Георгий Николов - Зной прошлого
В палатку шумно ввалилась группа жандармов со взятым в плен партизаном. Они все еще продолжали громко спорить о том, кто из них первым увидел партизана, кто схватил его и кому, следовательно, причитается положенная награда. Самодовольная улыбка слетела с лица подпоручика при виде пленного. Тот стоял молча, бледный как полотно, не обращая внимания на кипящие вокруг него распри. Подпоручик в замешательстве отвел взгляд в сторону и не мог вымолвить ни слова.
— Похоже, что вы знакомы с ним, господин подпоручик. Уж не родня ли он вам, случайно? — поинтересовался один из жандармов.
Подпоручик все еще не мог прийти в себя.
— Знакомые мы с ним, и довольно старые, — ответил за него пленный партизан Цонко Николов из Варны.
Цветков выглядел явно смущенным. В голове у него шумело — вот так крещение! Не могли кого-нибудь другого схватить — Цонко взяли в плен. В гимназии они сидели за одной партой — были хорошими приятелями. Затем Цонко стал членом Рабочего молодежного союза, а Цветан хотя, казалось бы, и разделял взгляды товарища, но так и не пошел по его пути — продолжал колебаться, никак не мог сделать выбор. Но и тогда между ними сохранялись дружественные отношения. Цонко верил, что со временем ему удастся убедить товарища в справедливости дела, которому сам он отдавался всецело, и что сын бедняка Цветков найдет свое место в рядах борцов за свободу и справедливость. Затем их дороги разошлись. И вот неожиданная встреча здесь, в горах, на краю крохотного, мало кому известного села.
— Вас спрашивают, господин подпоручик, — прервал молчание телефонист. — Ротный.
Начальство поздравило с первым успехом и распорядилось, чтобы подпоручик лично отконвоировал пленного в село Голица, в штаб роты.
И вот уже подпоручик жандармерии Цветан Цветков торопливо шагает по лесной тропе. Шагах в десяти позади него со связанными за спиной руками в сопровождении двух жандармов идет его бывший школьный товарищ Цонко Николов. О соблюдении дистанции предусмотрительно распорядился сам взводный, хотя, казалось бы, чего ему опасаться? О чем могли говорить офицер жандармерии и пленный партизан? Сейчас они были по разные стороны баррикады: один — «защитник царя и отечества», другой — «рушитель государственных устоев». Но воспоминания о былом продолжали преследовать подпоручика, не давали ему покоя, ему никак не удавалось отогнать их. Для себя он решил, что больше не взглянет на пленного, ни одним словом не обмолвится с ним. Но не выдержал. Не прошли и километра, как Цветков резко повернулся и, крепко сжимая в руках автомат, преградил дорогу пленному. Жандармы оторопело остановились.
— Зачем встал на моем пути? — сорвался на крик подпоручик. — Зачем? Мало тебе места было в лесу? Посмотри кругом — всюду свободно…
— Откуда мне было знать, где свободно, — ответил Цонко. — Теперь-то знаю, но уже поздно. Так что тебе решать.
Лишь на мгновение их взгляды встретились. Подпоручик не выдержал. Холодный пот выступил у него на лбу, он пошатнулся и каким-то чужим голосом скомандовал:
— Охрана, дистанция десять шагов позади меня — марш!
Дня через два после этого командир роты пригласил Цветкова к себе на обед в штаб в селе Голица. Любезность ротного не вызвала у приглашенного особого восторга: он понимал, что обед является только предлогом. К тому же Цветкову стало известно, что утром в штабе побывал командующий армией генерал-лейтенант Христов. «Зачем я им понадобился? — размышлял подпоручик. — Возможно, хотят услышать от меня, что за человек Цонко. Расскажу им все как есть, надеюсь, поймут. Отправят Цонко в тюрьму — и делу конец».
Ротный встретил своего подчиненного притворной улыбкой:
— Еще раз поздравляю. Наконец-то и ты окрещен. Осталось лишь совершить миропомазание.
Сели за стол. Повар превзошел себя. Все, что могла родить земля в этом диком горном крае, стояло на столе, приготовленное сообразно вкусу ротного. Гость ожидал, что ротный сам начнет разговор, но тот молчал, словно забыв о подпоручике, и лишь старательно пережевывал пищу. Цветков не выдержал и, нарушая военный этикет, произнес:
— С тем… мы с ним были одноклассниками…
— Знаю, — откликнулся ротный, — за одной партой сидели.
— Видите ли, господин поручик, — оживился Цветан, — человек он, в общем-то, неплохой…
— Знаю, коммуниста хотел из тебя сделать…
— Какого уж там коммуниста… А когда же его отправят в Бургас, господин поручик? Ведь, кажется, есть такой приказ?
— А ты что, хочешь сопровождать его? — поинтересовался ротный.
— Нет, не хочу, — пробормотал Цветков, — нет смысла.
— Вот и я думаю, что нет смысла. Отправим, а суд возьмет да и оправдает его. И гоняйся за ним опять по горам. — Ротный пристально взглянул на своего подчиненного и твердым тоном, как и подобает начальнику, произнес: — Генерал Христов был здесь. Распорядился пленного сегодня расстрелять. И ликвидируешь его ты, таков приказ.
— Как, без суда? И почему я?
— Обсуждать здесь нечего. Приказ номер двадцать шесть вам известен, подпоручик. Через час доложите мне о выполнении. И помните — лично вы!
В полдень солнце в горах печет сильнее, чем в долине. Расстегнув воротничок и крепко сжимая автомат, шагал по дороге подпоручик. Позади под охраной двух жандармов шел пленный партизан. В нескольких сотнях метров от села Цветков приказал охране остановиться, а сам вместе с пленным прошел вперед. Он не хотел, чтобы были свидетели, тем более его подчиненные. В любого другого он и глазом не моргнув выпустил бы пулю. В бою у Дюлино он доказал это. Не зря его хвалил поручик Стефанов. Но сейчас пусть лучше охрана стоит в сторонке, чтобы никто не заметил мертвенную бледность его лица.
В какой-то момент в сознании Цонко блеснула искра надежды. Ведь они остались вдвоем, а вокруг лес. Сейчас Цветан развяжет ему руки и выстрелит в воздух. Там, за соседним склоном, место сбора отряда. Полетит туда Цонко как неудержимый ветер. Но направленное ему в грудь дуло автомата лишило его всякой надежды на спасение. Нет, он не стал просить пощады у того, кого раньше считал своим другом, а лишь гордо бросил ему:
— Жаль мне тебя, Цветан, до чего ты дожил…
— А ты до чего дожил? — оборвал его подпоручик, яростно давя на спуск автомата. И даже не взглянув на распростертое тело, торопливо зашагал по тропинке, ведущей к селу.
Охранники приблизились к месту казни. Ротный предупредил их: «Смотрите в оба, чтобы подпоручик не выкинул там какую-нибудь шутку».
— Мертвее не бывает, — сказал первый. — Смотри, как изрешетил, не пожалел патронов.
— А говорят, был ему другом, — добавил второй.
Крещение и миропомазание остались в прошлом. Цветан Цветков превратился в образцового офицера жандармерии, не раз получал благодарности от начальства и денежные награды. Почти после каждой операции его ставили в пример. В двадцать три года он стал отпетым головорезом. Подпоручику поручались теперь самые ответственные задачи, и его шефы были уверены, что он сделает все для их выполнения. Когда в Каблешково сжигали дома родных и близких партизан, поручик Стефанов доверил Цветкову командование одной из групп поджигателей.
Над Каблешково уже вились дымы нескольких пожаров, когда группа поджигателей во главе с поручиком Цветковым ворвалась во двор Стамата Немцова. Попробовали поджечь дом, трижды бросали внутрь связки гранат, но стены устояли. Строил бай Стамат свой дом, как только болгарин может его построить. Подбирал камень к камню, так что стали стены крепче гранита.
— Ты что, строил тюрьму или дом? — набросился на старика подпоручик.
— Дом строил, — ответил хозяин, — дом для детей, для внуков и для правнуков.
— Быстро собрать людей со всего квартала! — разгневанно приказал подпоручик. — Подроем фундамент, тогда и дому конец.
Жандармы засуетились и вскоре согнали во двор к Немцову большую группу крестьян с кирками и лопатами. Люди стояли под дулами автоматов, не смея поднять глаза на хозяина, и про себя проклинали жандармов. К другому привыкли они: если кто-то в селе строил дом, каждый старался помочь ему — еще дедами так было заведено. Как было сейчас поднять руку на дом соседа?
— Не бойтесь, соседи, копайте, — приободрил их бай Стамат, — крепко мой дом на земле стоит и не такое выдержит.
И вот уже и землекопы из сил выбились, и сами жандармы, засучив рукава, взялись за кирки, а дом все стоит, закопченный, с пустыми глазницами окон, стоит наперекор всему. Бросили внутрь еще несколько гранат — вновь безрезультатно. Притомившиеся жандармы по приказу подпоручика сели отдохнуть.
— Эй, хозяин, — с издевкой начал Цветков, — пришли мы к тебе как добрые гости, видишь, сколько дел переделали. Так что должен ты каждому из нас что-нибудь подарить.
— А что вы оставили мне, чтобы я вам еще и подарки дарил? — ответил бай Стамат.
