Идиллия Дедусенко - В «игру» вступает дублер
— Хальт!
Она вздрогнула, остановилась и медленно обернулась. К ней приближался ефрейтор с автоматом наперевес. Анна указала рукой на надгробие и сказала:
— Майне муттер.
— Муттер? — переспросил ефрейтор. — А, муттер…
Ефрейтор согласно кивнул головой и отошёл.
Анна зашла к могиле с обратной стороны, чтобы можно было видеть ефрейтора, который прохаживался по дорожке, иногда оглядываясь на неё. Она то поправляла кустики самшита, посаженного с двух сторон надгробия, то перекладывала астры. Минуты тянулись бесконечно, а Петрович не появлялся. На боковую аллею теперь не свернёшь — это вызовет подозрение у ефрейтора. Анна стояла, склонив голову, и мучительно думала, что же ей делать.
И вдруг из боковой аллеи вышел Петрович. Он постукивал тяжёлой палкой и шёл, низко опустив голову, не глядя на Анну. Ефрейтор обернулся на стук, но, увидев сторожа, снова пошёл к воротам. Петрович, подходя к Анне и не поворачиваясь к ней, негромко буркнул:
— Зачем пришла?
— Нужен Зигфрид, — не поднимая головы, быстро сказала Анна. — Есть важная информация.
— Ладно, — буркнул Петрович и прошёл, всё так же глядя себе под ноги.
Анна видела, что ефрейтор при появлении старика не выказал беспокойства — Петровичу здесь доверяют! Анна не торопясь пошла к воротам. Ефрейтор развернулся к ней всем корпусом и выжидающе смотрел. Анна не понимала, вызвала ли у него подозрение или он хочет что-то спросить, поэтому совсем неожиданно для себя произнесла слова благодарности:
— Данке шён…
Ефрейтор кивнул и сочувственно улыбнулся. Анна с облегчением вышла из ворот.
Вернувшись домой, Анна подошла к зеркалу. В трюмо отразилась стройная фигура белокурой девушки с чуточку печальными синими глазами. И хотя это были её глаза, Анна стыдливо отвернулась от зеркала, как будто, сама того не желая, прочла в них нечто глубоко затаённое, то, что необходимо прятать от всех и даже от себя. Ей было совестно думать о том, что она искала встречи с Зигфридом не только из-за важной информации. Её испугали слова, которые он произнёс в прошлый раз, о том, что, возможно, не придёт во вторник и ещё несколько дней. Да это же будет почти неделя, а может, и больше!
Анна и раньше испытывала какое-то беспокойное томление во все дни от вторника до четверга и снова до вторника. Это чувство сразу исчезало, когда приходил Зигфрид. Сначала Анна не придавала этому значения, но в последнее время ещё не осознанная ею грусть стала мучить её, и только природная застенчивость заставляла девушку прятать глубоко в сердце это непривычное ощущение.
И вот теперь, передав через Петровича просьбу о скорейшей встрече, Анна совершенно чётко осознала: не видеть Зигфрида даже один день, ничего не знать о нём — это ужасная мука.
Анна села на диван, задумалась. Раньше она слышала и читала о любви с первого взгляда, но всегда сомневалась, может ли так быть. По её мнению, человека можно любить за какие-то качества, тогда, когда чувствуешь в нём родственную душу. Душа Зигфрида была от неё скрыта. Он весь словно в скорлупе — очень сдержан. Не доверяет? Или оберегает? Как он к ней относится?
Она грустно вздохнула. Как, как… Разумеется, как к товарищу по общему делу. И то, что в прошлый раз он назвал её Анечкой, можно скорее отнести к их удачным совместным действиям. И ей надо побольше проявлять сдержанности, не застывать около него с видом гимназистки перед лицом обожаемого кумира. Но что поделаешь, это трудно. Когда он вошёл и спросил: «Вы даёте уроки немецкого языка?», её будто что-то ударило по сердцу. Тогда она приписала это естественному волнению, ведь он произнёс пароль. Но что же теперь? Что её так тревожит, даже терзает? Неужели это любовь, обрушившаяся на неё, как лава, и она ничего не в состоянии поделать с нею?
Зигфрид пришёл только во вторник, в своё обычное время, около четырёх часов дня. Увидев его, Анна вдруг почувствовала, как на глаза набегают слёзы. Она готова была кричать от радости, но вместо этого, чуть отступив от двери и сдержанно улыбаясь, сказала:
— Хорошо, что пришли. Есть важная информация.
Они сели за стол, раскрыв на всякий случай учебник немецкого языка, и Анна разложила перед Зигфридом обрывки полусгоревших бумаг, пересказала всё, что услышала от отца.
— Он знает, для кого эта информация?
— Он знает, что она нужна мне, а дальше… Может быть, догадывается.
— Я вас прошу, Анечка, будьте осторожны, не ставьте себя под удар.
Зигфрид немного помолчал и, накрыв ладонью руку Анны, добавил:
— Вы нам очень нужны.
Анна почувствовала, что краснеет, как тогда, когда Зигфрид впервые назвал её Анечкой и она уловила в его словах нечто большее, чем дружеское доверие. Однако нельзя тешить себя напрасными ожиданиями. Прочь всякие мысли о личных переживаниях! Только дело! Она осторожно высвободила руку и сказала:
— Я уже перевела всё, что можно было здесь прочесть.
Зигфрид внимательно посмотрел на неё и сказал так, словно что-то открыл для себя:
— А вы очень красивая.
Анна смущённо отвернулась к окну.
— Мне даже жаль, что вы такая красивая.
Анна в недоумении повернулась.
— В нашем деле лучше неприметная, — пояснил Зигфрид и улыбнулся.
«У него прекрасная улыбка, добрая», — отметила Анна, а он продолжал:
— Вы, пожалуйста, пореже выходите на улицу, чтобы не привлекать внимание немецких офицеров. Они… опасные конкуренты.
Он придал долю шутливости последним словам, и Анна, посмотревшая было на него с надеждой, поняла, что он всего-навсего даёт ей наставление в целях безопасности. Он не должен видеть её смущения, поэтому она деловито спросила:
— Будем читать?
— Будем читать, — медленно сказал он, не отрывая взгляда от неё, и так же медленно придвинул к себе бумаги.
Зигфрид вчитывался в слова, сопоставлял названия и числа, пытался по двум-трём слогам догадаться, что это означает. Потом весело заключил:
— А знаете, Анечка, это довольно любопытное занятие. Будто разгадываешь кроссворд или шараду. И так же, как и там, идёт процесс обогащения знаниями. На основе уже знакомого слова по нескольким буквам можно установить новые. И смотрите, что получается: фашисты обеспокоены положением под Сталинградом, а также тем, что дивизия «Эдельвейс» наткнулась на упорное сопротивление наших частей в горах. Оказывается, они поторопились заявить о покорении Кавказа — на Эльбрусе побывал лишь один отряд. Обсуждается возможность передислокации войск на кавказском направлении — вот почему штабные офицеры засиживаются у Клейста! Сейчас мы всё это зашифруем и передадим. Ваш папа напал на «золотую жилу». Он сможет и дальше приносить эти полуобгоревшие обрывки?
— Конечно, — подтвердила Анна. — Он ненавидит фашистов не меньше, чем я.
Фрау Антонина
Часовой, стоявший у шлагбаума, перекрывавшего дорогу к вилле фон Клейста, с беспокойством глянул на молодую женщину, которая решительно двигалась к нему. Одета она была в тесноватое зелёное пальто, из-под него выглядывала шёлковая плиссированная юбка. Коса на голове уложена франтоватым образом и схвачена лёгким шарфом. Светлые туфли на высоком каблуке никак не сочетались с куцым зелёным пальтишком, но уверенный вид красивой женщины словно говорил о том, что нелепый наряд её мало волнует, она всё равно знает себе цену.
— Мне нужно к генералу! — заявила женщина, взмахнув сумочкой у самого носа часового.
Тот, не понимая, попытался отстранить её рукой.
— Как обращаешься с дамой, бестолочь? — капризно произнесла женщина. — Зови сюда офицера!
— Официрен? — переспросил часовой.
— Да, офицера! — подтвердила красотка. — И поживее. Давай, давай!
— О-о-о, давай, давай, — повторил солдат знакомое слово и согласно кивнул головой.
Часовой, наконец, понял и позвал караульного офицера. Тот попытался выяснить, что угодно даме, но, поскольку совершенно не знал русского, то уловил лишь одно слово «вилла». Догадавшись, что речь идёт о вилле фон Клейста, которой, возможно, грозит опасность, он провёл женщину в служебное помещение и пригласил адъютанта.
Адъютант немного понимал по-русски. Дама заявила, что будет разговаривать только с самим генералом. Её уверенность и настойчивость побудили адъютанта доложить о ней фон Клейсту. Тот разрешил впустить.
— Фрау! — караульный офицер показал на сумочку и потребовал открыть её.
Женщина, усмехаясь, вывернула содержимое сумочки на стол: зеркальце, коробочка с пудрой, губная помада, расчёска. Потом одним движением смахнула всё обратно в сумочку, положила её на стол и, сняв пальто, с нарочитой любезностью улыбнулась, провела руками сверху вниз по своей ладной фигуре, давая понять, что под платьем тоже ничего опасного не спрятано. Адъютант и офицер переглянулись. Женщина, не обращая больше на них внимания, направилась в приёмную. Здесь ей пришлось довольно долго ждать. Она прошлась по приёмной, деловито осмотрела стулья и недовольно покачала головой. Наконец её пригласили.
