Кипхардт Хайнар - Герой дня
Умфингер и его приспешник с большой осторожностью подбирались к карьеру. Умфингер чуял крупное дельце. Когда после стычки с Вилле он услышал от Цимера, что Рудат с Пёттером вдруг ни с того ни с сего исчезли, в его неповоротливом мозгу родилась дерзкая мысль, что Вилле поддерживает контакт с партизанами, причем именно через Рудата, с которым состоит в противоестественной связи. Рассказанная Цимером странная история с бабенками в Рыльске, ложный приказ в Гульевке (почему при сем присутствовали Вилле и Рудат?), препирательства Вилле с Фюльманшем из-за полномочий, бесхарактерные возражения обер-лейтенанта против любых мало-мальски жестких мер, а теперь вот исчезновение Рудата - все это оказалось ему не просто случайными вывихами ни уха ни рыла не смыслящих психов, а звеньями длинной цепи предательств; тогда легко объясняется и безуспешность операции, и неуловимость партизан. Здравые национальные чувства экс-официанта («Пусть у меня нет ничего за душой, но я знаю людей») подсказывали ему, что человек, занимающийся извращенным непотребством, и фатерланд предать может. Нет, все они определенно связаны между собой: гомосексуалисты, евреи, предатели фатерланда, коммунисты, Вулворт и длинноволосые писаки. Ах сволочи, он их за версту чует, не успеют они рта раскрыть. Кому нужны всякие там тонкости? Нюх - вот что главное. А его бог чутьем не обидел, и уж если он за что берется, то берется основательно.
Конечно, это пока домысел, наитие, можно и обмануться, но чем он рискует, если прощупает шныряющих в карьере слабонервных хлюпиков и на всякий случай - вдруг что-нибудь обнаружится? - подгонит сюда парочку машин. Когда этот прохвост, ничего не подозревая, опять вылез из-под брезента, у Умфингера возникло совершенно недвусмысленное предчувствие, что его ожидает продвижение по службе и тепленькое местечко. Вот умник наш, оберштурмфюрер Фюльманш, глаза-то вытаращит!
* * *
Фюльманш вылез из самолета и тотчас приказал везти себя на площадь, к школе и машинному сараю, куда были согнаны люди. Он подтянул в деревню танки и вызвал на совещание командиров и шефа гестапо Хазе.
– В данный момент вы тихо-мирно, без паники вывели из домов примерно тысячу человек. Тысячу! И девятьсот девяносто из них знают о партизанах куда больше всех нас, вместе взятых. Однако вы, в том числе господа из гестапо, ничего не выяснили. Верно? А теперь я вам продемонстрирую, как за какие-то четверть часа все это можно изменить, причем без нервозности, без всяких там уловок и прочей ерунды. Переводчик!
Подъехал автомобиль связи, и Фюльманш через громкоговоритель произнес впечатляющую речь:
– Жители Требловки! Ни для кого не секрет, чем по законам войны карается активная и пассивная поддержка вооруженных банд. Вы, как известно, виновны в такой поддержке. Но тем не менее я решил дать вам возможность искупить вину. В вашем распоряжении десять минут, и этого вполне достаточно. Я отберу десять человек, каждый из которых в течение одной минуты сможет откровенно, без принуждения сообщить нам все, что вы знаете о вооруженных бандах и особенно об их нынешнем местопребывании. Если первый из десятки окажется добропорядочным, значит, вся деревня Требловка добропорядочна и заслуживает соответствующего обращения. Но [86] если и десятый проявит упрямство и будет казнен, значит, упряма вся деревня, и вся деревня будет казнена. Я солдат и привык держать свое слово.
Он спрыгнул с машины. Фу, как тут мерзко воняет потом, какие тусклые глаза у этого сброда! Ведь пока он говорил, они смотрели мимо него, на танки.
Господа из вермахта совсем притихли и растерянно переминались с ноги на ногу. Все как-то смешалось, послышались крики - это Хазе отбирал и выстраивал в шеренгу десять местных жителей. Они стояли по росту, глядя на своих соседей, друзей и родных. За спиной у них расположился эсэсовец с пулеметом. Когда Фюльманш засек на своем летном хронометре первую минуту, заговорили сразу несколько человек. Благообразный, видимо, не вполне нормальный старик то пронзительно молился, то затягивал какие-то песнопения, а переводчик зачем-то все это переводил. Чтобы установить мало-мальский порядок, Фюльманш распорядился немедленно убрать старика. Кроме того, он приказал некоторым поменяться местами, так что в конец шеренги попали те, кто казался ему поинтеллигентнее, а следовательно, податливее.
Вилле все это представлялось нелепым кошмаром. Почему, скажите на милость, партизаны должны были сообщить местным, где собираются прятаться? Допустим даже, кому-то это известно, но почему непременно одному из десятки? Не будь у него кое-каких опасений, он бы последовал примеру толстого саперного капитана и ушел.
Глядя, как упала лицом вниз маленькая старушка (она сняла жакетку, чтобы не попортить), Вилле пожалел, что не ушел. Жутко и противно. Внезапно ему бросилось в глаза, что здесь нет Умфингера.
* * *
Пёттер лежал на животе, пригнув голову. Его массивное тело заполняло весь лаз. По многолетней привычке он задумчиво жевал потухший окурок сигары. Потом чуть подался вперед: ведь надо держать в поле зрения вход пещеры, чтобы не упустить момент. Он мечтал увидеть, как эта пара взлетит на воздух. Песок поверх мин и гранат высох и посветлел. Порядок. Ох, до чего охота поглядеть, как Умфингер и его прихвостень, этот напомаженный тевтон, взлетят на воздух. Страсть до чего охота, просто позарез необходимо.
Из деревни периодически доносились короткие автоматные очереди. Шесть не то семь раз подряд. Пожалуй, в один прекрасный день он все-таки напишет жене, чтобы она навестила дядю Лео. Это был пароль на случай, если он решит сдаться в плен. Такие вот хитрости. Он бы с радостью повидал дочурку, которая родилась после того, как он полтора года назад съездил домой в отпуск. Жена как раз купила новый радиоприемник, и, когда они его включили, Гитлер орал, что русский колосс разбит и больше никогда не подымется.
В деревне опять послышалась автоматная очередь, а вслед за тем - негромкие выстрелы где-то поблизости. Он выплюнул окурок и прижался щекой к влажному песку. В пещеру вполз Умфингер с автоматом на шее. Пёттер слышал его пыхтенье и видел, как он прополз четыре-пять метров. Да, если второй сейчас не появится, придется уложить Умфингера штыком. Как же он не учел, что эти скоты могут явиться поодиночке? - ругал себя Пёттер. Умфингер встал и снял автомат с предохранителя. Ну, теперь и за штык браться поздно. В эту минуту в отверстии пещеры возник второй, и Пёттер облегченно вздохнул. Сейчас они заметят сверток с игрушками и подойдут к стенке. Вот они уже у самой стены. Пора! Он потянул на себя проволочную петлю и начал считать. Внезапно их оторвало от земли и друг от друга, швырнуло на противоположную стену, затем пещера обвалилась, и больше ничего не было видно. Пёттер выдернул проволоку, выковырял из песка окурок и пополз обратно - разведанным путем. [87]
– Все в ажуре, - успокоил он Рудата, который бросился ему навстречу.
– В овраге эсэсовцы, - торопливо сказал Рудат. - Машины три, не меньше. Я им живым не дамся.
Он открыл затвор пулемета и вставил новую ленту.
– Фиг они нас поймают, - сказал Пёттер. При их-то неповоротливости. Пошли.
Эсэсовцы явились сюда наверняка не ради них. Минут пять в запасе еще есть, можно отыскать другой выход или хотя бы приличное укрытие, прежде чем каратели доберутся сюда.
Пёттер потащил Рудата через неведомые коридоры и пещеры, через бессмысленный лабиринт, который почему-то все равно уходил вверх. Его не оставляло чувство, что там есть выход - кусты, кроличьи норы, птицы… Именно кусты, кроличьи норы и птицы того песчаного карьера, где он играл мальчишкой, давали ему эту уверенность.
Как бы то ни было, надо отсюда выбираться.
* * *
Наконец они очутились в низенькой полуобвалившейся пещере. Ощупали потолок - корни, стена - сплошь крупные булыжники, точно скрепленные раствором. Значит, поверхность совсем близко. Лежа на спине, они начали штыками рыть землю. И тут услышали над головой шаги. По-видимому, разведпатруль. Затаились, выжидая, пока он уйдет. Снова начали копать - снова шаги, и лабиринт внизу тоже ожил. Отдаленные шорохи, голоса, которые то будто приближались, то опять удалялись, поспешные шаги над головой - и на несколько секунд полная тишина.
– Я им живым не дамся, - повторил Рудат.
– Слушай, ты можешь заткнуться, а?
Пёттер долбил каменную стенку, но та не поддавалась. Выковыривал булыжники и запихивал их в лаз, по которому они сюда попали, замуровывая себя и Рудата, точно в могиле. Воздух наполнился пылью, и вскоре от недостатка кислорода оба прерывисто задышали. Легкие и бронхи жгло огнем, словно они хватили перцу. Шорохи внизу слились в отдаленный гул, а они прикидывали, через сколько минут задохнутся - через двадцать или через тридцать, если в промежутках между приступами кашля будут дышать неглубоко и спокойно.
