Сергей Михеенков - Заградотряд
– Вы, случайно, не знаете, как по-немецки выразиться, чтобы этот дрын замолчал?
– Я знаю, как по-немецки «тишина», – краснея, ответил Багирбеков.
– Он этого не поймёт. – И Мотовилов резко повернулся к немцу, который продолжал что-то спрашивать, шагнул к нему и рявкнул: – Молчать! Ты где находишься, в гриву-душу!
Немец действительно замолчал.
– Вот так. Мало тебе сапёры наваляли… – И приказал связному Васильеву, дежурившему возле пулемёта: – Васильев, сходи-ка за Хаустовым. Он человек учёный, по-немецки наверняка понимает.
Хаустов прибыл через минуту. Приложил к каске ладонь.
– Ладно, ладно, некогда, – махнул рукой Мотвилов и указал на пленного: – Допросите его. Кто? Откуда движутся? С какой целью? И в какой силе?
Хаустов взглянул на пленного оберефрейтора, кивнул ему. Тот ответил вопросительным взглядом и отвернулся. Хаустов сгруппировал вопросы ротного в одну фразу и перевёл её. Немец ответил, что не понимает.
– Не понимает? – И Мотовилов толкнул пленного в грудь, развернул лицом к себе и сказал: – Либо вы, Хаустов, знаете немецкий язык так же, как и я, либо немец дураком прикидывается.
– Разрешите угостить его табаком? – И Хаустов вытащил из-за пазухи душистый кисет с солдатской махрой.
Сворачивая самокрутку, Хаустов спросил оберефрейтора, как его зовут. И в том что-то вздрогнуло, может, желание жить, потому что жизнь его оказалась на краю пропасти, и подталкивать её дальше, самому, стало страшно.
– Хорст, – ответил немец. – Хорст Штрассер.
– С вами разговаривает командир стрелковой роты Шестидесятой стрелковой дивизии старший лейтенант Мотовилов. – Диалог вроде налаживался. – Вам необходимо ответить на несколько вопросов, господин Штрассер.
Хаустов предложил немцу самому свернуть самокрутку, но тот взял оторванный листок газеты и вдруг пальцы его задрожали, так что он не смог держать его.
– Ну вот, человеческое проснулось. – И Мотовилов вытащил из кармана широких галифе помятую пачку «Казбека». – Может, пусть моих закурит? Всё же, в гриву-душу его, представитель высшей расы. Вон как пальчики заходили. Как у пианиста.
Но Хаустов ловко скрутил две самокрутки и одну из них, та, что вышла поизящней, протянул немцу. Тот жадно затянулся несколько раз, прокашлялся и через слезу сказал:
– Спрашивайте.
От Высокиничей в сторону Серпухова двигается колонна авангарда 260-й пехотной дивизии. Сапёрный батальон 460-го пехотного полка. Усилен двумя средними танками и бронетранспортёром с 20-мм пушкой и тяжёлым пулемётом. Оберефрейтор показал нашивку – олений рог с пятью отростками и пояснил, что это отличительный знак их 260-й Вюртембергской пехотной дивизии.
– Спросите, сколько человек в батальоне?
Немец ответил не сразу. Сделал очередную затяжку с тоской посмотрел в поле за речку, откуда его только что приволокли, и ответил, что в колонне четыре взвода. Остальные задержались в Высокиничах. Накануне был сильный бой в районе юго-восточнее Высокиничей, и батальон понёс большие потери убитыми и ранеными.
Немец докурил, погасил, растёр в пальцах окурок.
– Спросите, нет ли в колонне артиллерии?
– Нет, – ответил немец по-русски и снова заговорил по-немецки.
Оберефрейтор что-то спрашивал, повернувшись к Хаустову. Тот тут же перевёл:
– Он спрашивает, что будет с ним?
– Переведите, что об этом он должен был спрашивать себя и своего непосредственного командира четыре месяца назад.
Хаустов перевёл. Немец побледнел и заговорил снова:
– В июне и до середины июля его дивизия находилась в районе Ле Кресо, во Франции, – перевёл Хаустов. – И ещё он сказал, что он такой же, как и вы, солдат, и, когда идёт война, не вправе выбирать, где ему быть и в каком направлении маршировать.
Мотовилов слушал ответ оберефрейтора и только теперь вдруг понял, что он и сам не знает, что делать с ним. Куда его девать, этого немца, когда он допрошен и сказал всё, что их интересовало? В овраг? А куда ещё? Ведь с минуту на минуту сюда подойдёт колонна противника, которая и численно, и вооружением сильнее его роты. И куда его в такой обстановке девать, этого француза из Ле Кресо, или как там его, с вюртембергскими рогами… Раньше, когда Мотовилов командовал полком, такой проблемы не существовало. Пленных либо тут же отправляли в штаб дивизии или корпуса, либо вообще не брали. «Сидел бы во Франции и пил шампанское. Нет, тоже на дармовщинку потянуло, – размышлял Мотовилов, – дранг нах остен…»
Оберефрейтор, как видно, был неплохим психологом.
Хаустов снова начал переводить:
– Он говорит, что владеет весьма ценными сведениями о группировке, которая накапливается на этом участке фронта в ближнем тылу.
– Спросите его, с какой целью?
– С целью овладения разъездом Буриновский с последующим выходом вдоль узкоколейной железной дороги на Серпухов и затем на Московское шоссе. Он готов говорить об этом в штабе нашей дивизии или армии. Имеет также сведения о резервах корпуса и их передвижении.
– Танки? Спросите его, они подтягивают танки?
– Да, товарищ старший лейтенант, он говорит, что второй эшелон их наступления составляет Девятнадцатая танковая дивизия. Дивизия состоит из танкового полка, двух моторизованных полков, одной моторизованной бригады. В дивизию также входит артиллерийский полк, мотоциклетно-пехотный батальон, противотанковые части и другие подразделения. Танковый полк насчитывает около ста машин различных модификаций, в том числе панцер-два, панцер-три и панцер-четыре. Последние два типа составляют основной костяк танкового полка. Панцер-гренадерские подразделения посажены на бронетранспортёры, грузовики и другую технику и обладают высокой маневренностью и огневой силой.
– Спроси, где они собираются делать прорыв?
– Этого он точно не знает. Но готов рассказать о других подробностях.
– Да, так оно, в гриву-душу… Кому охота умирать? А, Хаустов? Ещё поживём? Как выдумаете?
– Если противник введёт в дело танки и мотопехоту…
– Пока у них два танка и один бронетранспортёр. Если немец не брешет. – И тут же, выглянув в глубину траншеи, распорядился: – Морозов, возьми у Платонова винтовку и срочно отведи пленного на разъезд. Сдашь коменданту. Передашь вот эту записку. Автомат и запасные диски оставь. И срочно! Понял? Немца хорошенько свяжи. И гранату с собой возьми. Давай действуй. А вы, Хаустов, пока останьтесь.
Отправляя в тыл пленного немца, Мотовилов надеялся, что там, в штабе дивизии или армии, смотря куда немец попадёт в этой кутерьме и неразберихе, допросят его и быстро сообразят: роте нужна подмога. Или, если рота уже списана как неминуемая, так сказать, плановая потеря, что для армии – капля в море, на угрожаемый участок в любом случае вышлют хотя бы батальон с мало-мальским усилением.
Пленного оберефрейтора увели. Бойцы провожали его мрачными, настороженными взглядами. Переговаривались:
– Куда его?
– В тыл, наше сало жрать.
– Да ну, Морозов в ров повёл.
– Сразу надо было…
– Одеколоном пахнет.
– А ты думал! Поглядим, Сидорёнок, чем ты после боя запахнешь!
В ячейках послышался смех. Приглушённой невесёлой волной он пролетел по траншее и тут же иссяк.
– Мне младший политрук Бурман говорил, что вы профессор, преподаёте в университете. – Мотовилов посмотрел на Хаустова, потом в бинокль, прошёлся по кромке, отделяющей поле и дальний лес за речкой, отыскал серые бугорки своих бойцов, полчаса назад расстрелянных из пулемёта мотоциклистами, и некоторое время рассматривал их. Ему вдруг показалось, что один из них шевелится. «Нет, вряд ли», – в следующее мгновение подумал он и сказал: – Однако в вас чувствуется бывший военный. Чем ближе противник, тем явнее он в вас оживает.
– Возможно.
– Вы – человек с прошлым.
– Все мы, товарищ старший лейтенант, не без прошлого.
– А ведь один из них ещё живой. – И Мотовилов протянул бинокль Хаустову. – Вон, видите, где разведку расстреляли, трое лежат. Один сюда ползёт. Или мне кажется. Глаза слезятся, устали.
Хаустов вскинул бинокль. Сумерки уже закрывали даль. В окулярах бинокля они ещё сильнее сгущались. Хаустов уже ничего не мог разглядеть. Он вернул бинокль и сказал:
– Я бы на вашем месте, товарищ старший лейтенант, послал туда людей. Чтобы проверили, нет ли там раненых, которые нуждаются…
– Вы воевали в ту войну? – перебил Хаустова ротный. – Молчите… Я бы на вашем месте тоже больше помалкивал. По тому, как вы держали бинокль, можно понять многое. Так воевали или нет? Уверен, что не в Красной Армии. А, ваше благородие? Ладно, идите. Только смотрите, боец Хаустов, если что, в гриву-душу, собственноручно… – И Мотовилов похлопал по тяжёлой кобуре ТТ.
– Это вы напрасно. Я на фронт пошёл добровольно.
– Ладно, Хаустов, поговорим после боя. Вон, посмотрите, идут. Недолго ждали. – И, опустив бинокль, крикнул: – Рот-та! Приготовиться к бою! Командиры взводов, ко мне!
