Иосиф Лоркиш - Невидимые бои
И, предупреждая просьбу чекистов о том, чтобы увидеть Голова, тоном приказа добавил:
— К нему сейчас нельзя. Категорически. Нужен полный покой. Вас, конечно, интересуют подробности. Голов пострадал не один, с ним вместе доставлен работник милиции. С милиционером можно поговорить: он отделался легким ушибом и небольшими ожогами. Сейчас пойду распоряжусь, чтобы пригласили раненого.
И Гуляев вышел из кабинета.
Вскоре дежурная медсестра привела милиционера.
— Что с вами случилось, товарищ? Расскажите поподробнее, если не трудно. Как ваша фамилия?
— Фамилия моя распространенная — Иванов. Что случилось? Ничего особенного. Стою я на посту, на Литейном, около улицы Некрасова. Обстрел. Прямое попадание — загорается дом. Я собираю сандружинниц. Ну и начинаем с ними вытаскивать все, что можно, из огня. Сначала, понятно, людей. Их, правда, немного было, человек семь. Тут как раз подошел ваш сотрудник, стал нам помогать. Мы уже кончали, и все бы обошлось благополучно, да старичок один чуть не на коленях стал просить: спасите, говорит, мои записи и книги. Ученый какой-то, что ли? А комната его была совсем разрушена, потолок вовсю горел. Он свое: я, говорит, их всю зиму берег, не сжег, неужели сейчас пропадут?! Ну пошли мы, вошли в комнату, дым, все горит, старичок этот мечется, найти ничего не может. Тут как раз и рухнул потолок, горящие балки прямо на нас. Старичка-то мы успели в сторону оттащить, а нам немножко попало. Вот и всё. Больше ничего не было.
За то время, пока Поляков и Морозов были в госпитале, Вася Алексеев от многочисленных знакомых из медицинского персонала успел все разузнать сам. Некоторое время он молча вел машину, а потом не выдержал:
— Голов-то наш геройским парнем оказался. Человек что надо. Только вот теперь непредвиденные трудности возникли. Прямо не знаю, как быть.
— Какие трудности? Ну-ка выкладывай начистоту, — заинтересовался Поляков.
— Танюшка будет скучать. Собирались мы с товарищем Головым зайти к ней в воскресенье. Теперь придется идти одному. Прямо не знаю, что ей сказать.
— Скажите, что он в командировке и вернется нескоро. А про госпиталь ни в коем случае не говорите. Поняли?
— Так точно, Александр Семенович, понял.
Выходя из машины, Поляков коротко приказал Алексееву:
— Зайдите ко мне.
Когда они вошли в кабинет, Александр Семенович подошел к столу, выдвинул ящик, вынул оттуда два кубика концентрата кофе и смущенно протянул их Алексееву:
— От командировочного пайка осталось, больше ничего нет. Передайте Танюше. Разумеется, не от меня. Все понятно?
— Так точно, Александр Семенович.
Глава 3
Еще в первых числах августа фашистский разведцентр получил очередную радиограмму от своих ленинградских «корреспондентов». Она была отправлена из района Всеволожской. Радиограмма содержала «важные» и «точные» сведения об общем положении в Ленинграде, в ней сообщалось также о передвижении войск на Колпинском участке фронта. Кроме того, в радиограмме назывались фамилии командиров частей, базирующихся в районе Колпина. Фамилии сообщались подлинные, но это были люди, уже выбывшие из частей, или раненые, находившиеся на излечении в госпитале № 1771. В конце донесения вновь перечислялись безотлагательные нужды агентов: на исходе деньги, устарели документы, питания для рации осталось на несколько сеансов.
На радиограмму противник ответил кратко: «Ждите указаний».
Капитан Эрлих проснулся поздно. Очень болела голова, ломило все тело, тошнота поднималась к горлу. С трудом встал он с постели, шатаясь подошел к столу, налил большую рюмку коньяку, залпом выпил, но ожидаемого облегчения не почувствовал. Еще сильнее заломило виски, голова трещала, разламывалась.
«Противно, — думал Эрлих. — Зачем я вчера столько пил? И всё — коньяк, коньяк. И Эльза некстати навязалась… Впрочем, не совсем, конечно, некстати, но… Нет, нельзя так много пить! С другой стороны, как не напиться, когда столько неприятностей. Сначала какой-то мерзавец из-под носа украл посылку. Ехал же Мюллер в Мюнхен, надо было с ним послать, была бы в сохранности. Обидно. Жена, наверное, рвет и мечет. (Письмо с подробным списком драгоценностей, которые были приготовлены для посылки, она уже получила.) Хватило бы на несколько лет беззаботной жизни, а теперь начинай сначала. Идиот, трижды идиот!»
И Эрлих стал думать о том, кто мог осмелиться украсть у него посылку. Как он ни прикидывал, выходило одно — сделал это Ганс, любимчик начальства СС. Связываться же с Гансом опасно, на посылке можно ставить крест.
Мысли о Гансе, в свою очередь, вызвали еще более неприятные мысли о штурмбаннфюрере СС Грейфе.
«Не дают ему покоя мои удачи. Еще бы! У каждого разгорелись бы глаза на таких способных и преданных помощников, как эти русские Шамрай и Александров. Грейфе черной завистью завидует тому, что моя резидентура в Ленинграде не провалилась и успешно работает. Самое высокое начальство хвалило меня, обещало выхлопотать внеочередное звание и орден. А Грейфе начал вставлять палки в колеса как раз тогда, когда группа в Ленинграде оказалась в тяжелом положении, когда нужно послать курьеров. Понятно, ему выгодно, чтобы мои агенты провалились. Он тогда все свалит на меня. Проклятый карьерист!
Грейфе добивается провала группы, — продолжал рассуждать Эрлих, — это ясно, как дважды два. Но ведь я же не могу сказать об этом вслух. Да еще вчера мне донес Александров, что Шамрай стал постоянно вертеться около Грейфе, что-то беспрестанно шепчет ему. Грейфе даже несколько раз вызывал Шамрая к себе и вел с ним разговор один на один.
Этот Шамрай — тоже хорошая штучка. Сначала мне пел про Александрова, но видит, что я не поддаюсь, стал теперь Грейфе жужжать в уши.
Мой бог, до чего трудно работать! И когда только кончится эта проклятая война!»
Зазвонил телефон.
— Капитан Эрлих слушает.
— Скажите, вы полностью доверяете своему русскому?
Эрлих понял, что речь идет об Александрове.
— Да, господин штурмбаннфюрер.
— Зайдите ко мне.
— Слушаюсь, господин штурмбаннфюрер.
Эрлих быстро оделся и направился к Грейфе.
В кабинете Грейфе был один.
— Садитесь, капитан. Я хочу, чтобы вы поняли до конца мою позицию в том вопросе, по которому мы с вами не можем найти общего языка. Вы настаиваете на посылке в качестве курьера именно Александрова.
— Да, господин штурмбаннфюрер.
— Предположим, что мои подозрения имеют основания. Александров переходит линию фронта, является в советскую контрразведку и выдает нашу группу агентов.
Повелительным жестом Грейфе остановил возражения, готовые сорваться с языка Эрлиха.
— Предположим, что правы вы: Александров на самом деле преданный нам человек. Оставив его здесь, мы ничем не рискуем и сохраняем хорошего работника. Как видите, наиболее логичным решением было бы решение не посылать Александрова.
— Но кого же тогда послать? Ведь послать необходимо, и притом немедленно.
— Что вы скажете о кандидатуре Шубина? — глядя на Эрлиха, спросил Грейфе.
Эрлих мгновенно вспомнил, что совсем недавно очень хорошо отзывался о Шубине Александров. Но сказать о рекомендации Александрова — значит погубить дело на корню. Тогда Грейфе ни за что не согласится послать Шубина. Эрлих решил только спросить:
— А вы уверены в нем?
Грейфе тонко усмехнулся:
— Настолько, насколько вообще можно доверять этим русским. Но я его проверил достаточно.
— Тогда я не возражаю, — сказал Эрлих.
— Ну вот и отлично. Шубин достаточно хорошо подготовлен в общих вопросах. Чтобы овладеть конкретным заданием, ему понадобится несколько часов. Легенда у него есть.
«Кто-то ему наплел про Александрова. Вероятнее всего, Шамрай. Нужно как следует присмотреть за ним, — подумал Эрлих, выходя из кабинета. — Что ж, Александров и проследит».
Вечером этого же дня наспех подготовленный Шубин был переправлен через линию фронта. А через три часа в Ленинград была передана радиограмма: «Высылаем связь. Подтвердите встречу и получение пакета».
На приморском участке фронта ночь прошла спокойно. Не было ни одного происшествия. Командир батальона старший лейтенант Перепелица сидел на нарах в своей землянке, устало откинувшись к стене. Он только что отправил в штаб полка утреннее донесение и мог позволить себе небольшой отдых.
Зажужжал зуммер. Докладывал командир роты Скороходов:
— Старший сержант Петренко, находясь в боевом охранении на переднем крае обороны в районе Ораниенбаума, заметил неизвестного командира. Полз вдоль минного поля. Одет в форму капитана. Его задержали. Неизвестный просит немедленно доставить его командованию, утверждает, что имеет сообщение государственной важности.
