Марк Хелприн - Солдат великой войны
Он приземлялся на карнизы и выступы, которые рушились после того, как он делал следующий шаг. Холодный свет луны не пробивал темноту расщелин, которые выглядели реками черной нефти.
Скоро он уже не думал ни о чем, кроме быстрого продвижения вперед. Риск и физическая нагрузка бодрили его. Он ощущал себя всесильным и неуязвимым. Грациозный, как газель, перескакивал через расщелины, а очутившись на другой стороне, бежал, чувствуя в себе слишком много энергии, чтобы не бежать.
Задолго до рассвета миновал маленькую трещину, не шире газеты. Через четыре или пять метров после нее ждал каньон, для преодоления которого требовалось набрать скорость. Он набрал. Прыгнул далеко и высоко, приземлился на плоский и ровный участок снега. Тут же снег разлетелся во все стороны: он бы не выдержал тяжести Алессандро, даже если бы он попытался пройти по нему на цыпочках.
Алессандро не почувствовал ни страха, ни разочарования, а время застыло. Его охватила великая всепоглощающая радость. Он летел, снег и лед холодили лицо, и в этот долгий миг он полностью освободился от сожалений, вины, печали, ожиданий и честолюбия.
Что-то вырвало его из бесстрашного совершенства и безграничной радости, напомнило о печали и решимости, и он развернул ледоруб с длинной ручкой враспор к сужающимся стенкам расщелины. Обе его части, и головка, и острие, начали стукаться о лед и прорезать в нем все более глубокие каналы. Он крепко держался за ручку, и создавалось ощущение, что в руках у него веревка, которая спускается с блока и постепенно замедляется.
Теперь он падал достаточно медленно, чтобы надеяться, что не разобьется об иззубренное дно, но когда упал, выяснилось, что дно покрыто толстым слоем мягкого снега. Приземлился на одно колено, другая нога согнулась, но не сломалась, ледоруб вонзился в стену. Его поразило, что он невредим, жив и счастлив.
Перед тем как январская заря затеплилась над крышей Европы, за километры от ближайшего человеческого жилья, на снежном поле ледника, огромного, как мегаполис, Алессандро Джулиани стоял на коленях на снегу на дне сорокаметровой расщелины в абсолютной темноте. Кровь шумела в ушах, сердце громко билось, а он смеялся, потому что в точности принял позу сэра Уолтера Рэли, о котором не думал и десятой доли секунды с тех пор, как ему исполнилось девять лет.
* * *Солнце поднималось в чистое небо, и к тому времени, когда Алессандро выбрался из расщелины, горы уже сверкали под его первыми лучами. К середине утра он миновал ледник и продолжал подъем по узкому ледяному ущелью. Горячее солнце скоро обожгло лицо. Он забыл про еду, но сил у него словно и не убывало, он все поднимался и поднимался в разреженном воздухе.
Осознав в какой-то момент, что слишком быстро расходует энергию, попытался замедлить подъем, дышать более глубоко и ровно, двигаться не так резко, но не смог. Его тянуло вверх, и он сам не мог объяснить, почему, силы не иссякали, он не понимал, из каких источников они берутся. Поднимался он без страховки и, если б сорвался, летел бы добрых пятьсот метров.
На вершине ущелья ветер дул с такой силой, что Алессандро приходилось щуриться, чтобы что-то увидеть. Склон на южной стороне оказался совсем не таким, как на северной, и, похоже, по нему можно было идти. Отойдя от гребня на несколько шагов, Алессандро оглядел открывшуюся внизу панораму. Слева виднелся Инсбрук, маленький пятачок белого, терракотового и синего, – в долине, которая вела к перевалу Бреннера. Там находились огромные военные лагеря, которые Алессандро много лет назад видел из окна поезда. И если они остаются там до сих пор, то в них живут закаленные боями солдаты, а не зеленые новобранцы. Так что он спускался в густонаселенную австрийскую долину, которую решил пересечь при свете дня.
На дне долины он остановился поесть на берегу реки, которая сначала разлилась, а потом отступила, оставив сухой, лишенный снега берег, теплый, точно весной. Он проходил мимо людей на дороге, приветствовал их тирольским: «Scut», – отчего они думали, что он – один из первых альпинистов, вернувшихся в их горы. Один раз встретил отряд конных драгун. Пятьдесят всадников внезапно возникли впереди у поворота дороги. Появились ниоткуда и проскакали мимо, а он только растерянно улыбался. Вероятно, драгуны сочли ниже своего достоинства допрашивать одинокого путника в штанах альпиниста, идущего по горной дороге ясным днем, а может, и вообще плевать на него хотели и проскакали мимо, только прибавив ходу. Алессандро вновь убедился, что радость остаться на свободе острее радости быть свободным.
Добравшись до подножия Штубайталя, он уже преодолел больше половины пути до Италии. Решил начать подъем, даже зная, что подниматься придется в темноте, но луна в ту ночь светила так ярко, что темнота не доставила ему никаких хлопот, и утром он оказался в верхней части северного склона Пан ди Зуккеро, последней горы на пути к Италии. В клубящемся тумане, который прижимало к земле холодное и синее небо, Алессандро, потный от усилий, затрачиваемых на подъем, и замерзающий от холода, доел остатки провизии, выбросил рюкзак и приготовился к последнему марш-броску.
Он знал длинный южный склон Пан ди Зуккеро, который выводил в Италию, пологие снежные поля, которые могли ослепить, сверкая отраженным светом солнца, но он точно знал, что не провалится и не упадет.
* * *Солнце выжгло туман, который поднимался, таял и наконец совсем исчез, словно дым от потухшего костра. Восточный склон Пана залило тем утренним светом, который побуждал Алессандро не идти, а бежать, но теперь он устал, да и на пальцах появились признаки обморожения. Лицо обгорело и пошло волдырями, щеки и подбородок покрывала трехдневная щетина.
Дорога далась бы в сто раз сложнее, будь погода хуже, он бы, наверное, погиб, но солнце пригревало, а цвет неба зачаровывал альпинистов до такой степени, что они забирались в такие места, откуда иной раз не возвращались.
Пробираться по узким ледяным ущельям уже стало его второй натурой. Подъем на тысячу метров по крохотным трещинам над пустотой не составлял никакого труда. Каждый шаг мог стать последним, но шагал он только увереннее, доведя каждое движение почти до автоматизма. Озабоченность и тревога ушли, уступив место восхищению высотой и гордости за точность каждого шага. В этом он, наверное, уже сравнялся с горным козлом, который никогда не колеблется, зная, что ноги не подведут.
На середине массивного склона, выводившего к гребню, за которым начинался последний спуск, Алессандро почувствовал слабость и головокружение. Ему хотелось отдохнуть, но, разумеется, отдыхать не мог. Даже не решался сбавить скорость.
Короткие вдохи служили метрономом, отмерявшим время между ударами ледорубов, время от времени он поворачивал голову, чтобы сплюнуть. Через час ему стало казаться, что он видит на снегу красные водоросли. По мере приближения к гребню перестал об этом думать, пока пятачок идеально чистого снега не покрылся красными пятнышками после того, как он туда плюнул.
Когда до гребня оставалось пятьдесят метров, над ним взметнулся снег: вдруг поднявшийся ветер сбрасывал его вниз. Снег плясал в воздухе, образуя сверкающий туман. Гребень ожил, пришел в движение, сверкая на ярком солнце.
Алессандро, наоборот, застыл. Раз за разом на секунду засыпал, а потом заставлял себя проснуться. Сон не только доставлял удовольствие. Он окутывал, согревал, утаскивал в себя.
Потом он проснулся усилием воли и поднялся еще на двадцать метров. Понял, что не сможет подняться, если не отдохнет. Вновь заснул, и по мере того, как сон становился все более мягким, теплым, расслабляющим, начал падать, но проснулся, как от удара молнии, который вспыхнул в голове и пробил до пяток, и тут же усталость переродилась в злость и действие.
Ледорубы замелькали так быстро, что он едва их видел. Очки залепили кровь и лед, но ему было жаль тратить время и силы, чтобы сорвать их с лица. Когда поднял голову, кометы снега кружили над ним, осыпая белым дождем, и ветер, пронизанный солнцем, завывал в самое ухо. За гребнем, он это знал, начинается многокилометровый белый склон, а пока ветер все сбрасывал и сбрасывал снег. Впереди его ждал легкий спуск, по которому еще до наступления сумерек он мог добраться до Италии. И если у него хватит сил преодолеть эти два последние метра, война для него закончится. Он встанет на ноги, посмотрит вдаль и в идеально чистом воздухе увидит темно-синюю долину реки По, тонкую линию за снежными вершинами Доломитов. Там, на территории не столь суровой, текли реки и деревья покачивались под теплыми ветрами. В двух метрах от гребня его охватила любовь к золотой осени Рима. Там лежали его прошлое и будущее, все утерянное и все, что он мог обрести. Алессандро спокойно посмотрел на снег, который взлетал к синему небу, и, напрягая последние остатки сил, полез прямо в него.
