Василий Веденеев - «Волос ангела»
Стук повторился, уже настойчивый, по-хозяйски громкий. Быстро соскочив с кровати, Пашка схватил одежду в охапку и на всякий случай метнулся к окну, выходившему в густой сад.
— Иду, иду… — шаркая ногами в обрезанных валенках, прокричала глуховатая старуха, хозяйка домика. Прикрывая ладонью свечу, она подошла к двери. — Кого это несет?
— Домна?.. — раздался в ответ знакомый, чуть хрипловатый голос. — Отворяй, свои!
Домна загремела запорами, и в дом вошел похудевший, одетый в поношенное пальто с чужого плеча Антоний. Пашка, бросив свою одежонку, вышел ему навстречу.
— Сбежал?
— Керенский отпустил… — усмехнулся Антоний, тяжело опускаясь на лавку у стола. — Соберите мне быстро пожрать чего… Водка есть?
Пашка кивнул и полез за печь, загремел там посудой. Домна, охая и причитая, начала собирать на стол.
— Ну, за здоровье Саши Керенского… — Антоний опрокинул в рот водку, со стуком поставил стакан, захрустел луковицей. Пашка услужливо подвинул ближе к нему тарелку с вареной бараниной. — Он к нам сострадание имеет, наверное, потому, как сам из адвокатов. Я слыхал, тут Корнилов на Питер шел? Вот тот бы не помиловал — и своих, и чужих, всех бы перевешал. А Саша Керенский, тот молодец… Чего нового? Работал без меня?
— Так, по мелочи… — Пашка тоже налил себе водки. — Знакомый твой присоветовал тихо сидеть пока.
— Ладно… Отоспимся и надо будет переодеться, а то в рванье ходить неудобно. Попался в дороге один черт, ободрал в карты, хотел было с ним разобраться, да их целая компания оказалась… Ну, пришлось так. — Антоний кивнул на валявшееся у порога пальто.
— Во… — не утерпев, похвастался Пашка, доставая офицерский наган.
Антоний взял, повертел, рассматривая:
— По нынешним временам — нужная вещь! Завтра мне добудь. И патронов поболе. Понял? Схожу к знакомому — должен помочь деньгами на первое время. А потом, думаю, грохнем здесь ювелирный магазин или какую квартиру побогаче и тут же махнем в Первопрестольную. В Питере сейчас нехорошо, в Москве вольготней. Пока ехал, наслушался — бастуют, солдаты, комитеты, большевики, меньшевики, матросы… В Москву подадимся. Да, еще сходишь инструмент закажешь, знаешь, какой надо. А про меня молчи!
Насытившись, откинулся от стола, закурил.
— Сентябрь на исходе… Почти два года отмотал. За все теперь поквитаюсь…
* * *Старая Россия умирала тяжело, судорожно цепляясь за проходящее время, не понимая того, что оно для нее уже кончилось. Еще 27 февраля в России было свергнуто царское самодержавие. В стране установилось двоевластие: с одной стороны, существовало Временное правительство, представлявшее диктатуру буржуазии, с другой — Советы, проводившие в жизнь диктатуру рабочих и крестьян, революционно-демократическую диктатуру самых обездоленных масс страны. Это вело Россию к новым классовым битвам за власть, которую неизбежно — и это доказала история — должны были взять большевики. Сразу же после свержения самодержавия ими была поставлена новая задача. 3 марта 1917 года на митинге рабочих и солдат в Петрограде принята резолюция:
«1. Временное правительство не является действительным выразителем народных интересов: недопустимо давать ему власть над восставшей страной хотя бы на время; недопустимо поручать ему созыв Учредительного собрания, которое должно быть созвано в условиях безусловной свободы.
2. Совет рабочих и солдатских депутатов должен немедленно устранить это Временное правительство либеральной буржуазии и объявить себя Временным революционным правительством».
Немедленно не получилось — еще слишком крепки были реакционные силы. Но ликующая толпа встречала на Финляндском вокзале Ленина, слушала его речь, произнесенную с башни броневика; боевой программой партии стали «Апрельские тезисы», в августе — сентябре написана Лениным знаменитая работа «Государство и революция», разрешившая основной вопрос — об отношении социалистической революции к государству. Большевики уже готовы были взять власть.
И вот он приблизился, тот день, — двадцать пятое октября 1917, поднял якорь и вошел в Неву крейсер «Аврора», ощетинившись штыками, шли к Смольному отряды Красной гвардии и революционных балтийцев, готовы к выступлению солдаты в казармах…
А что же старая Россия? Как безнадежно больной, себялюбивый, эгоистичный и неумный человек не хочет верить в близость конца, так и она не хотела верить в неминуемость краха.
Двадцать четвертого октября 1917 года самая распространенная в Москве, да и, наверное, во всей старой России, буржуазная газета «Русское слово», располагавшая информацией о жизни страны и за рубежом, писала на своих страницах:
«Союз русской интеллигенции (сознательных граждан) извещает Москву и Россию о том, что знакомство с его программой и запись в члены производится ежедневно в меблированных комнатах на Сретенке…
Партия народной свободы (кадеты) сообщает, что в Алексеевском народном доме состоится доклад А.П. Давидова „Текущий политический момент и предстоящее Учредительное собрание“»…
Правление акционерного общества курорта «Кавказская Ривьера» (г. Сочи) объявляло в газете: «Правление извещает господ акционеров о том, что дивиденд за 1916 год по акциям курорта Сочи будет оплачиваться Русско-Азиатским банком. Ввиду настойчивых просьб сим уведомляем, что акции курорта второго выпуска давно полностью распроданы…»
Истекающая кровью армия еще сдерживала на фронте натиск немецких и австро-венгерских частей. Из ставки сообщали:
«Северный, Западный, Юго-Западный и Румынский фронты — перестрелка патрулей и действия разведывательных партий.
Кавказский фронт — ничего существенного.
Балтийское море — без перемен.
Другие новости: морской бой в Каттегате. Керенский о помощи союзникам».
Из Петрограда сообщали:
«В Совете Российской Республики — прения о внешней политике. С речами выступили Пошехонов, Потресов, Соколов, Терещенко.
Петроградские Советы делают все усилия, чтобы подчинить своему влиянию Петроградский гарнизон.
Вчера Военно-революционный комитет совета разослал в военные части предписания не подчиняться распоряжениям военного начальства, не подписанным комитетом, и назначил во все части комиссаров…
Ввиду нерешительности, проявляемой начальником военного округа полковником Полковниковым, Керенский вызвал начальника штаба округа полковника Багратуни, которому даны были инструкции потребовать от Петроградских советов аннулировать телефонограммы Военно-революционного комитета о неподчинении штабу…
Правление акционерного общества „Скороход“ приглашает пайщиков на чрезвычайное общее собрание. Предметы занятия: вопрос об увеличении основного капитала…
Господин Йорданов имеет честь сообщить, что готов приобрести до пяти-шести тысяч квадратных саженей земли для постройки фабрики…»
Вечером двадцать четвертого октября 1917 года в Московском драматическом театре шла пьеса «Павел I», в Камерном театре — «Фамира Кифаред». В театрах легкого жанра — «Зеркало девственниц», «Игривые воспоминания дедушки», «Политические беседы извозчиков», «Российский Наполеон», «Шпанская мушка», «Принцесса долларов», «Король веселится», «Ко всем чертям», «Блудлив, как кот», «Дон Померанцо и Дон Помидоро». Объявлен бенефис Вертинского…
Двадцать пятого октября 1917 года старая Россия умерла…
И наутро вышли из-под ленинского пера чеканные строки:
«К гражданам России!
Временное правительство низложено. Государственная власть перешла в руки органа Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов — Военно-революционного комитета, стоящего во главе петроградского пролетариата и гарнизона.
Дело, за которое боролся народ: немедленное предложение демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю, рабочий контроль над производством, создание советского правительства, — это дело обеспечено.
Да здравствует революция рабочих, солдат и крестьян!»
* * *Для Поэта не стоял вопрос о том, принять или не принять совершившуюся революцию. Он выстрадал ее вместе с народом, выстрадал в душе, в стихах, которые тоже можно считать партийной работой.
Он уже не служил в армии с первого августа. Был снят со всех видов довольствия как негодный к службе. Но счел себя мобилизованным революцией. Он сам о себе писал: «Пошел в Смольный. Работал. Все, что приходилось…»
* * *Пожилой, заросший бородой солдат в мятой шинели бережно расправил на заскорузлой ладони листок сероватой бумаги военного времени. Усердно шевеля губами — какая уж у него грамота! — по складам прочел: «К гражданам России!»
Такие на первый взгляд простые слова воззвания на еще сыром, прямо из типографии, листке словно звенели призывным набатом. Привычно закинув винтовку за плечо, он бережно сложил листок, убрав его за подкладку потертой солдатской папахи с красной ленточкой вместо царской кокарды, поближе к тщательно свернутым Декретам о мире и о земле.
