Олег Губенко - Отступление от жизни. Записки ермоловца. Чечня 1996 год.
Вовка уходил на свою четвёртую и последнюю ходку в Чечню без особой помпы, не афишируя своё решение, как это было раньше, и выглядело это действо и бегством от всего противоречивого мира, и бегством от самого себя, и следствием болезни притяжения войной.
А мы не могли до конца разобраться в метаниях его души, как и не могли осуждать его, поскольку сами были такими же…
Страх
О человеческих чувствах написано много и написано со значительным многообразием. Например, о любви и дружбе однозначно сказать не смогли даже знаменитые мастера слова, да это и понятно, поскольку различные суждения отражают огромную, неоднозначную палитру как всего мира в целом, так и отдельной человеческой души. Но с неизменным упорством многие авторы повторяют избитую формулу о повсеместном чувстве страха на войне, присущем, якобы, каждому солдату.
Можно ли обобщить чувство, о котором не всегда может поведать оставшийся в живых, и о котором не может рассказать тот, кто поднимался в атаку первым, и не вернулся из боя?
Страх на войне соткан из множества противоречий не одинакового восприятия разными людьми одних и тех же проявлений ратной жизни. По-разному чувствуют бой проходящие боевое крещение солдаты и те, кто уже бывал на войне, и тянутся к ней, испытывая наркотическое наслаждение от волны поступающего в кровь адреналина. И даже ощущения одного и того же человека, попадающего в разное время в схожие ситуации, бывают очень часто не одинаковыми.
Нередко присутствие внутреннего чувства страха и преодоление его является для солдата стимулом к проявлению стойкости и даже истинного героизма. В то же время бесшабашность и бесстрашие, нередко в сложных ситуациях выводящие некоторых бойцов на вершину воинской славы, иногда оборачиваются в других ситуациях откровенным пренебрежением нормами элементарного армейского порядка, и даже толкают таких солдат на позорный путь дезертирства.
Солдаты из второй категории часто подсмеиваются и даже издеваются над первыми, считая самих себя на порядок выше, и желающих это понятие закрепить в сознании других.
Через несколько дней после первого боя 8 марта 1996 года, явившегося боевым крещением казачьего батальона, один из снайперов нашего взвода, уже хлебнувший ранее военной жизни, с усмешкой сказал:
— Кейбал трус… Когда стрельба началась, он спрятался в канаву, полежал, а потом спрашивает меня: «Это что стреляет?». Я ему говорю: «Не знаю». А он мне: «Я знаю. Это такой маленький гранатомётик». И опять спрятался.
Кейбалов Олег, в гражданской жизни водитель со стажем, семейный человек весом в сто двадцать килограмм, добродушный и весёлый, действительно очень болезненно переживал круговерть боя, и скрыть это от окружающих он не мог. Но ему удавалось с настоящим героизмом перешагнуть через себя, и доказать, в первую очередь, себе, своими последующими поступками, что он не трус.
Говорим в защиту Кейбала, вспоминая дни «зачистки» Заводского района Грозного:
— Когда нас за путепровод на объект забросили, и мы там сидели под обстрелом без жратвы, он один, без прикрытия, приехал к нам на «Урале» и еды привёз…
Спустя некоторое время, пройдя через череду боевых заданий, тот, кто обвинял Кейбалова в трусости, покинул батальон и уехал домой раньше времени, при этом сделал он это, скорее всего не по причине страха, но просто потому, что надоело. Кейбалов же пробыл в Чечне до конца, и одному Богу известно, было ли ему при этом страшно. Да и, скорее всего, было, но имеет ли это при конечном раскладе какое-либо значение?
Когда мы в середине апреля стояли в горах, ему в признак слабости попытались вменить то, что однажды, находясь в карауле всю ночь, он расстрелял из ПК около трёх тысяч патронов. Но и это, скорее, являлось не проявлением трусости, но крайней степенью усталости и элементарной осторожностью.
Мало кому было известно, что он просил меня, в то время исполняющего обязанности командира взвода, чтобы я не посылал его в суточное дежурство на господствующую высоту, ссылаясь на то, что сердце не справляется с нагрузкой подъема при его значительном весе. В качестве компенсации он изъявил готовность заступать за кого угодно в караул, и его пожелание было использовано мною.
Каждый, кто стоял на позициях в горах и лесу, знает, что в темноте уже через два часа у солдата начинаются слуховые галлюцинации. При условии того, что всю ночь шёл дождь, скрадывающий возможный шум, который мог возникнуть при продвижении противника к нашему расположению, прочёсывание этим казаком из пулемёта прилегающей территории было крайне необходимым.
(Упокой, Господи, его усопшую душу… Умер он от инсульта весной 2005 года…).
В примере с Кейбаловым хорошо видно индивидуальное проявление страха, присущее конкретному бойцу, и у каждого солдата на войне бывали случаи, в которых именно он и именно в какой-то сугубо личной степени испытывал это чувство.
Справедливости ради стоит сказать, что страх, пусть не часто и ненадолго, но приходил во время боевых действий и ко мне, и об этом хотелось бы поведать на примере трёх характерных эпизодов.
Перед тем, как приступить к рассказу об этих события, хочу сделать поправку на то, что достоверность сказанного ни сколько не страдает от возможной небольшой путаницы в последовательности каких-то определённых действий. В бою течение времени совершенно по-иному воспринимается человеком, нежели в мирных условиях. Хронология не только одного дня, но и даже одного часа боя очень сложно проследить с достоверной точностью последовательности событий. И вспоминая о каких-либо эпизодах боя, я не могу претендовать на то, что кадры будут следовать друг за другом так же, как и на киноленте. Воспоминания о войне, это, скорее всего, врезавшиеся в память эпизоды, рассыпанные по полкам сознания в виде пожелтевших фотографий, каждую из которых сопереживаешь по-новому с ясностью очевидности сегодняшнего дня.
Во время мартовских 1996 года боёв в Заводском районе Грозного группе казаков была поставлена задача незамеченными ночью проникнуть на территорию одного из предприятий, подняться на крышу самого высокого производственного корпуса и, дождавшись утра, взять под контроль прилегающую территорию, по которой, до этого очень свободно, передвигались отряды боевиков.
Разведка провела нас до самого места и ушла в ночь, возвращаясь обратно.
Мы, казаки двух взводов, расположились на плоской кровле заводского корпуса, выставив караулы у поднимающихся наверх лестничных проёмов.
Каждый из нас в томительном ожидании ждал утра, то и дело поглядывая на часы — холод казался неимоверным. Сбиваемся в кучу, прижимаемся спиной к спине, грея друг друга, но это не спасает нас — ночь выдалась ясная и морозная, а курить и, тем более, разводить костёр было наверху невозможно — мы, казалось, сидели под самым небом и были у всей округи, как на ладони. Да и с куревом у нас проблема — «Беломор» с полупустыми «гильзами» на исходе, мы экономим его, и небольшими группами, по два-три человека, спускаемся к часовому на лестничную площадку, и «забив» папиросы выскребленной из кармана бушлата смесью табака, сухарных крошек и земли, стараемся отвлечься от холода.
Не выдержав, несколько казаков, в том числе и я, отправляемся этажом ниже, чтобы найти что-либо, чем можно укутаться. Находка была подходящей — большие тяжёлые занавеси с окон, и вот уже через несколько минут часть нашей группы представляет собой живописное зрелище — мы укутаны поверх бушлатов «римскими тогами». И лишь только на утро, когда стало светло, мы увидели всю комичность нашего вида. В цехе, в котором мы взяли занавеси, до этого был пожар, и наши «тоги», а теперь и лица, и руки, и бушлаты оказались замазанными сажей.
К великой радости, за нашим взводом утром прибыла техника — приказано выдвигаться в расположение батальона. На предприятии остаётся вдвое меньше бойцов, но у нас новая «задача» — ермоловцам вместе с N-ским полком необходимо произвести «зачистку» Заводского района. Часть казаков бросают для «работы» в другом районе Грозного.
А к вечеру, мы — усталые и ожидающие отдыха в наконец-то поставленных палатках, получаем новый приказ — вернуться в заводской корпус, поддержать взвод, находящийся на крыше, занять один из заводских цехов, чтобы не дать боевикам беспрепятственно передвигаться по всему производственному зданию. Разница была только в том, что эта задача ставилась не всему взводу, а только нашему второму отделению.
Прибыв на предприятие уже в сумерках, торопимся обосноваться. Выбираем предпоследний этаж, на наш взгляд, наиболее безопасный. С выбранных нами позиций хорошо простреливаются все четыре лестничных проёма и лифтовая шахта.
Пообщавшись с бойцами, находившимися на крыше, выяснили, что действительно, боевиков на территории много, и в занимаемом нами большом производственном здании они чувствуют себя очень уверенно.
