Михаил Кожухов - Над Кабулом чужие звезды
Опустевшие, разрушенные кишлаки обступают трассу на Хайратон, тоже пустынную в этот утренний час. Только рев наших бэтээров ломает настороженную тишину долины, только изредка промчится навстречу разукрашенный грузовичок, мелькнет за бортом процессия: старик верхом на потертом ишачке, за ним две покорные женские фигуры в чадрах. Кто они, куда? Кто знает.
По этим глиняным кишлачным руинам уже который год проходит межа. Здесь, на дороге, стоят посты и заставы, день и ночь не смыкающие глаз. Там, до самых заснеженных хребтов на горизонте, — «зеленка», кишлачная зона. С кем ее жители? Почти поголовно неграмотные, что знают о нас, о Кабуле? Хотят ли перемен, обещанных новой властью? Или, дождавшись сумерек, протерев масляными ветошами английские винтовки-буры, оставшиеся еще с прошлой войны, идут к дороге, повторяя шепотом имя «милостивого, милосердного», и наводят прицел? Наш путь лежит к ним, в кишлачную зону.
Исполняющий обязанности командира отряда спецпропаганды лейтенант Алишер Ахмаджонов, сидящий рядом со мной на «броне», оборачивается рывком, напряженно вслушивается в слабое шуршание рации. Оборачиваюсь тоже — там, за нашими спинами, видна только дорога, тающая в дымке горизонта.
— Там бой. — Голос Алишера тонет в реве движков. — «Духи» бьют по заставе: мы чудом проскочили!
Декабрьский ветер треплет над развалинами глиняных крепостей красно-черно-зеленые флаги на длинных строганых жердях — цвета этой войны.
От Кабула до Чарикара, где ждут наш отряд, путь недолгий, на хорошей скорости — часа полтора. В самый раз, чтобы остекленеть на холодном декабрьском ветру. По-хорошему, надо бы забраться в теплое грохочущее чрево машины, но там, внутри, мало шансов уцелеть при подрыве или гранатометном обстреле, и мы остаемся наверху, подняв воротники бушлатов, надвинув ушанки на глаза.
В кабинете секретаря НДПА провинции Парван потрескивает японская масляная печка, черные кожаные диваны стоят вдоль стен, на полу расстелен красный ковер — что за дом в Афганистане без ковра? Секретарю, его имя Аманулла, на вид лет сорок. Он курит, улыбается в усы, подливает зеленый чай в пиалы гостей — что за встреча в доме афганца без чашки крепкого чая? В комнату заглядывает человек:
— Шурави, вас спрашивает шурави-генерал.
Перед входом трое — переводчик-таджик, немолодой человек в афганской форме без знаков различия, который по возрасту и правда мог быть генералом, и еще один в гражданском с лицом пьющего человека. Как оказалось, партийный советник провинции Парван. Он небрежно скрестил ноги, оперся на автомат и покровительственным тоном сообщил, что все контакты с афганцами надлежит осуществлять только через него.
— Ну, вы там поосторожней. И надо было нам сообщить: и вам спокойнее, и нам.
Мои спутники промолчали, а я не выдержал:
— Нам вроде и так спокойно.
Партийный советник смерил меня глупым недоуменным взглядом.
В неспешной беседе обсуждаем с секретарем Амануллой подробности завтрашнего рейда: утром, вместе с представителями местной власти, мы углубимся в кишлачную зону. Пункт назначения — Рабат, столица мятежного отряда Амир-хана. Правда, не так давно Амир-хан подписал протокол о сотрудничестве с народной властью: обязался прекратить разбой на участке дороги, который проходит по его землям, а в обмен получил оружие, боеприпасы, продовольствие. Держит ли слово пуштун? В ответ на этот вопрос секретарь неопределенно разводит руками: и да, и нет. На чарикарском базаре, где знают все и вся, поговаривают, будто Амир-хан пропускает за плату через свои земли караваны с оружием, что его люди устраивают диверсии на трубопроводе, который тянется вдоль трассы. Словом, такие протоколы о сотрудничестве — дело тонкое. Командиры «протокольных» отрядов, случалось, не раз вновь переходили на сторону оппозиции, ухитряясь пополнить карман и там, и здесь: специфика Востока.
А велика ли банда у Амир-хана?
— Тысячи полторы стволов, если считать стариков и подростков, — отвечает Аманулла. — После того как мы подписали с ним протокол, в Чарикаре стало потише, но что-то темнит Амир-хан в последнее время. Если перетянуть его на нашу сторону, нам бы большая помощь была. Так как, командор, пойдешь в Рабат?
Что ж, Рабат так Рабат. Задача не труднее и не легче той, которую отряд Ахмаджонова выполнил вчера, и той, которая ждет его завтра. Подразделения, участвующие в боях, меряют свои успехи числом захваченных единиц оружия и уничтоженных банд. Отряды специальной пропаганды — числом несделанных выстрелов, сохраненных жизней, неразрушенных кишлаков.
В уезде Даши в кольцо окружения советских частей попала банда Сахир-джана, негласного хозяина здешних мест. Мятежникам передали ультиматум: если не сложите оружия, погибнут все. Окруженные ответили молчанием. Отряд Ахмаджонова получил приказ срочно выступить в район кишлака Чашмайшир, попытаться решить конфликт мирным путем. Итог: Сахир-джан сам пожаловал к ним вместе с личной охраной. Выяснилась любопытная подробность: когда работал громкоговоритель агитмашины, афганцы записывали их слова на магнитофон. А после слушали еще раз, спорили, думали напряженно. Говорят, из того кишлака не сделано с тех пор ни единого выстрела.
Баглан. В провинциальном комитете НДПА они оборудовали медпункт. Дважды в неделю выстраивается там солидная очередь на прием к советскому врачу. Единственный медпункт на многие километры вокруг.
Пули-Хумри. Здесь они отремонтировали школу: побелили стены, оборудовали, как сумели, классы. А потом приняли участие в «хашаре» (субботнике, по-нашему) по ремонту мечети.
— Считай, целую стену восстановили, — рассказывал мне Алишер Ахмаджонов.
Алишер — не строитель вовсе и даже не кадровый офицер — филолог. Как, впрочем, и Ислам Ганиев, начальник звуковещательной станции — «зээски». В отряде его называют муллой, он действительно знает Коран назубок. Алишер и Ислам уже не один год вместе шагают по жизни: учились в институте в одной группе, вместе распределились на работу, вместе получили призывные повестки, теперь вот вместе и служат.
В Балхе, в районе, где никогда не было советских солдат, отряд встретила гробовая тишина. Только в одном из домов — три немощных старика. Оказалось, накануне приходили боевики, убедили кишлачных аксакалов: придут «шурави», никого не пощадят. Взрослых убьют, женщин опозорят, детей угонят к неверным. Люди поверили, ушли в горы. Решение отряд принял такое: все, что привезли с собой — одежду, топливо, муку, — сложили на площади. Провели полнейшее медицинское обследование недоумевающих, перепуганных стариков. Развернули кино — три аксакала были единственными зрителями того необычного сеанса. А потом еще и концерт для них дали по полной программе.
Должности руководителя ансамбля в штатном расписании агитотряда не имеется, так что тут личная заслуга пулеметчика Бахадыра Аллабергенова, который поет таджикские, туркменские и даже индийские песни — их особенно любят афганцы. Сам он играет на рубабе, а киномеханик Максуд Гонжаев — на дойре.
Через два месяца отряд снова был в Балхе. Заезжать в тот кишлак не собирались, но люди, узнав об их приближении, сами отрядили послов к дороге: звать в гости. Наверное, ни одного человека не осталось тогда в домах — советских встречали всем миром.
А в районе кишлака Газон, тоже в уезде Даши, к командиру подошел дуканщик:
— Не ходи сегодня в кишлак, командор, там засада: не сносить вам головы.
Они все же пошли. Потому что однажды в этом районе после их посещения одна из вооруженных групп перешла на сторону кабульского правительства. Потому что обещали прийти. А засада? Так ведь они все же не солисты эстрады — мотострелки. На выполнение каждого их рейда ставится боевая задача, и каждый выход приравнен к участию в боевой операции. Это и справедливо: случается всякое. Недаром в праздничный день почти у каждого из них на груди ордена и медали, не за концерты полученные.
Вот Багир Нуриев, например, — старшина отряда. В пору, о которой речь, Багир последние дни дохаживал в прапорщиках. Уже служа в Афганистане, экстерном закончил военное училище — без пяти минут лейтенант. Как сумел? Ничего удивительного: заводной, моторный, не человек — ураган! Он азербайджанец вообще-то, но весь свет у него в земляках, весь свет в товарищах. А уж если рассказывать начнет… Сам слышал одну историю о том, как Багира в некоем известном городе приняли за большого начальника, а он только посмеивался в свои черные усы да помалкивал. Было это, не было? Поди проверь. При этом служит старшина отлично: боец у него одет-обут с иголочки, сыт и ухожен. В Афганистан он, между прочим, не случайно попал. Рапорты писал, недоумевал: почему медлят с ответом — такое дело, и без него?!
Сейчас Багир пишет не рапорты — письма домой. И ответа ждет с нетерпением. Дома учится ходить по земле маленький Нуриев — сын, которого он пока только на фотографии и видел.
