Станислав Гагарин - Мясной Бор
К ужину настроение вождя улучшилось, он пригласил разделить с ним трапезу Маленкова и Молотова, Кагановича и Щербакова. Из военных были Жуков с Василевским. Звал Сталин и Калинина, хотел поздравить с удачной и толковой статьей, но Михаил Иванович сказался больным, и Верховный не настаивал.
Когда уселись за стол, Сталин налил в рюмку охлажденную водку, коротко бросил «За победу», быстро, не дожидаясь остальных, выпил и, теперь уже не торопясь, запил глотком киндзмараули из высокого хрустального бокала, стоявшего у левой руки. Медленно обвел тяжелым взглядом сидевших за столом товарищей по партии, единомышленников, соучастников.
— Все мы в одной упряжке, — громко сказал Сталин, и слова эти, несколько оторванные от текущего событийного ряда, показались его соратникам странными.
Ведь не знали они, какой сон привиделся вождю сегодняшней ночью.
51
«Последние три дня продовольствия совершенно не было… Люди до крайности истощены… Боеприпасов нет, — сообщал 22 июня Зуев в политдонесении Военному совету Волховского фронта. — Обстановка на севере и западе угрожающая. Войска с трудом сдерживают непрерывно нарастающие атаки противника за счет оставления территории. Восточная группировка малочисленна и небоеспособна для прорыва… Военный совет 2-й ударной армии просит принять немедленные меры по прорыву с востока до реки Полнеть и срочной подаче продовольствия».
— Что будем делать, Кирилл Афанасьевич? — спросил у Мерецкова Запорожец. — Там ведь доходяги одни, а не бойцы. Самим не выйти…
— Значит, бросить на произвол судьбы? — отозвался комфронта. — Верховный нам голову за Власова оторвет… Надо хотя бы его со штабом вызволить. Но как? Самолетам уже негде садиться.
— Так точно, — ответил тог, привстав. — Коридор у Мясного Бора пробит. Вторая ударная выходит из окружения…
— Проход пока работает, — сообщил начальник штаба фронта Стельмах. — Узкий проход, всего триста-четыреста метров… Выбираются по нему только раненые.
— А штаб армии? — спросил Мерецков.
Стельмах пожал плечами:
— Нет связи… Полагаю, что командование решило в первую очередь эвакуировать небоеспособную часть живой силы, а само организует оборону горловины.
— Боюсь, что они все там небоеспособны, — проворчал Мерецков. — И оборону эту держать некому…
Генерал армии резонно опасался того, что после возникновения прохода, по которому уже спасаются раненые бойцы и командиры, за ними потянутся другие подразделения, одержимые стремлением выйти из окружения. Необходимо остановить неуправляемый исход, организовать контратаки против немцев, пытающихся вновь овладеть ненадежной коммуникацией.
К вечеру 22 июня военврач Горшенин, начальник штаба объединенного эвакопункта в Мясном Бору, доложил, что он принял свыше двух тысяч раненых. Это были те, кто не только мог двигаться, но и рискнул войти в сплошной огонь, бушующий в Долине Смерти.
— А сколько осталось таких, что не в состоянии передвигаться? — спросил Мерецков у Вишневского, главного хирурга фронта.
— Трудно сказать, — пожал тот плечами. — Знаю только, что очень много. Ведь в последнее время раненых оттуда почти не вывозили…
От вышедших с ранеными медиков Вишневский знал, что санитарные машины с лежачими ранеными стоят колонной на лежневке, не имея в баках ни капли бензина. Ждут заправщиков из Мясного Бора. Дождутся ли?
— Сестрица тут отличилась, — заметил Вишневский. — Калинько фамилия. Одна вывела около сотни раненых бойцов…
— Представьте ее к награде, доктор, — распорядился Мерецков.
Он все еще надеялся, что немцы не смогут вновь закрыть образовавшуюся брешь, пусть подержится коридор хотя бы с неделю. Тогда генерал Власов выведет армию, даже если она будет непрестанно подвергаться интенсивному обстрелу противника.
«Связь! Как она нужна мне сейчас!» — мысленно восклицал Кирилл Афанасьевич. После отъезда Василевского в Москву он чувствовал себя увереннее. Избавился от надзирающего ока представителя Ставки, хотя Александр Михайлович и вел себя здесь достаточно корректно. Мерецков чувствовал, что Василевский расположен к нему еще и по особому сочувствию, проистекавшему к тем, кто попал, но вышел оттуда. На тему эту генералы не заговаривали, но в глазах Василевского командующий фронтом прочитывал нечто.
Об одном его Александр Михайлович предупредил по дружбе:
— Кляуза на тебя, Кирилл Афанасьевич, имеется… Телега. Я притормозил ее, взял на себя разрешение вопроса. Поэтому не сердись, скажу прямо: семейственность ты развел. И сын при тебе воюет, и жена рядом…
Мерецков покраснел, шумно задышал, сдерживаясь, ответил тихим голосом:
— А что тут Дурного? Володька на переднем крае дерется, а Евдокия Петровна госпитали опекает. Все при деле, даром хлеб не едят.
Василевский молчал. Мерецков выждал паузу и спросил:
— А хозяин знает?
— Пока нет. Я ведь письмо на себя замкнул. Вот и провожу с тобой душещипательную беседу. Ну ладно… Жена и сын при деле. А вот некий Белов, родич, каким боком в штабе фронта обретается? Кто он тебе?
— Брат Евдокии Петровны, — смутился Кирилл Афанасьевич. — Инженер, в майорском звании.
— Вот и определи его в саперный батальон, чтоб разговоров не было. Люди всякое о нем болтают. Зачем тебе это, Кирилл Афанасьевич?
— Верно говоришь… Ни к чему мне такие разговоры, — согласился Мерецков.
Сейчас он подумал о том, что шурина надо отправить куда подальше. Но генерал армии знал: этот тип напоет сестренке и придется объясняться с женой. А ему вовсе не до этого, воевать надо, 2-ю ударную выручать. Нет, все-таки есть и неудобства в том, что жена с тобою находится на фронте. А куда ее денешь? Привык к тому, что рядом, вроде и представить иное трудно.
О том, что никто, пожалуй, кроме него, из командующих фронтами не держит благоверных при штабе, Кирилл Афанасьевич не думал. Прежде возникало, правда, подобное соображение и у него, но Мерецков отгонял его прочь, оправдываясь тем, что сей случай более нравственный, нежели любовь с армейскими подругами. Вот в последнем грехе его никто упрекнуть не сможет.
…Командующий фронтом не напрасно беспокоился за судьбу пробитого танками 29-й бригады коридора. Вслед за ранеными в проход втянулись части восточной группировки 2-й ударной, находившейся за рекой Полнеть. Стали сниматься с позиций и подразделения 59-й армии, оказавшиеся в кольце окружения. Отпор атакующим немцам ослабел. Тогда, оценив положение должным образом, немецкое командование организовало новый мощный удар авиации, артиллерии и минометов. Противник снял редкие заслоны стрелковых частей по обе стороны коридора и захватил укрепления на восточном берегу Полисти.
Выход войск 2-й ударной прекратился. Теперь нельзя было ремонтировать дорогу от Мясного Бора к Полисти, чтобы подбросить по ней бензин для автомашин, ожидающих его на той стороне, за Долиной Смерти.
Положение усугублялось тем, что западная группировка армии отошла на линию реки Кересть. Пространство, на котором сосредоточились дивизии и бригады армии, сократилось до того, что свободно простреливалось вражеской артиллерией на всю глубину. Последняя посадочная площадка в Новой Керести, куда доставлялись еще продукты и боеприпасы, перешла в руки немцев. Военный совет армии пришел к выводу: оборонять рубежи на Керести нет смысла. Боевые части, прикрывавшие отход, принялись смещаться к реке Глущице, чтобы оттуда массированно пробиться к Мясному Бору. Войска отходили на редкость спокойно, удерживая врага на расстоянии, без суеты и паники. Но к тем местам, куда они двигались, через стыки между боевыми порядками пробирались группы вражеских автоматчиков…
Днем 24 июня на короткое время удалось установить радиосвязь со штабом фронта, договориться о сроках совместных действий с армией Коровникова. Атаку наметили на 22 часа 30 минут…
Поскольку снарядов у 2-й ударной не было, об артподготовке речи не велось вообще. Наступать решили тремя колоннами. Вдоль настила должны были пробивать 22-я и 59-я стрелковые бригады. По жердевой дороге намечался путь 57-й и 25-й бригадам, 46-я и 382-я дивизии вместе с 53-й бригадой направлялись вдоль узкоколейки. А уж за ними полагалось идти частям арьергарда,
Вот он, план последнего штурма ворот из мешка, в который вошла 2-я ударная, чтобы ценой собственной гибели снасти Ленинград. Оставалось совсем немного, еще чуть-чуть, надо только напрячься, ударить как следует по противнику — и выйти из окружения. «Атаку довести до конца любыми средствами!» — такой приказ получили командиры частей. Ведь от их успеха зависела судьба армии.
Когда стало ясно, что бензовозы с востока не пройдут, технику армии, артиллерию, гвардейские минометы уничтожили, а те, кто обслуживал их, стали пехотинцами.
