ВОЛЬФЗАНГЕР ВИЛЛИ - БЕСПОЩАДНАЯ БОЙНЯ ВОСТОЧНОГО ФРОНТА
Таким образом, я рисовал себе в этой поездке общую картину России, часто вымышленную, составленную из мечтаний и беглых воззрений, исходящих более из моего литературного опыта, чем из действительности.
Мы на Западе воспринимали этих людей чисто абстрактно, как и их государство. Столетиями разделяли нас наши и их будни, души и стремления. Путешественник привозил домой только плоды, которые он собирал на чужбине. Он ощущал в России безграничную, непостижимую, подавляющую душу силу этой земли. Для него это была страна полумрака. Мы боялись заглянуть за границы государства и наблюдали за ним только как иностранцы, задавая себе массу вопросов, не понимая, как вообще сохранилась такая демоническая и отсталая страна. Для нас она была загадкой, и, возвращаясь домой, мы со своими сомнениями интерпретировали ее по-своему. Наши впечатления не были правдивыми и не имели смысла. Пытаясь объяснить Россию, мы произносили тысячу слов, но в итоге так и не раскрыли ее сущность. Только уроки войны и пережитые в ее ходе страдания открыли нам глаза и делали наши впечатления об этой стране более правдивыми.
Вероятно, мы имели право, воспринимать русских людей в адвенте, не понимая их души. Мы мечтали о наступлении новой эпохи, о том, что в новом столетии молодежь будет расти сытой и довольной. Глядя на звезды, озера и реки, думая о будущем, мы как бы смирялись со своей судьбой. Пережив страшную зиму в России, которая стала для нас Голгофой, мы убедились, что русский человек, как и все другие люди, свято соблюдает скорбный день распятия Иисуса Христа — Страстную пятницу. Это облегчало нам жизнь на войне. Кроме того, мы знали, что после окончания этой войны черная и желтая земля, глина и песок, гумус и болото снова превратятся в зеленую, цветущую долину. Однако люди там по-прежнему будут для нас чужими. Душа, отдохнув на природе, снова становилась пустой, и на передний план выходила нужда и необходимость зарабатывать себе на жизнь. И в конце пути уже не было видно ничего нового.
*Так называли на Западе Русь.
Вероятно, страна в мирное время встречала бы нас в добром согласии. Ведь мы несли наши тяжелые испытания и печали, любуясь тусклой красотой лесов Рутении*, хотя и были одиноки под серым небом, пребывая в меланхолии, глядя на закрытые туманом холмы и скудные травы, колеблемые осенним ветром и пропадавшие в оврагах. Мы любили лето на Украине, такое же, как в этой моей поездке: деревни с садами и фруктовыми деревьями, тополя у белых домиков с соломенными крышами, на которых сушились золотые початки кукурузы. Мы бродили по роскошным цветущим лугам, по дорожкам среди полей, слушали пение женщин перед вечерней зарей и наблюдали за их плясками во дворах хат. Видели вокруг себя таких же людей, как и мы сами, вместе с нами предстоящих в своей неприкрытой наготе перед Богом, который был близок к нам, следил за нами повсюду, угрожал, требовал и спрашивал с нас. Ведь и трава, и скот, и крестьянин, который выполнял свою работу на поле, были Божьими. Поэтому чужестранец, который приходил на эту землю, грешил против Бога.
Так учил меня Рильке*, так учили меня и русские поэты. Нам следовало узнать русских писателей, творивших в больших городах, посмотреть русскую оперу, где поют и танцуют бояре, а в трактирах казаки и проститутки. Ближе познакомиться с народом, живущим в России: с бедняками, нищими и простыми людьми, которые страдают и работают в этой стране. Вероятно, это удавалось нам, но много позднее. Предаваясь только воспоминаниям о войне, делая ошибочные предположения, мы не могли объяснить себе эту страну, оставшуюся чуждой для западного гостя.
*Рильке Райнер М е р и л (1875—1926) — австрийский поэт. Ведущая тема — преодоление одиночества через любовь к людям и слияние с природой.
В то же время русская земля впитывала в себя кровь и кости, чьи бы они ни были. Истлевшие трупы кормили безразличные ко всему деревья и колосья на скудной земле, и трава снова поднималась там, где ее растоптал чужеземный солдат. Тысячелетиями проходил он по русской земле, но русские всегда сохраняли свое лицо, и страна побеждала врагов.
Так я рассуждал в этот летний день и создавал себе картины, которые возникали в моем воображении. Я думал о будущем и находил в нем все новые проявления той силы и энергии, которые господствовали сегодня в России.
Когда-то я знал немногое о России и представлял ее себе только как бесконечно большую, неизвестную, пустынную и бедную страну. Как летнее поле с выжженными полями, как землю с бесконечными зимами, застывшую во льду и снегу. Охотники в девственных лесах Сибири, труженики на уральских заводах, золотоискатели и авантюристы — такими мне виделись русские люди, а также степи, согреваемые солнцем поля и сказочные города. Ничто другое, кроме нескольких правдивых подробностей, не соответствовало действительности. И все же фантастика Гоголя, психология Достоевского и все имена других выдающихся писателей — Толстого, Пушкина, Чехова, Короленко, Андреева, Горького, Тургенева, Пришвина, Лескова — говорили сами за себя. Музыка Мусоргского, Римского-Корсакова, Глазунова, Бородина, Рахманинова, Стравинского и Чайковского давала нам представление о России как о сказочно красивой стране и колдовском мире. Но ни о русских людях. Они для нас были потеряны, всего лишь фигуры из мертвого времени.
Границы были закрыты, а газетам мы верили так же мало, как и запрещенным книгам, которые иногда получали. Таким образом, все мои размышления касались только того, что я видел собственными глазами или же узнавал по редким источникам.
Сведения о России и русских людях напоминали лишь беглый осмотр на выставке мировой цивилизации, такой же сказочной и пустой, как наши знания.
Строительство и технические успехи русских никак не вписывались в наши представления о России. А там двадцати лет оказывалось достаточно, на что другие страны тратили столетия. Выполнялись пятилетние планы, проектировались новые заводы и фабрики. Всем этим русские занимались с фанатизмом и с чрезмерной затратой энергии и материалов. Это стоило жертв, лишений, тягот, каторжной работы и силы духа. Многое оставалось попыткой, смелым экспериментом. Возникали жилые здания, заводы, фабрики, предприятия. Иногда все это казалось игрой гигантского ребенка. Но новое поколение в России обладало силой и мужеством. Все постороннее и ненужное погибало. Трудовой процесс не останавливался, не обращая внимания ни на какие препятствия. Люди формировались по воле времени, стали техниками, инженерами, квалифицированными рабочими, организаторами и в конечном итоге опытными командирами и рядовыми Красной Армии. Они зачастую действовали механически, как роботы, и, обладая титанической волей, создавали оружие. Эти люди верили своей власти и подчинялись ей. Проводилась тотальная мобилизация. В России так же, как и на нашей родине.
Я был потрясен. Я больше не думал на своем родном языке: так, как это делал в юности. То, над чем я сейчас работал, стало истинной правдой. И это успокаивало мои бесплодные мысли и отвечало моим стремлениям. И я снова принимался за свой труд.
Харьков. Война снова раскрывала нам глаза на все произошедшее в России. Мы видели солидные постройки, роскошные административные здания и казармы наряду с маленькими домиками, которые прятались в тени вокзала, разрушенные здания27. Но о жизни этого народа мы почти ничего не знали, разве что по книгам русских писателей, и не могли понять его душу. Мы курили махорку и пили лимонад, питались местными продуктами, жили в русских квартирах. Но это не придавало нам знаний о народе. Мы не видели пока солдат в форме, а о людях, которых встречали в городе, ничего не знали, как и многого другого. Например, о том, что война не позволила русским завершить то, что они планировали. Война только усиливала нашу неосведомленность.
Мы возвращались теперь в ад. Такова была наша участь.
Мы ехали в Курск, где заканчивалась наша поездка. Санитарные поезда с ранеными из района военных действий шли нам навстречу. Мы шли на войну, в пасть смерти, и в своем упадочном настроении надевали на себя маски приговоренных к смерти. Долгие разговоры вокруг нашей участи стали серьезными, в них сквозила боль, которая ранее не наблюдалась в нашей поездке. Мрачные мысли о предстоящем крестовом походе одолевали нас. Мы пытались украсить розами предстоящие нам битвы, но в то же время хорошо понимали, что они в конце концов сулят нам смерть. Молодежь предавалась тоске, хотя каждый, наверное, все же надеялся, что не погибнет и вернется на родину. Мы мечтали о скором окончании войны и думали, что избежим своей участи.
Курск. Мы вышли из поезда, немного отдохнули в заброшенном саду и отправились в город. Гипсовые фигуры русских мальчиков и девушек оказались у нас на пути. Оперный театр лежал в обломках, церковь была осквернена безбожным музеем. Потом мы нашли церковь поменьше, где сохранились еще иконы и алтарь. Бедные и бесцветные дома не украшали улицу. Мы зашли в солдатский дом, где читали, играли в шахматы и музицировали на рояле, у которого не было педалей. Затем купили у старухи красные розы и приложили их к своей груди. Нас окружали улыбающиеся люди, дети и женщины обращались к нам с дружескими словами, а одна девушка подарила нам пламенный взгляд. Отныне мы стали «кавалерами роз»28.
