Лев Лобанов - Всем смертям назло. Записки фронтового летчика
Вынужденная посадка
Я выхожу из боя. Сброшены бомбы. На земле разгорался пожар — мы бомбили железнодорожный узел противника. В небе над целью распускались яркие цветы разрывов зенитных снарядов. Бессильно метались в поиске самолета бледные при полнолунии лучи прожекторов. Домой, скорее домой!
Настроение отличное: задание выполнено, на развороченных стальных путях горят вражеские эшелоны с топливом, разбит один прожектор, мотор «тройки» работает, как часики, погода идеальная. Хорошо!
— Порядок, командир, курс — 64!
— Молодец, штурман, есть курс 64!
И вдруг минут через пятнадцать без всякой видимой причины начала сильно нагреваться вода. «В чем дело? Обороты минимальные, а температура растет и растет…» И тут слышу доклад штурмана:
— Из расширительного бака выбивается пар!
Теперь понятно: повреждена система охлаждения двигателя. Где-то вытекает вода. Дальше лететь нельзя. В подобных случаях полагалось или прыгать с парашютом или садиться, если, конечно, было куда. Под нами стелились поля с разбросанными тут и там рощами. Поблескивала ленточка какой-то речки. Вдали угадывалось большое село. Отсюда до линии фронта километров двести.
А прыгать уже нельзя — слишком мала высота. Что же, придется садиться в тылу противника. Ничего другого, к сожалению, не оставалось.
Вынужденная посадка ночью, вне аэродрома, на незнакомой местности сама по себе очень опасна, а если она происходит на территории, занятой врагом, то это совсем уж плохо… В таких случаях остается надеяться лишь на благосклонность судьбы…
Настроение сразу испортилось, замаячили в потревоженном сознании грядущие проблемы выхода на свою территорию…
Мы выбрали полянку неподалеку от речки и сели — вслепую, наугад, но удачно. Подрулив к опушке, развернули машину и, насколько хватило силы, задвинули самолет хвостом в густой орешник.
Итак, мы оказались в немецком тылу. Хоть и наша это земля — Украина, но сейчас она занята противником.
Коротко посовещались: что делать дальше? В первую очередь достали автоматы и запасные диски к ним. Проверили пистолеты, опустили в карманы по гранате, проверили и передвинули на поясах ножи самодельных финок. Вооружились, как говорится, до зубов.
Зеленоватый свет луны придавал земле вид таинственный и загадочный. По-прежнему тихо. Полный, что называется, штиль. Между ближайшей рощицей и рекой стелилась дорога. Возле опушки она сворачивала, огибая край поляны. С дороги наша «тройка» была хорошо видна, однако замаскировать ее двоим явно не по силам.
Занялись мотором. Оказалось, что осколком снаряда пробило четыре соты радиатора. Повреждение небольшое, но в полете достаточное для потери воды в течение четверти часа.
Первая тревога несколько улеглась. Законопатить пробитые соты несложно — нам уже случалось летать с таким наскоро отремонтированным радиатором. Вода рядом. В аварийном комплекте нашлось брезентовое ведерко.
Еще раз осмотрелись и прислушались — никаких признаков присутствия людей. Шоссе в оба конца пустынно. Приступили к ремонту. Достав ветошь, я рвал ее на полосы и отверткой заталкивал в поврежденные соты. Вскоре пробитые места были туго затрамбованы тканью. Можно заливать воду.
Летевший на этот раз со мной штурман Николай Нехороших бросился к речке. Притащил, обливаясь потом, одно ведерко, другое. Быстро подвигается дело, но и темное время суток на исходе. Мы и не заметили, что стало совсем светло. Вот-вот взойдет солнце — ведь июньские ночи так коротки…
Неожиданно из-за деревьев донесся разговор. Говорили по-немецки, громко смеясь. Я кубарем скатился с мотора. Затаились в густом орешнике у самого хвоста самолета. Автоматы к бою, кобуры пистолетов расстегнуты, гранаты заткнуты за пояса. Старались даже не дышать.
На дороге показались два велосипедиста. Солдаты. На багажниках привязаны ранцы и шинельные скатки. За плечами «шмайсеры». Едут не спеша, весело переговариваются.
Мы замерли. Может, не заметят, проедут мимо? Нет, заметили! Сошли с велосипедов, взяли автоматы на изготовку. Начали осторожно приближаться к самолету.
«Что же делать? Как поступить? — лихорадочно мелькали мысли. — Уничтожить фрицев можно всего двумя выстрелами. Ну, а если за ними еще едут или идут? Нет, шум поднимать нельзя».
Немцы молча составили велосипеды один к другому. Осмотрелись. Подошли к самолету, подергали за винт. Один неуклюже взобрался на крыло, заглянул в кабину. Вернулся к напарнику, который с удивлением рассматривал красную звезду на киле.
Нас разделял только куст орешника. До ближнего немца всего каких-нибудь три шага, не больше. Сердце бешено колотится, кажется, что его стук подобен грохоту парового молота, но немцы почему-то этого не слышат…
Внимательно осмотревшись и не заметив ничего подозрительного, солдаты успокоились. Перебросились несколькими фразами. Один достал зажигалку, щелкнул и поднес язычок пламени к обшивке крыла. Не получилось. Тогда он тесаком вспорол полотно, свернул его трубочкой, вновь взялся за зажигалку.
Спокойно смотреть на такое издевательство над «тройкой» оказалось выше всяких сил. Я кивнул штурману — пошли! Один немец был сражен моей финкой. Второй рухнул безжизненно к ногам штурмана от удара кулаком.
Николай Нехороших перед войной закончил институт физкультуры имени Лесгафта в Ленинграде. Ростом почти два метра, великолепный боксер. Пустить в ход финку он не решился. Никогда раньше этого делать не приходилось. Кулак — дело другое, привычное. Ну а я вспомнил свою службу в пехоте, где в рукопашных схватках с гитлеровцами приходилось «работать» и ножом.
Все произошло мгновенно и бесшумно. Один велосипедист убит наповал, другой глотает воздух, находясь в глубоком нокауте. Забрали у них оружие. Показываю на оставшегося в живых немца:
— Связать!
Снятыми с обоих солдат брючными ремнями Николай стянул ему руки и ноги. И тут немец пришел в себя. С ужасом в мутных глазах переводил взгляд с убитого напарника на весьма внушительную фигуру штурмана. Начал часто-часто икать…
Штурман посмотрел на гитлеровца с нескрываемым презрением:
— Что дальше, командир? Здесь оставаться нельзя. Тем более с ним. Лететь тоже нельзя…
В самом деле, взошло солнце, а пересекать линию фронта, да и вообще лететь днем над вражеской территорией на нашем тихоходном Р-5 равносильно самоубийству. Но и здесь оставаться до ночи никак нельзя: рядом дорога и село.
Из двух зол решил выбрать меньшее.
— Летим, штурман. Как говорится, бог не выдаст, свинья не съест. Попробуем проскочить. Этих в кабину, велосипеды в багажник. Ведь из-за них могут и местных жителей пострелять, немцы в таких делах скоры на руку.
Запущен отремонтированный мотор, взлет — и «тройка» понесла нас к линии фронта, в сторону дома. Шли бреющим полетом, буквально втискивая машину в каждый попутный овраг, в русла встречных ручьев и речек. Временами колеса шасси сбивали верхушки кустарников. Населенные пункты обходили стороной.
И вот она — линия фронта, Днестр! Мотор на форсаже. Прижались к рыжей глине окопных брустверов. Ушла под крыло серебряная лента реки — наконец-то «тройка» над нашей территорией!
А еще через час я докладывал в штабе полка обо всем происшедшем с нами в ту тревожную ночь.
Пленного после допроса отправили в дивизию, а велосипеды мы подарили мальчишкам хозяйки, у которой квартировали.
Цена ошибки
В полк прибыло пополнение. Три летчика и три штурмана. Сержанты, окончившие училище. В нашу эскадрилью попали летчик Сорокин и штурман Дударев. Сегодня я должен «вывозить» Дударева. Задание простое: бомбить передний край вражеской обороны. Весь полк будет действовать на узком участке фронта. Такие изматывающие немцев бомбежки продолжаются обычно всю ночь. Непрерывно висят над позициями противника слепящие «САБы» — световые авиабомбы, мы засыпаем окопы гитлеровцев осколочными бомбами и поливаем пулеметным огнем.
Дударев уже имел несколько боевых вылетов, страшно этим гордился и старался выглядеть этаким «старым воздушным волком». Он перестал бриться, решив отрастить для солидности усы и бороду. «Старики» давно переболели подобным поветрием, когда их физиономии украшали реденькие усишки да лохматенькие бороденки. На безобидные причуды новичков в полку смотрели снисходительно, знали, что пройдет немного времени и сами собой поисчезают все волосяные атрибуты.
Приближалось время вылета. Кроме штатного комплекта бомб в такие полеты обычно брали по нескольку десятков однокилограммовых бомбочек, укладывая их прямо на пол штурманской кабины. Над вражеской передовой штурман сбрасывал их руками. Способ, конечно, самый примитивный, но вполне себя оправдывающий: немцы несли ощутимые потери в живой силе от действия этих маленьких злючек, разрывающихся на тысячи смертельно разящих осколков.
