Искандер Гилязов - Легион «Идель-Урал»
Сборных лагерей осенью 1941 — весной 1942 гг. вблизи передовой линии фронта было создано немало. К сожалению, наши сведения об этом далеко не полны, но можно привести некоторые данные о пунктах сбора нерусских военнопленных конца весны — начала лета 1942 г.: туркестанцы собирались в лагере Ромны (с 8 июня 1942 г.), грузины — в Гадяче (с 18 июня 1942 г.), азербайджанцы — в Прилуках (с 20 июня 1942 г.), армяне — в Лохвице (с 24 июня 1942 г.), представители северокавказских народов — в Миргороде (с 14 июня 1942 г.), а лагеря Хорол (дулаг 160, с 29 мая 1942 г.) и Лубны (дулаг 132, с 11 июня 1942 г.) являлись смешанными — в них доставлялись все военнопленные, которых затем разделяли по национальному признаку. Обратим внимание на то, что для удобства дальнейшей транспортировки военнопленных лагеря, как правило, располагались на крупных железнодорожных станциях. Большинство из размещенных на территории Украины военнопленных составили основу создаваемой 162-й тюркской дивизии. Хотя на тот момент еще не было приказа о создании Волго-Татарского легиона, татары также отделялись от остальных пленных, среди них уже тогда проводилась вербовка в легион: комендант всех указанных лагерей сообщал 20 июня 1942 г., например, что в лагере Хорол из 9450 пожелавших записаться в легионеры татар было 1043 человека.[94]
31 октября 1941 г. ОКВ докладывал о первых итогах работы, и это важно подчеркнуть, именно в МИД: число зарегистрированных военнопленных из тюркских народов на тот день доходило до 55 тысяч, из них около 5 тысяч — в Восточной Пруссии. Из зарегистрированных военнопленных комиссиями Восточного министерства уже было отобрано для сотрудничества 5600 человек (особенно в качестве пропагандистов).[95]
И все же работа эта была организована из рук вон плохо: вопросы размещения, обеспечения пленных не были улажены, так что положение отделенных мало чем отличалось от положения остальных, и в специальных лагерях пленные умирали сотнями и тысячами от голода и холода, о чем с определенной тревогой говорилось в указанном докладе ОКВ. Свое неудовлетворение организацией работы выражали и представители МИДа. 15 ноября 1941 г. уже знакомый нам Гросскопф сообщал своему шефу Риббентропу о первых итогах деятельности комиссий в лагерях. Серьезную ошибку он видел в том, что из директивных документов совершенно неясно, представители каких восточных народов должны целенаправленно отделяться от других военнопленных, «поэтому, например поволжские татары и узбеки остаются вне этого приказа». Гросскопф выражал недоумение по поводу того, что «директива ОКВ оперирует термином „азиаты“», а это, по его мнению имело «определенный оттенок пренебрежения». Он предлагал уточнить это название и употреблять либо общепринятые этнонимы, либо обобщающие термины вроде «тюркские народы СССР» или «мусульмане».[96]
Похожие трудности для немецкой стороны, связанные прежде всего с организацией этого мероприятия, имели место и позднее: например, 18 сентября 1942 г. ОКХ сетовало на них в справке, отправленной в Восточное министерство. Представитель министерства Отто Бройтигам в своем ответе призвал военные власти активизировать эту работу, учитывая ее «огромное политическое значение».[97]
Собственно же комиссии по работе с военнопленными начали свою работу в лагерях в конце августа 1941 г. Всего, по данным Патрика фон цур Мюлена, было создано от 25 до 30 комиссий общей численностью состава от 500 до 600 человек.[98] Возможно, более точная цифра — 25 комиссий, функционировавших в начале ноября 1941 г., приведена в справке по МИДу, составленной Эрнстом Вёрманном.[99] В комиссии входили вначале исключительно немецкие чиновники от Министерства Розенберга и многократно проверенные старые эмигранты, впоследствии в них начали включаться и согласившиеся на сотрудничество бывшие военнопленные. Задачи комиссий были довольно расплывчаты: посещение лагерей и составление списков тюрко-мусульманских военнопленных. Конечно, такие списки позже нашли свое практическое применение при организации Восточных легионов. Комиссии «должны были проверять отобранных военнопленных с точки зрения их благонадежности и определять, куда следует направлять каждого в отдельности. Для достижения этой цели после тщательнейшей проверки были назначены лица из эмигрантов, а наиболее надежным из них доверено руководство отдельными комиссиями». По мнению Арно Шикеданца, «будущего», но так и не состоявшегося «рейхскомиссара» Кавказа, «комиссии проводили значительную работу в смысле обеспечения и сохранения рабочей силы военнопленных и оказали большую помощь комендантам лагерей».[100] Однако с этим мнением соглашались далеко не все.
Проиллюстрировать работу комиссий можно на основании воспоминаний татарского эмигранта Ахмета Темира.[101] К началу войны он, как известно, уже успел защитить диссертацию в Гамбургском университете, и немецкое руководство сочло возможным привлечь его к работе с татарскими военнопленными.
27–28 августа 1941 г. в качестве члена комиссии А. Темир посетил два лагеря, расположенных неподалеку от Ганновера, в округе Фаллингбостель-Орбке (шталаг XI Д) и Берген-Бельзен (шталаг XI Ц). В первом из них находилось 60 военнопленных татар, 5 башкир и 5 чувашей, во втором — 135 татар, 4 башкира и 54 чуваша. В Орбке А. Темир побеседовал со всеми тюркскими военнопленными по отдельности, в Берген-Бельзене — с большинством. Какие вопросы выяснялись во время таких бесед?
1. Взаимоотношения между самими тюркскими народами. Темир замечал, что когда военнопленным задавались подобные вопросы, они — и татары, и башкиры — были удивлены и заявляли, что это фактически один и тот же народ, что нельзя отделять одного от другого. Подчеркивались и дружеские взаимоотношения татар с чувашами (об этом говорил, например, военнопленный Анатолий Казаков, 1922 г. рождения, из деревни Аксу Буинского района Татарстана).
2. Отношения тюркских народов к русским. В этом вопросе проверяющий оказался в затруднительном положении, потому что, на его взгляд, «почти 98 % военнопленных происходят из сельской местности, а 95 % процентов деревень этих военнопленных этнически однородны, поэтому трудно сказать что-либо ясное и определенное
06 отношении тюрко-татар к русским». Он считал, что большинство из пленных вообще не желает говорить на эту тему из чувства страха и неопределенности, хотя и отметил, что некоторые из пленных высказались недружески по отношению к русским. По наблюдениям А. Темира, и в самих лагерях военнопленных сложилась недружественная и напряженная атмосфера, которая приводила даже к дракам на национальной почве. При этом как будто русские военнопленные пренебрежительно относились к представителям других национальностей, называя их «нацменами и предателями» и заявляли, что немцы их повесят. Поэтому некоторые из пленных предпочитали скрывать свою национальную принадлежность и при составлении списков называли себя русскими. Из всего сказанного А. Темир делал вывод, что «вражда между русскими и тюрко-татарами в Поволжье является вечным законом жизни».
3. Отношение к земельным вопросам и экономическое положение. В данном вопросе А. Темир отмечал общую негативную оценку колхозной системы, которая привела к слому привычного уклада жизни, обнищанию и бесправию основной массы сельского населения.
4. Отношение к большевизму. В рапорте подчеркивается, что «большинство относится к большевизму отрицательно, а многие даже выражают свою ненависть к нему».
5. Религиозный вопрос. Отмечалось, что молодое поколение тюрко-татар уже успело отдалиться от религии и не соблюдает всех религиозных обычаев. Но все военнопленные заявляли во время бесед, что их родители очень религиозны. Так что, по мнению А. Темира, религиозная традиция продолжает жить в народе.
Кроме указанных моментов в рапорте обращалось внимание и на внешний вид военнопленных. По наблюдениям автора, в основной массе это были молодые и трудоспособные люди 1915–1922 гг. рождения. Уровень их образования довольно низок, только 3–4 человека имели высшее образование, но практически все умели читать и писать. Многие отмечали, что они добровольно сдались в плен. А. Темир выражал мнение, что «их легко можно будет привлечь к борьбе за их собственное национальное дело и тем самым противопоставить московскому большевизму».
В заключение автор рапорта привел пожелания военнопленных быть отделенными от русских, получить работу, а также лучшее обеспечение, одежду и пропитание.
Примерно в том же направлении велись беседы с военнопленными и в других лагерях на территории Восточной Пруссии, в которых побывал А. Темир:
• 6–7 сентября 1941 г. — лагерь Торн (шталаг 312, 35 татар и башкир, 10 чувашей, 5 марийцев);
