Коллетив авторов (под редакцией Г. И. Василенко) - Окопники
Пока было холодно, выручала конина. По обочинам дороги, в снежных сугробах, возле замерзших убитых лошадей, толпились бойцы с ножами и котелками, потрошили их, добирались до печени. Кравчук, тоже охотившийся за лучшими кусками, чем дальше, тем все чаще стал возвращаться с пустым вещмешком. А кончилось тем, что он объявил:
— Все. Остались одни обглоданные кости. Как будем жить дальше?
Мы с Петром молчали.
— Отправляйтесь в деревню. И чтоб с пустыми руками не возвращались!
В ближайшей деревушке, затерянной в лесу, ни одного жителя не было. Нам встретились только двое бойцов, таких же искателей счастья, как и мы.
— Ну, что нашли? — спросил Петр.
— Чего тут найдешь? Кошки — и те разбежались, — ответил спокойно и рассудительно пожилой боец.
— А это что у тебя? — спросил я другого бойца, помоложе, который держал Нечто серое, бесформенное, похожее на мешковину.
— Кожа. Не видишь, что ль? — прохрипел он простуженным голосом.
— Кожа?
— Свиная. На чердаке нашли. Еще вопросы будут?
— Ей сто лет в обед. Что ты с ней будешь делать?
— Распарим. За свииину сойдет…
Мы с Петром, в свою очередь, заглянули в хаты, подвалы, сараи и, конечно, ничего не нашли. Повернули восвояси в глу боком унынии.
У крайней избы увидали костер. У костра — те двое, сидят, варят в котелке свиную кожу.
— Присаживайтесь, — пригласил пожилой. — Я ж вам говорил, что ничего не найдете. Мы тут не первый день.
— И не боитесь, что вас за дезертиров посчитают? — удивился Петр.
— Не посчитают, — ответил пожилой уверенно. — У нас бумага есть. Мы заготовители.
— И много чего заготовили?
— Вчера в лесу мешок сухарей нашли.
Сказав это, он внимательно посмотрел на нас, проверяя, какое произвел впечатление. Мы усмехнулись, приняв сказанное за розыгрыш. Тогда наш собеседник вытащил из кармана шинели сухарь, разломал его пополам и протянул мне и Петру.
Молодой с нескрываемой злостью смотрел на своего слишком щедрого напарника. Ему, как видно, не понравилось и то, что гот выда. л их общую тайну. Мы, правда, и сами слышали, что советские самолеты сбрасывают для нашей армии продовольствие и боеприпасы, но искать эти сокровища в лесу нам и в г олову не приходило.
— Не болтал бы ты лишнего, — предупредил пожилого младший.
— А чего?
— А того самого… У нас с гобой от пустой ходьбы по лесам ноги распухли.
— Ничего, выдюжим, — уверенно сказал пожнлой.
— Может, и выдюжим, лежа в медсанбате.
— Ишь куда собрался! Ты уже полежал там, когда ранен был. Теперь повоевать должои.
Молодой только пошмыгал носом. На нас он не смотрел. Молча ковырял палкой в котелке.
— Из каких мест будешь, батя? — обратился Пегр к пожилому.
— Из Тыливки. Не слыхал про такую?
— Не приходилось.
— Большая слобода. Раньше мы были харьковские, теперь — курские.
— А я из‑под Калуги, — представился Петр.
— Значит, с Егоркиным почти земляки? Он тульский, — кивнул пожилой на молодого.
— Хоть и земляк, а… — Егоркин недоговорил.
Пожилой погрозил ему заскорузлым пальцем. И тут
же стал оправдывать товарища:
— Это он так… С голодухи серчает. А сам по себе малый ничего. Я его приглашаю после войны в нашу Тыливку на галушки. У нас там не хуже, чем в ином городе. И улицы и переулки… И магазины и церковь… А дворов — восемьсот с чем‑то. 0;Р1а тетка, тыливская, поехала в Харьков и заблудилась там. Ее спрашивают: «Откуда ты, тетка?». «Из Тыливки». «Какой области твоя Тыливка?» «Откуда мне знать. Сроду у меня никаких дел в области не было. Это Тыливку нашу полагается знать каждому». Вот и я, как та тетка, считаю. Потому и ответил на ваш вопрос: я, мол, из Тыливки…
На прощание пожилой посоветовал нам попытать счастья в лесу.
На обратном пути мы обшаривали каждый куст. Ничего не попадалось. Решили забраться поглубже в лес: может, там повезет? Зашли довольно далеко. Устали. Шагали молча, ни на что уже не надеясь. И вдруг почти одновременно остановились в неожиданности. На не растаявшем еще снегу, возле пушистой елочки, лежал бумажный мешок, чем-то туго набитый.
Не галлюцинация ли? Все время, пока мы бродили по лесу, из головы не выходил именно такой мешок.
Мы осторожно ощупали его. Петр первым закричал: «Ура!» Потом мы оба сорвали шапки, запустили их вверх и так завопили, что сторонний человек мог бы подумать: рота ринулась в атаку.
Я разрезал мешок, и мы взяли по сухарю. От них шел ни с чем не сравнимый хлебный аромат. Сухари были необыкновенно вкусные. Пшеничные, толстые и не такие уж жесткие, оттого, наверно, что долго лежали на снегу.
— Тише, — предупредил Петр, опомнившись первым. — Что это мы с тобой расшумелись так? Кто‑нибудь налетит и отберет. Давай‑ка лучше еще поищем.
— Хватит, пошли…
Мешок мы несли по очереди и всю дорогу грызли
сухари.
В нашей землянке Кравчук вытащил из мешка сухарь и сразу же приказал:
— Спрячьте и никому — ни слова. Утром, в обед и вечером — по сухарю на брата.
Мы высказались за то, чтобы такую же норму выдавать дяде Васе и другим ближайшим нашим товарищам. Кравчук не стал спорить.
Обусловленная норма и круг людей, на коих она распространялась, соблюдались неукоснительно. Тем не менее сухари быстро таяли. Настал день, когда мы вытащили из мешка по последнему.
Самолеты продолжали сбрасывать продовольствие, но уже не так, как в первые дни распутицы. Теперь это делалось более организованно. Грузы подбирались специально выделенными командами в определенных местах. А продовольствия все‑таки не хватало.
Опять встал перед нами вопрос: где добыть прибавку к пайку? Рассчитывать на то, что в лесу нас дожидается еще один мешок с сухарями, было абсурдом, но Кравчук настаивал на повторении поиска.
— Лес велик, — рассуждал он. — Погода далеко не всегда была хорошей. Летчики могли ошибиться. Они, как и все смертные, от ошибок не застрахованы.
Разубедить его мы не смогли. Кравчук был упрям. К тому же верил во всякого рода приметы и вещие сны, а они будто бы сулили нам удачу. Начальник наш пожелал, чтобы я отвел его самого на то место, где был найден мешок с сухарями.
Лес выглядел еще неприветливо. В зарослях и на северных склонах сохранялись островки снега. Оттаявшие болота источали гнилостный запах. Лишь на открытых солнцу высотах оживала трава и даже голубели подснежники. Я не удержался — сорвал несколько цветов. Так и ходил с букетиком по лесу, пока Кравчук не заметил:
— Ты кто? — презрительно бросил он. — Красна девица? Цветочки собираешь?..
Я смутился и неохотно расстался с подснежниками.
Бесполезное хождение по лесу начинало мне надоедать. Приметы и сны не сбывались. На всякий случай мы прихватили с собой карабины, но и с их помощью добыть что‑либо съестное было невозможно: звери и птицы исчезли из прифронтового леса.
Вдруг мне пригрезилось что‑то похожее на токование глухаря. Я сказал об этом Кравчуку. Тот, прислушавшись, полез в болото. А токование смолкло.
Я едва успевал за Кравчуком и, совсем уже выбиваясь из сил, напомнил:
— Товарищ старший лейтенант, не пора ли нам поворачивать к дому? Зашли мы очень далеко.
Кравчук ничего не ответил, но мое напоминание возымело действие. Вскоре он остановился, запально дыша, потом стал ругаться, опасаясь нагоняя от начальства за продолжительное отсутствие.
— Могут и в дезертирстве обвинить, — размышлял Кравчук вслух. — Поди докажи в трибунале, что ты не верблюд… Верблюду‑то что?.. Он может неделю не пить и не есть, а человеку каждый день подавай. Желательно даже зри раза в день и на двух — трех тарелках.
— Можно и на одной, лишь 61.1 там лежало горкой, — в тон ему сказал я.
— Дома, небось, привередничал? — поинтересовался Кравчук.
— Нет. Ел и пил, что давали. Утром — чай с пеклеванным хлебом и сырком, в обед — суп картофельный с салом и поджаренным луком, а на второе…
— Ладно, хватит. Пошли домой…
Не отшагали мы, пожалуй, и километра, как Кравчук насторожился, свернул в кусты и поманил меня. Там я увидел тощую, облезлую, серую лошадь. Она об1рызала тоненькие прутики.
Подошли к ней поближе. Какая худоба! Ничего подобного я раньше не видел.
— Пустим в расход эту животину? — предложил Кравчук, воровато озираясь.
— Не надо. Пошли, — как можно спокойнее возразил я и направился прочь ог этих кустов.
Шагов Кравчука не было слышно, я оглянулся: он стоял на том же месте и почти в упор целился в голову лошади. А она все так же спокойно обгрызала голые прутики. Кравчуку оставалось только нажать на спусковой крючок.
— Стойте! — закричал я.
В тог же миг раздался выстрел, эхом поплыл по лесу. Но лошадь не испугалась, по — прежнему стояла у куста.
