Идиллия Дедусенко - В «игру» вступает дублер
— Сожалею, господин Шкловский…
— Да, жаль, конечно, что не знакомы. А вы можете оказать мне услугу?
— Какую?
— Господи! Ну, узнать, кто эта девица.
— Попробую сделать это для вас.
В конце антракта Шкловский вновь подошёл к Зигфриду:
— Ну как?
— Вы решили меня разыграть? — Зигфрид придал голосу оттенок некоторой небрежности.
— То есть?
— Все знают, что бургомистр в театре с сестрой жены. Неужели вы с нею не знакомы?
— Представьте, не знаком… А у вас неплохой вкус, господин художник. Хотите приволокнуться за родственницей бургомистра? Но берегитесь: во мне вы найдёте соперника.
— Что ж, всегда приятно иметь дело с достойным соперником, господин Шкловский. Но это вы берегитесь: уже поднимают занавес!
Принимая шутливый вызов Шкловского, Зигфрид не исключал возможности поближе с ним познакомиться. Кто знает, может, с его помощью удастся приблизиться к немецкой разведке. А если Шкловский прощупывает его как очередного в списке подозрительных, то тоже не мешает свести с ним более близкое знакомство, чтобы легче было отвести подозрения. Во всяком случае, Шкловский сам «наводит мосты», и надо пойти ему навстречу, разумеется, с предельной осторожностью. Заодно и выведать, не связано ли это как-нибудь с Гухом (или Рухом?). А может быть, Шкловский уже давно «пасёт» его?
Зигфрид припомнил, как в один из первых сентябрьских дней Шкловский явился за кулисы и обратился к ведущей актрисе, говоря громко, явно рассчитывая на близко стоявшего помощника художника:
— Фрау Луиза, вы просто восхитительны! Я готов вознести вашу славу на вершину Эльбруса!
— О, это так высоко, господин Шкловский, — не растерялась примадонна, — вам понадобятся ледорубы.
— Не понадобятся, — парировал Шкловский. — Ещё двадцать первого августа отряд горнострелковой дивизии «Эдельвейс» проложил горную тропу к южному склону Эльбруса, и мы с вами можем пойти по этой проторённой дороге. Минуем перевал Хотю-Тау, отдохнём на базе «Приют одиннадцати» и поднимемся на самую вершину, где уже развевается немецкий флаг. «Покорённый Эльбрус венчает конец павшего Кавказа»! Увы, последняя мысль принадлежит не мне, а нашему уважаемому министру Геббельсу. Вы готовы преодолеть вместе со мной этот дикий Хотю-Тау?
— Вы такой насмешник, — отделалась полушуткой актриса.
Зигфрид чувствовал, что эта информация предназначалась вовсе не Луизе, и Шкловский не замедлил открыться:
— Я правильно произношу названия, господин Ларский?
— Я не альпинист и не знаток этих мест, — беспечно отозвался Ларский.
— Из каких же вы мест?
— Я кочевник, — опять с полушуткой объявил Ларский.
Вошёл директор и прервал их разговор. Происходило это уже после того, как Зигфрид стал регулярно ходить к Анне «на занятия немецким языком» и успел передать сообщение о Рухе (Гухе?), получил ответный запрос о разведшколе и подтвердил её существование. Три сеанса радиосвязи прошли благополучно, и он продолжал ходить к Анне. Вполне вероятно, что это была проверка: а не появится ли в эфире информация о штурме Эльбруса? Тогда станет совершенно ясно, что Ларский имеет к ней прямое отношение.
Зигфрида даже удивила такая грубая ловушка для простачка. Конечно, он не передаст это известие в разведгруппу по радиосвязи — о штурме Эльбруса и наличии в горах дивизии «Эдельвейс» наверняка давно уже знают из других источников в центре. И он, разумеется, не сунется в поставленный для него капкан. Но сегодняшний разговор насторожил его. Если завтра не пойти к Анне, Шкловский может догадаться о его настороженности. Затвра он пойдёт обязательно и передаст любопытную информацию о Кохе. Возможно, уже будут получены сведения о Рухе, или как там его. А вот дальше, если Шкловский не отвяжется, придётся «поболеть», причём так, чтобы можно было продемонстрировать ему свою простуду.
На следующий день Зигфрид отправился обедать в шашлычную. Он ходил сюда не только по понедельникам, когда встречался с Петровичем, но и в другое время, чтобы не вызвать подозрений. Задания для Петровича (обычно это касалось сведений, которые тот мог почерпнуть на рынке или у знакомых старожилов) записывал на крошечном листке бумаги и засовывал в коробок под спички. Коробок потом незаметно опускал в оттопыренный карман пиджака или фуфайки, смотря в чём старик приходил. Тем же манером Петрович передавал свою информацию. В той толчее, какая обычно бывала в шашлычной, вряд ли кто мог что-то заподозрить в этом «случайном» соприкосновении столь разных людей.
В этот раз встреча не предполагалась, так как был четверг, и Зигфрид намеревался сам идти к Анне, чтобы провести очередной радиосеанс. Но едва он миновал здание комендатуры, как словно из-под земли вырос Шкловский. Он изобразил на лице величайшее добродушие и остановил Ларского, будто старого друга:
— А-а-а, господин художник!
— Всего лишь скромный его помощник, — негромко поправил Сергей.
— Не чинитесь, Ларский! Вы человек интеллигентный, образованный, мне интересно с вами говорить.
— Когда вы успели сделать такое заключение, ведь мы почти не беседовали?
— Интересного человека видно сразу. Вы куда-то направляетесь или гуляете?
— Иду обедать в шашлычную.
— А, да, да, мне говорили об этом заведении. И что, там прилично кормят?
— По нынешним временам — вполне. Натуральное мясо. И довольно часто бывает пиво.
— Вот как? Тогда я составлю вам компанию. Не возражаете?
Разве мог он возразить? Даже невооружённым глазом было видно, как настойчиво набивается Шкловский ему в попутчики. Да и не было повода отказать, поэтому Ларский (играть так играть!) дружелюбно ответил:
— Напротив, я очень рад.
Далее разговор шёл об искусстве вообще и о живописи в частности, в чём Шкловский обнаружил немалые познания. И если бы Зигфрид, прежде чем поступить в театр, не перечитал горы искусствоведческой литературы и не походил бы по музеям Ленинграда, то мог бы попасть впросак. Но теперь его знания на уровне «не окончившего полный курс наук» студента архитектурного института не вызывали сомнений. Уже в шашлычной Шкловский вдруг предложил:
— Я просил бы вас составить мне сегодня компанию: хочу после спектакля устроить маленький вечер для фрау Луизы и её подруги Софи, вернее, дружеский ужин с цветами и шампанским.
Зигфрид понял: начинается слежка, причём открытая. Уклониться от этого предложения вряд ли удастся, придётся принимать, но не сразу, не сразу… Он состроил комическую мину «без вины виноватого» и сказал:
— Господин Шкловский, вы, как видно, хотите лишить меня места. Всем известно, как благоволит директор к фрау Луизе, а Софи и главный дирижёр…
— Знаю, знаю! — живо перебил его Шкловский. — Но я же сказал: дружеский ужин. Директор и дирижёр могут тоже присутствовать, если пожелают. Но я думаю, они уступят этот вечер немецкому офицеру.
Впервые Шкловский заявил о себе как о немецком офицере, хотя всегда ходил в штатском. Такая откровенность ничего хорошего не сулила, но Зигфриду оставалось только поддержать этот дружеский тон и согласиться на ужин с цветами и шампанским.
«О том, чтобы идти сегодня к Анне, не может быть и речи», — подумал он, но тут же сказал себе: «Стоп! А если это психологическая атака?» Если Шкловский берёт его на испуг? Он уже наверняка знает о «занятиях», и не пойди сегодня Зигфрид на уроки немецкого языка — тот может сделать единственно правильный вывод о том, что Ларский встревожен. Нет, идти надо. Поэтому Зигфрид, глянув на часы, поспешил откланяться:
— Значит, до вечера, господин Шкловский. А теперь, извините, у меня дела.
— Ох, уж эти дела, — смеясь, пошутил Шкловский. — Наверное, какая-нибудь свеженькая модисточка.
Ларский шутливо развёл руками и ушёл.
У Анны он быстро зашифровал текст с информацией о Кохе и предположительной слежке и попросил её передать шифровку самостоятельно завтра днём.
— Что-нибудь случилось? — встревожилась девушка.
— Ничего особенного, но нужна осторожность. Возможно, меня не будет несколько дней, и вы, пожалуйста, тоже будьте поосторожнее… Завтра связи с вами ждать не будут, но вы же найдёте в эфире нужную волну?
— Конечно, конечно, — поспешила заверить Анна. — Я могу и сегодня передать, когда вы уйдёте.
— Нет, завтра, — решительно заявил Зигфрид. — А теперь приступим к немецкому языку.
Анна раскрыла учебник, словарь, придвинула ему тетрадь. Сказала назидательно:
— Сегодня побеседуем об искусстве.
Зигфрид улыбнулся:
— У меня — второй раз за день! Ну что ж, давайте об искусстве, мне это даже интересно.
— А вы делаете заметные успехи, — сказала Анна после занятий.
— Ещё бы! — полушутливо отозвался Зигфрид. — У меня такая восхитительная учительница!