Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16 (СИ) - Кронин Арчибальд Джозеф

На лице врача отразилась борьба между честностью и досадой.

– Да, – наконец произнес он, – думаю, что мог. При условии, что он обладал кое-какими познаниями в анатомии.

– Кое-какими познаниями в анатомии, – многозначительно, хотя и спокойно, повторил Грэхэм. – Благодарю вас, доктор… Очень вам благодарен. Но пойдем дальше: ведь это вы вскрывали убитую?

– Разумеется, я.

– Вы обнаружили, что она была беременна?

– Я указал это в моем отчете.

– А срок беременности вы указали?

– Конечно, – раздраженно ответил полицейский хирург. – Уж не намекаете ли вы, что я нерадиво отнесся к своим обязанностям?

– Отнюдь нет, доктор. Сколько бы мы ни расходились в вопросе о метафизике, я убежден в вашей абсолютной порядочности. Какой же был срок беременности у жертвы?

– Три месяца.

– Вы в этом уверены?

– Так же уверен, как в том, что я стою на этом месте. Я указал в своем отчете, что у нее была трехмесячная беременность… Может быть, на день или два больше.

– И ваш отчет был направлен прокурору?

– Безусловно.

– Благодарю вас, доктор. Это все. – Грэхэм с приятной улыбкой отпустил Добсона, затем повернулся к судьям. – Милорды, с вашего позволения, я вызову четвертого свидетеля.

Свидетельское место занял тощий человек, с узким длинным лицом, лысый, преждевременно состарившийся, в чересчур широком для его иссохшей фигуры клетчатом костюме.

– Ваши имя и фамилия?

– Гарри Рокка.

– Чем занимаетесь?

– Работаю конюхом… на Ноттингемских бегах.

– Это вы пятнадцать лет тому назад сообщили полиции о том, что Мэтри с вашей помощью пытался установить ложное алиби?

– Да.

– Вы хорошо знали Мэтри?

– Мы нередко вместе проводили свободное время.

– А где вы с ним познакомились?

– У кассы тотализатора на скачках в Шервуде… примерно в январе двадцать первого года.

– А позднее вы познакомили его с этой Сперлинг?

– Совершенно верно, сэр.

– Можете ли припомнить точно, когда именно состоялось это знакомство?

– Прекрасно помню. Это было в тот день, когда в Каттерике проходил большой июльский гандикап. Я помню это совершенно точно, потому что выиграл тогда пять фунтов на победителе… а победителем в забеге вышел Уорминстер.

– Значит, знакомство произошло на июльском гандикапе?

– Да, сэр. На забеге четырнадцатого июля.

– А вы сообщили полиции о том, какого числа состоялось это знакомство?

Наступила пауза. Рокка опустил голову:

– Не помню.

– В свете медицинских показаний эта дата, указывающая, что Мэтри был знаком со Сперлинг всего семь недель, была чрезвычайно важна. Неужели вас об этом не спрашивали?

– Не помню.

– Попытайтесь вспомнить.

– Нет. – Рокка упрямо покачал головой. – Не помню. Они этим не интересовались… видимо, не считали важным.

– Ясно. Не считали важным, что наиболее темное пятно на репутации обвиняемого, наиболее опорочивающий его факт вообще не имел места. Благодарю вас. Это все. – Рокка покинул свидетельское место, и Грэхэм бросил простодушный взгляд на судей. – Милорды, следующий свидетель защиты – Луиза Бёрт.

Судьи разрешили вызвать свидетельницу, один из служителей вышел в комнату для ожидания и минуту спустя вернулся с Бёрт.

Она вошла с довольно развязным видом – лишь в глазах притаилось смущение, поднялась на свидетельское место, приосанилась и с наигранным безразличием, так хорошо знакомым Полу, оглядела зал. Она не заметила его и ни разу не посмотрела в сторону Мэтри, тогда как тот сразу устремил на нее горящий ненавистью взгляд.

– Вас зовут Луиза Бёрт? – самым любезным тоном спросил ее Грэхэм, как только она приняла присягу.

– Да, сэр. Во всяком случае, так меня звали. – Она намеренно сделала паузу. – Вам, конечно, известно, что я недавно вышла замуж.

– Разрешите вас поздравить. Мы вам весьма обязаны за то, что вы явились по нашему зову, тем более в первые дни брака.

– Должна сказать, мы очень удивились, когда нас задержали на пароходе. Но я с полным моим удовольствием готова помочь вам, сэр.

– Благодарю вас. Могу вас заверить, что лишь серьезные причины заставили суд вызвать вас. Вы, конечно, понимаете, что показания, которые вы давали на суде пятнадцать лет назад, имели первостепенное значение и сыграли, по всей вероятности, главную роль в обвинении заключенного.

– Я, сэр, сделала все, что могла, – скромно ответила Бёрт.

– Итак, насколько мне известно, в тот вечер, когда было совершено убийство, погода стояла пасмурная и шел дождь.

– Да, сэр. Я помню все так ясно, точно это было вчера.

– И человек, появившийся из дома номер пятьдесят два на Ошо-стрит, бежал очень быстро.

– Совершенно верно, сэр.

– Так быстро, что буквально вихрем промчался мимо вас.

– Должно быть, так, сэр, – нерешительно произнесла Бёрт.

– И тем не менее вы успели совершенно отчетливо и ясно разглядеть этого человека. Вы заявили, что на нем был серый макинтош, клетчатая кепка и коричневые ботинки. Теперь расскажите нам, пожалуйста, как это в одно мгновение, да еще в темноте, вы сумели настолько хорошо его разглядеть?

– Видите ли, сэр, – уверенно отвечала Бёрт, – он пробегал под фонарем. И свет падал прямо на него.

– И это было без двадцати восемь.

– Совершенно верно, сэр. Я вышла со своим приятелем из прачечной в половине восьмого, а до дома номер пятьдесят два оттуда меньше десяти минут ходу.

– Значит, вы совершенно уверены в том, что это было именно без двадцати восемь?

– Могу подтвердить это под присягой, сэр. Да я ведь уже приняла присягу.

– В таком случае как же вы могли видеть бежавшего при свете фонаря? Согласно постановлению муниципалитета от тысяча девятьсот двадцать первого года уличное освещение включается только после восьми часов вечера.

Впервые Бёрт была сбита с толку; она исподтишка метнула взгляд на Дейла, который сидел, намеренно отвернувшись от места для свидетелей.

– Фонарь, по-моему, горел, сэр, – наконец выдавила из себя Бёрт. – Уж больно хорошо я все помню. Мне это прямо врезалось в память.

– Тогда почему же эта врезавшаяся в память картина так существенно отличается от тех показаний, которые вы в конце концов подписали после многочисленных допросов в полицейском участке? – (Бёрт молчала, понурившись.) – А может быть, кто-нибудь из сильных мира сего подсказал вам, что нужно говорить?

– Протестую, милорды, против таких ничем не оправданных и непростительных намеков! – выкрикнул генеральный прокурор.

– Хорошо, оставим это, – благоразумно согласился Грэхэм. – Если я не ошибаюсь, вы говорили, что человек, пробежавший мимо вас, был без усов и без бороды.

– Да, – немного помедлив, согласилась Бёрт.

– Вы так сказали, это было опубликовано в печати и от этого, не дискредитируя себя, вы уже отступить не можете. – Грэхэм помолчал. – Однако у Мэтри – человека, которого вы опознали в Ливерпуле как преступника, пробежавшего тогда мимо вас, – были усы, которые к тому времени он носил уже шесть лет.

– Ну а я-то тут при чем! – огрызнулась Бёрт. – Я ведь потом вспомнила, что у него вроде были усы. Я уже говорила, что сказала тогда все, что знала.

– Бесспорно, – примирительно заметил Грэхэм. – Это становится все более очевидным. Хорошо, оставим в покое такие пустяки, как негоревший фонарь, усы, вдруг изменившуюся одежду и перейдем к вещам более любопытным.

Напряженная тишина воцарилась в суде. С Бёрт слетела вся ее самоуверенность. Она пыталась найти хоть у кого-нибудь поддержку – поймать взгляд Спротта или начальника полиции, но, увидев, что оба упорно отворачиваются от нее, в отчаянии окинула взглядом зал и заметила Пола. Она вздрогнула. Глаза ее расширились, и бледные одутловатые щеки посерели.

– Речь у нас пойдет, – продолжал Грэхем, – о ваших отношениях с Эдвардом Коллинзом. Вы с ним были друзьями?

Бёрт разрыдалась. Она ухватилась за перила, ограждающие свидетельское место.