Гейнц Зенкбейль - Джонни Бахман возвращается домой
Но, когда он спустя некоторое время открыл глаза, ничего страшного не произошло. Санитарка спокойно рылась в большой кожаной сумке, которую принесла с собой. На сумке был нарисован красный крест. Женщина достала какую-то коробочку с желтым порошком и присыпала им рану. Потом она взяла шприц с длинной иглой и коробку с ампулами. Отломила стеклянную головку одной из ампул, готовясь сделать укол в верхнюю часть ноги Джонни.
— Так надо, — объясняла между тем девушка, — чтобы у тебя не было столбняка.
Наконец колено было забинтовано чистым бинтом, пропахшим лекарствами. Пока женщина укладывала свою сумку, Джонни спустил штанину, встал с ящика и, переступив с ноги на ногу, смущенно спросил:
— Теперь я могу идти?
— Тебя здесь никто не держит, — ответила ему девушка.
Джонни с облегчением вздохнул. Как вкусно пахнет свежий вечерний воздух! Он сделал несколько шагов. Но, увидев под передними колесами одной из повозок знакомую собачонку, в нерешительности остановился.
— Ну что еще? — недовольно спросила девушка.
Джонни замешкался:
— Там собака…
— Трехногий?
— Его так зовут?
— Да, — ответила девушка.
— Смешное имя.
— У него потому три ноги, что он наступил на мину.
— А-а, — понимающе протянул Джонни.
Девушка искоса взглянула на Джонни.
— Зачем ты про него спросил? Испугался такой маленькой собаки?
Джонни молчал.
— Ну, иди-иди! — крикнула ему девушка.
Джонни осторожно пошел, стараясь подальше обойти опасную повозку и недоверчиво поглядывая на ее колеса.
— Эх вы, немцы, — презрительно проговорила девушка. — Вы теперь всего боитесь, даже тогда, когда вам хотят помочь. И даже при виде маленькой собачки вас моментально бросает в дрожь.
— Она может меня укусить…
— Да, может, потому что песик терпеть немцев не может. Он понимает, что мина, на которой он подорвался, была немецкой. Поэтому он и ненавидит немцев. И я тоже! — Она резко взмахнула рукой и вдруг закричала: — Что ты тут стоишь? Убирайся!
14
Неопределенное положение.
«Нам тоже надо в Берлин».
Временное избавление.
Прихрамывая, Джонни вышел с территории лагеря. Быстро он не мог идти при всем желании. Вдруг неподалеку затрещали ветки-это коричневый пони с длинным хвостом осторожно брел через кусты. Заметив мальчика, он остановился, смущенно качнул сильной шеей и поглядел ему вслед. Джонни пробирался между невысокими березками, пока не увидел в сотне метров перед собой широкую дорогу, по которой непрерывной чередой ехали бессчисленные машины. И только теперь он позволил себе сесть и отдохнуть.
Больше он уже не испытывал страха. Но на сердце у него было тяжело. С каждым шагом неясность его положения становилась все более очевидной. Вечерело, становилось прохладнее, и Джонни стало тоскливо. Ах, если бы девушка предложила ему остаться! Но она распрощалась с ним холодно, почти презрительно, как с человеком, от которого лучше держаться подальше. Да, Джонни было явно не по себе.
Постепенно небо стало темно-серым. Верхушки деревьев в высоком лесу, росшем по ту сторону дороги, выглядели на его фоне совсем черными. Над ними собирались тяжелые тучи. До Джонни доносились из лагеря звяканье металла, удары топора, отдельные крики. Все эти звуки успокаивали его, так как он знал, что недалеко от него есть люди. Теперь ему стало стыдно своих детских страхов. «Конечно, русские не бьют детей! Кан можно было быть таким глупым!»
Налетел легкий ветерок, и верхушки деревьев закачались. Небо тем временем совершенно затянулось облаками. Становилось все прохладнее. Джонни подобрал под себя ноги, насколько ему позволяло больное колено, и обхватил их руками. Скоро заморосил дождик. Джонни набросил себе на голову и плечи куртку, но тонкая, изношенная материя была плохой защитой. Тут он подумал о брезенте, которым были прикрыты повозки: уж он-то, наверное, не пропускает воду. Да прекратится ли когда-нибудь этот проклятый дождь!
Но дождь все усиливался. Крупные тяжелые капли скатывались по шее за воротник, и рубашка Джонни скоро промокла насквозь. Мальчику стало холодно. У него начали стучать зубы, и он был не в силах остановить эту дрожь. Сейчас ему хотелось только одного: поспать в сухом и теплом месте.
«Может быть, мне вернуться? — подумал он. — И вообще: почему меня никто не удержал? Даже эта трехногая собака со смешным именем и та имеет крышу над головой».
Джонни трясло. Он весь сжался в комочек. Горячие слезы потекли по его щекам.
«Если мне никто не поможет, к утру я умру», — подумал он.
— Эй ты! — послышался чей-то голос через несколько минут.
Джонни даже не шелохнулся. «Я сплю и вижу сон», — решил он про себя.
— Эй, немец!
Джонни прислушался. Несомненно, кто-то звал его.
— Отзовись же наконец! — нетерпеливо приказал голос. — Я знаю, что ты где-то здесь!
Джонни чуть-чуть повернулся. Целый поток воды полился у него со спины. Он спросил, стуча зубами:
— Что такое?
Мокрая трава заскрипела от приближающихся шагов. На сером фоне появились размытые очертания чьей-то фигуры.
— Чего же ты сразу не отозвался? — спросил его звонкий голос.
Перед Джонни стояла прекрасная разбойница в военной фуражке, а ее длинная золотистая коса была брошена на грудь.
— Я, наверное, заснул, — ответил мальчик.
— В такую-то погоду?
— Да.
— Если ты надеешься дождаться машины, то тебе долго придется сидеть. Вряд ли кто-нибудь возьмет тебя с собой, потому что скоро уже ночь.
Джонни ничего не ответил. Его занимала мысль: почему она пришла? Он спросил:
— Что тебе надо? — И в этом вопросе слышалась надежда.
Девушка подошла к нему почти вплотную. На плечи у нее была наброшена плащ-палатка, и она старалась держать ее так, чтобы укрыть от дождя и Джонни.
— Мне ничего не надо. Я просто так пришла.
Дождь барабанил с прежней силой. Джонни почувствовал на своем плече руку девушки. Ему казалось, что он слышит на своей иззябшей щеке ее дыхание. На спину ему больше не капало.
— Куда ты, собственно, собираешься идти? — спросила незнакомка.
— Домой, к маме.
— К маме. Значит, она у тебя жива?
— Да. А почему ты об этом спрашиваешь?
Вместо ответа девушка снова задала ему вопрос:
— А где она живет, где-нибудь недалеко?
— Нет, в Берлине.
— Берлин, — пробормотала девушка. — Ну что же, нам тоже надо в Берлин.
— Да? — переспросил Джонни и выпрямился: — Когда же?
— Когда мы дадим фашистам по роже, — резко ответила девушка.
Капли по плащу застучали вроде бы реже, и теперь был слышен шум деревьев.
— Ты всегда так зло говоришь о немцах, — едва слышно проговорил Джонни.
Девушка отстранилась от него и спросила язвительно:
— Тебе-то что?
— Послушав тебя, можно испугаться…
— Люблю я немцев или нет, это мое дело.
— Ты всех немцев так не любишь?
— Да, — твердо отозвалась девушка, — всех, кроме двух.
— А кто это?
— Обоих немцев, которых я люблю, зовут Эрнстами. Первый — Эрнст Тельман, второй — Эрнст Ешке. Товарища Ешке ты не знаешь, а Эрнста Тельмана, наверное, знаешь.
— Нет, — покачал головой Джонни, — я о нем никогда ничего не слышал.
Прошло несколько секунд, пока девушка наконец перевела дух от изумления.
— Что? Ты ничего не слышал о вожде рабочих Эрнсте Тельмане?
— Нет, ничего.
— Тогда ты типичный продукт германского фашизма.
— А ты-то кто? — взорвался Джонни. — Ты сама говоришь, как настоящая немка!
Девушка грубо оттолкнула его в сторону. С ее плаща водопадом хлынул поток воды.
— Ты уже слышал, что я говорю и по-русски. А больше всего, заметь себе, я люблю говорить по-польски!
Механически, ничего не соображая, Джонни ответил:
— Да.
— Тогда прекрати болтать и вообще лучше задавай поменьше вопросов!
Джонни почувствовал, что девушка, которая правилась ему все меньше и меньше, вот-вот вспылит и уйдет. Но она продолжала сидеть. Спустя минуту ее голос звучал уже не так строго, когда она спросила:
— Раз ты берлинец, ты, наверное, хорошо знаешь город?
— Берлин — большой город, — отозвался Джонни, — но кое-что я в нем знаю.
— Ты слышал что-нибудь о Хеннингсдорфе?
— Как-как?
— Хеннингсдорф. Не притворяйся таким глупым!
Мальчик покачал головой и с сожалением ответил:
— Нет.
— Да нет же, ты должен знать, — нетерпеливо возразила девушка.
— Нет, Хеннингсдорфа я в самом деле не знаю. А это в Берлине?
— В Берлине или неподалеку.
— Если только где-нибудь под Берлином…
— Но, во всяком случае, совсем недалеко, — упрямо сказала девушка.
