закусками.
Иван сбросил с себя снаряжение, мохнатым полотенцем вытер мокрое, красное, как у новорожденного, озябшее тело.
- Дай сюда, продеру как следует. - «Говерло» досуха вытер ему спину и грудь. Но когда он неожиданно вздернул левую руку Ивана, тронул его темную впадину под мышкой, тот отскочил и расхохотался.
- Что с тобой? - улыбнулся лекарь.
- Щекотно.
«Ладно, успею еще проверить, - подумал старик. - Собственно, проверять нечего, и так все доказано. Но на всякий случай проконтролировать надо».
Иван подошел к столу, шумно потянул носом.
- Красота! Вот это угощение! Браво, брависсимо! - Он шлепнул ладонью по своей голой груди, сам себя пригласил к столу: - Прего, андиамо а тавола![9]
Приятно удивленный хозяин, подхватил итальянскую речь гостя:
- Седете, прего! Мангиате![10]
Иван галантно поклонился.
- Ви ринграцио.[11]
Не одеваясь, плотно закутавшись в мохнатую простыню, он сел за стол. После первого стакана чая он потерял хрипоту, обрел нормальный голос, добрый цвет молодости проступил на щеках, засияли глаза.
Повеселел и лекарь.
- Где ты изучал итальянский? - спросил он.
- Там, где на нем говорят все.
- И долго ты жил в Италии?
- Недолго, но… всю Италию вдоль и поперек исколесил. От Генуи до Неаполя, от Рима до Венеции.
- Был и я когда-то там. И во Франции был. И в Америке, Южной и Северной. - Старик вытер полотенцем мокрую бороду и вспотевший лоб. - Да, было времечко: ездил куда и сколько хотел. Границы мелькали, как телеграфные столбы.
- Ничего, скоро вернется это времечко.
- Скоро? Нет, не доживу я до великого дня.
- Не надеешься? А ради чего воюешь?
- Пусть хоть другие вольготно поживут. И еще… хочу расквитаться за все обиды.
- С кем?
- С кем же!..
- И много у тебя обид?
- По самое горло.
- А как будешь расплачиваться? - Иван насмешливо посмотрел на хозяина. - На словах? Мысленно?
- В долгу не останусь.
Иван пренебрежительно махнул на старика рукой.
- Не понимаю я таких переживаний.
- Трудно тебе понять.
- Это ж почему?
«Говерло» мысленно оглянулся на длинную дорогу своей жизни и многое увидел: мюнхенский университет, Берлин, Париж, где бурно протекли годы его молодости… Вспомнил, как вместе со своим патроном, венгерским графом, путешествовал по Латинской Америке и Африке, как тратил деньги. Дорогие отели Рио-де-Жанейро, Буэнос-Айреса, Лондона, Мадрида, Лиссабона… Зашелестели, захрустели, запахли зеленые узкие бумажки, зазвенели доллары.
Нет, не понять этому дунайскому голодранцу, мелкой рыбешке, как жил когда-то теперешний монастырский виноградарь, что он потерял, чего ему жаль и за что жаждет мстить.
А Иван не унимался. Смеясь великодушно, сказал:
- Можешь записать на свой счет мою сегодняшнюю работу.
- Ладно, цыплят по осени считают! Как управился?
- Нормально. Без всяких происшествий. Дело сделано аккуратно. Будем ждать грома.
- И долго ждать собираешься?
- Сколько надо, столько и подожду.
- А сколько надо?
- Может быть, столько, а может, и того меньше, вот столечко. Куда спешить!.. День и ночь - сутки прочь. Укрытие надежное, харчи добрые, суточные в долларах идут, выслуга начисляется.
