Александр Авраменко - Огненное лето 41-го
А вот высоту я здесь набирать не стану, хоть и рискованно, буду бомбить с бреющего. Форсаж! Подаю сектор газа до упора, мотор ревёт и штурмовик, словно подстёгнутый, устремляется вперёд на пределе всех заключённых в двигателе сотен лошадок.
Навстречу вдруг тяжело выползает громадный желтобрюхий Хейнкель-111. Размышлять некогда, и я рефлекторно давлю на гашетку, практически в упор всаживая в него длинную злую очередь. В следующий миг воздух сотрясается от неимоверной силы взрыва — похоже, случайно попал прямо в бомбу! Едва успеваю увернуться от обломков, однако меня все-таки неслабо подбрасывает ударной волной. Ух…
Не давая опомниться ошалевшим от неожиданности немцам, выскакиваю на открытое место и едва успеваю довернуть вправо, выходя прямиком на чёткую линейку стоящих в ряд бомбардировщиков. Эх, слишком близко… ничего, успею. Остервенело рву рычаг бомбосбрасывателя пошли, родимые! «Чайку» ощутимо встряхивает, когда бомбы падают на землю и взрываются. Теперь влево, и как можно быстрее…
Чувствую, как от перегрузки тяжелеет тело, кажется, что сейчас машина не выдержит и развалится прямо в воздухе. Вовремя оправившиеся от первого шока зенитчики открывают шквальный огонь. Ничего, сейчас заткнётесь!
С пусковых установок срываются РСы и несутся к земле. Ловите гостинцы, сволочи! Делаю боевой разворот и ложусь на последний заход. Длинные очереди вспарывают напоследок шеренгу самолётов, мне кажется, что я даже вижу отлетающие от вражеских машин обломки. Впрочем, это конечно обман зрения — скорость просто сумасшедшая, всё проскакивает за доли секунды. Всё, пора удирать, тем более, что патронов — кот наплакал, а мне еще домой пробиваться…
Окинув последним взглядом затянутый дымом горящих самолётов разоренный аэродром, я увожу машину в тыл к немцам. Там уйду немного в сторону, тихонько пройду над линией фронта и вернусь к себе. Иначе теперь, боюсь, никак…
Немцы же не идиоты, такого моего выступления не простят и, значит, обязательно будут ловить, а я почти пустой. Лёгкая добыча… м-мать!!! Двигатель внезапно чихает и снова начинает работать, но так, будто внутри что-то оборвалось. Лихорадочно осматриваю приборы — температура растёт с ужасающей скоростью, давление — 0,2.
Верчу головой, сначала замечая на плоскости следы масла, и только затем — аккуратную строчку пробоин… ясно, маслобак пробили. Всё, это конец. Пока — мотору, насчет меня — еще поглядим.
Торопливо ищу место для вынужденной посадки, но всюду лишь сплошной лес. Между тем машина трясётся как в лихорадке и внезапно наступает оглушающая тишина, невыносимо давящая на уши после грохота работающего двигателя. Это длится какие-то секунды, сменяясь нарастающим рёвом воздуха в растяжках.
Верная «Чайка» клюёт носом и валится к земле. Тут уж не спланируешь вот она, еще одна опасность полетов на сверхмалых высотах. В самый последний момент деревья все-таки расступаются, открывая передо мной рассекающую лес просеку.
Не раздумывая, доворачиваю пока ещё слушающуюся ручку управления. Есть касание! Штурмовик подпрыгивает на ухабах и со скрежетом ползёт по земле, раздирая себе брюхо — тут уж не до шасси. Меня колотит об борта кабины и напоследок со всего маха бьёт лбом о торчащий ПАК-1. Жалобно хрустит, рассекая кожу, разбитое стекло очков. О-ох, больно-то как! Наконец, сила трения останавливает машину.
Торопливо расстегиваю замки привязной системы, разваливаю борта и выпрыгиваю на плоскость. Выдёргиваю из трубы пулемёт, обматываю ленту вокруг кожуха, Так, это есть, теперь бензокран и НЗ. Всё это проделываю в диком темпе, чтобы немцы не успели застать врасплох. Ведь наверняка падение отследили, и сейчас сюда из ближайшей деревни несутся мотоциклисты. Ещё немного! Ну же, ну…
И в этот момент сзади раздаётся до боли знакомый голос:
— Что, Вальдар, решил пешочком пройтись? Летать надоело? И правильно, давай к нам в танковые…
Я медленно поворачиваюсь, позабыв обо всё на свете и что вокруг немцы, и что голова гудит от удара, и что прицел едва не выбил мне глаз, а по рассеченному осколками стекла лбу струится что-то липкое…
Передо мной стоит исхудавший, заросший человек в измятом и обожженном танкистском комбезе. Но это не призрак и не галлюцинация, это действительно мой брат Сашка….
Через мгновение я чувствую, как в его богатырских объятия трещат мои кости…
Глава 11
…На той стороне озера стоит колонна. Вернее то, что от неё осталось. Наши. Сожжённые, изуродованные автомобили, исковерканная техника. Кое-где смерть застигла людей, когда они пытались выскочить из пылающих кабин, и теперь их останки торчат наружу чёрными обугленными мумиями.
На совесть проштурмовали, на всю свою фашистскую чёрную совесть…
Я медленно одеваюсь, наматываю портянки, натягиваю сапоги. Кладу в карман галифе люгер, на плечо вешаю автомат и бреду к находящемуся от меня метрах в пятнадцати чудом уцелевшему мостику. Внизу качается зацепившееся за деревянную сваю распухшее тело. Надо бы достать, похоронить, но я иду дальше.
Живых нет. Если кто и уцелел при налете, тех добили позже. Добили — и свалили бесформенной кучей в стороне. Немного поодаль нахожу висельника, и опять комиссара. На шее аккуратная табличка с колючим готическим шрифтом. Да что же это за нелюбовь к ним у немцев! Как комиссар, так вешать! Хотя понятно, почему борьба двух идеологий, как говорил нам замполит Рабинович. Смертельная борьба…
Ещё чуть дальше натыкаюсь на расстрелянных раненых, а рядом с ними… хочется отвернуться, закрыть глаза, но я заставляю себя смотреть. И не просто смотреть — запоминать. Навсегда, навечно…
Четыре девчонки-медсестрички. Растянуты на земле обнажённые мёртвые тела, руки и ноги проволокой притянуты к аккуратно вбитым в землю колышкам. Багровые синяки на бёдрах, пятна крови, блестящие на солнце потёки на нежной коже, похабные надписи на животах…
Насиловали долго и всласть. И не один десяток человек. Искажённые в муке рты, страшные безглазые лица. Вороны, наверное, они всегда в первую очередь глаза выклёвывают, что наши «чайки»…
И ведь бросили специально на виду, смотрите, мол, русские со всеми вами такое будет… Будет, конечно же, будет, отчего-то нисколько в этом не сомневаюсь. Только не с нами — с вами! Когда до Берлина дойдем, вот тогда вы и получите сторицей всё, что творили у нас! Да почему до Берлина! У меня же…
Не в силах подавить, загнать обратно плещущую наружу, затмевающую взор ярость, я бегом возвращаюсь к машине и вытаскиваю немку. Рву на ней тонкий купальник, валю на землю, наваливаюсь всем телом, лихорадочно расстёгивая одной рукой брючный ремень… и вдруг откатываюсь в сторону… не могу…
Не могу вот так, беззащитную… чем я тогда ОТ НИХ отличаться буду, чем! Я же не фашист! Я — коммунист! Это не достойно ни командира Красной Армии, ни просто советского человека…
Долго лежу на земле рядом с ней. Она плачет, вздрагивая всем телом, пытается прикрыться, но со связанными за спиной руками это не больно получается. А я… я напрасно пытаюсь представить, что чувствовали наши медсёстры, когда к каждой из них стояла очередь гогочущих насильников. Нет, не могу, не могу заставить себя сделать это. Я не фашист, я не фашист… раз за разом повторяю я, словно заклинание. Всё, вроде отпустило…
Поднимаюсь с земли, автоматически отряхиваю форму от мусора. Затем поднимаю плачущую девушку и веду к нашим… При виде мёртвых распяленных сестрёнок она вздрагивает, пытается отвернуться, но я заставляю её смотреть гляди, сука, запоминай!
Затем разрезаю ремень, связывавший её запястья, и ухожу к машине. Выбрасываю из салона ее форму и уезжаю прочь, оставив девушку стоять возле распятых. Пока я не исчезаю за поворотом дороги, немка смотрит мне вслед, это хорошо видно в зеркальце водителя… наплевать… я не воюю с пленными и не насилую связанных женщин…
Подумав, натягиваю на себя немецкую пилотку и серый прорезиненный плащ. Теперь не поймёшь, русский или немец за баранкой. Давлю на газ. Жаль, бензина маловато, всего одна канистра в багажнике, и та, похоже, початая. Обгоняю колонны немецкой пехоты, проскакиваю рядом со стоящими на отдыхе танкистами, стиснув зубы, еду мимо согнанных на обочину длинных колонн наших пленных. Странно, но меня никто даже не пытается остановить… так проходит день.
На ночь снова заезжаю в первый же попавшийся лесок и, петляя между деревьями, углубляюсь на максимально возможное расстояние. Плевать на всё, да и бензин уже закончился. Завтра придётся топать пешком. Но это уже не пугает теперь у меня есть нормальное оружие, к найденному на поле боя компасу прилагается карта. Хоть и трофейная, но читать её я могу, зря, что ли матушка моя из норвегов? Вот и пригодилось… Да и батя грамотный, учил многому, о чём в училище и не слыхали…
