Андрей Орлов - Битва за Берлин последнего штрафного батальона
Контратака танковых частей генерала Вейдлинга завершилась неудачей. Советские танкисты уже свыкались с обстановкой, проявляли смекалку. К немецким позициям, оборудованным в лесу, они не приближались, опасаясь фаустпатронов, и стреляли по верхушкам деревьев. Это было отличной тактикой: летящие сверху осколки массово поражали солдат, а разлетающиеся щепки рассекали кожу и застревали в теле. Если же приходилось вступать в бой на городских улицах, танкисты прикрепляли к башням кроватные матрасы с пружинами – тогда граната от фаустпатрона, попадая в танк, взрывалась раньше, чем достигала брони.
Танковый корпус генерала Вейдлинга откатывался к Берлину – стрелковые части 8-й гвардейской армии уже теснили его за кольцевую автодорогу. А наступающие соединения 3-й танковой армии Рыбалко уже ворвались в Кёнигс-Вустерхаузен. Фронты почти сомкнулись. От передовых частей 8-й гвардейской армии Чуйкова танкистов Рыбалко отделяла лишь узкая полоса пространства – цепочка озер и каналов. Остатки 9-й армии Буссе оказались отрезаны от Берлина и теперь могли вырваться из окружения только по этой узкой полосе шириной в полтора километра. У Чуйкова не было свободных частей, чтобы заткнуть эту дыру. Он шел на Берлин. Рыбалко тоже отмахивался – его танковые соединения уже форсировали Шпрее и подходили к Берлину. «Да что у вас, штрафников нет? – гневно крикнул Жуков Чуйкову на совещании в штабе фронта. – Посадите их на берегу канала, снабдите парой артиллерийских батарей, противотанковыми ружьями, всем необходимым для обороны, и если хоть один дрогнет – расстреляем всю часть!»
Рано утром 21 апреля штрафников майора Трофимова, которым дали три часа на сон в школьном спортзале городка Абельверц, подняли по тревоге. Майор Трофимов был бледен, расхаживал по коридору, нервно потирал ладони, исподлобья косился на строящихся солдат. Люди ворчали: «Обещали три часа на сон, а не прошло и двух, мы же в атаке уснем…»
– Еще один незабываемый день, товарищи бойцы, – начал Трофимов и поскучнел. – Короче, объяснять ни хрена не буду, времени в обрез. Нужно прикрыть одно танкоопасное направление. На дороге двенадцать грузовых машин, выделенных по наши души. Сейчас получите дополнительный боекомплект – и всем на борт. Время в пути – примерно час.
– Ну, е-мое, кажется, наш завтрак сильно рискует… – процедил сквозь сжатые зубы Рывкун.Ситуацию объясняли на месте, под грохот канонады. Вот это берег Ригитцканала, слева болото, справа озеро, непреодолимое для танков. Прорываться немцы будут только здесь, на узком участке – если они, конечно, все не водолазы. Задача – зарыться в землю и держаться до последнего, сделать все возможное, чтобы 9-я армия генерала пехоты Теодора Буссе не прорвалась к Берлину.
Потрепанный батальон против армии… это было сильно и как-то похоронно. Этим, видимо, и объяснялся торжественный и трагический вид майора Трофимова.
– Мы что тут, типа трехсот спартанцев под Фермопилами? – невесело пошучивали солдаты.
– Да нет, – возражали другие. – Нас вроде пятьсот или около того. А еще полста ребят в артиллерийских батареях, целое непуганое войско…
Штрафники встали на западном берегу канала шириной порядка пятидесяти метров, одетого в бетонную «рубашку». Лихорадочно вырыли окопы. Грунт был мягкий, не сопротивлялся. Полоса обороны – метров семьсот, западный берег был приподнят над восточным и выгодно господствовал над местностью. За спиной солдат высился дремучий черный лес, рассеченный дорогой; на западе, за каналом, стелилось ровное поле, сосновые и осиновые редколесья, природа, чертовски напоминающая Подмосковье… Бойцы зарывались в землю, тянули ходы сообщений, выкапывали углубления для стрелков и пулеметов, готовили позиции для противотанковых ружей. За их спинами на расстоянии от пятидесяти до семидесяти метров артиллеристы из 82-й гвардейской дивизии, «прикрепленные» к штрафникам, оборудовали позиции для восьми противотанковых пушек.
– Глубже зарывайтесь, парни, глубже, – спотыкаясь, бегал взволнованный взводный Смуглянский, все еще не излечившийся от своей контузии. – Камни тащите, камни – хрена толку от этой глины? Не защитит она нас…
– Блинов, твою дивизию! – рычал, багровея, Рывкун. – Какого хрена ты мне лопатой по ноге стучишь? Глаза разуй, идиот! Не лезь ко мне, отойди, изыди, ой, как больно… Знаешь, Блинов, не хотелось бы тебя расстраивать, но у твоей мамы в роддоме какая-то херня получилась.
– Да уж, известный специалист по созданию проблемных ситуаций, – хихикал работающий по соседству Бугаенко.
– Простите, товарищ капитан, – бормотал, бледнея, Блинов. – Задумался, не заметил, что это ваша нога… Какая разница, товарищ капитан, с ногой вы будете или без, все равно нас сегодня всех убьют…
– Договорились, – криво ухмыльнулся Рывкун. – Если тебя сегодня не убьют, Блинов, то я сам тебя добью, вот этими руками, согласен? Ладно, – смилостивился он. – Живи. Не назови ты меня «товарищем капитаном», точно бы в репу дал. А так – приятно, чего уж там, прошлое поворошить…
– А ну отставить это – убью, добью! – ругался взводный Смуглянский. – Вы чего сюда, помирать прибыли, товарищи рядовые? – он выделил голосом последние два слова. – Учтите, все помрете – тогда враг точно прорвется, и гнев командования вас даже на том свете достанет!
Слава богу, командование не пожадничало – с оружием и боеприпасами у штрафников был полный порядок. По десять магазинов для ППШ, гранаты – «лимонки» и противотанковые, – больше двух десятков пулеметов – советские станковые «Горюновы» с воздушной системой охлаждения, трофейные MG-42 с избытком пулеметных лент на 250 патронов. По данным разведки, переданным радистом из штаба дивизии, передовые отряды прорывающейся 9-й армии должны прийти в заданную точку пространства минут через сорок, максимум через час. Их долго и продуктивно бомбили, обрабатывали артиллерией, минометами (разве что дихлофосом не травили), но немцы были живучими и намеревались вырваться из котла. На острие этой «свиньи» шли остатки 25-й танковой дивизии 11-го армейского корпуса СС, потрепанные гренадерские полки «Курмарк» и «Беккер», входящие в 32-ю добровольческую дивизию СС «30 января», входящую в свою очередь в 5-й горный корпус СС. Настоящие звери – отчаявшиеся, загнанные, голодные… Продержаться нужно было «недолго», часа четыре – соседи из 1-го Украинского обещали помочь. Им самим оказывалось невыгодно получить в тыл своих наступающих на Берлин танковых колонн – каких-то «непримиримых» хулиганов из СС.
– Мы тоже голодные, – ворчал вечно раздраженный Рывкун. – Где это видано, игнорировать основополагающий военный закон: война войной, а обед по расписанию?
Незадолго до начала боя расхристанная полуторка, облепленная болотной грязью, привезла шестьсот наборов сухого пайка, и солдатские сердца оттаяли.
Утро выдалось хмурое: по небу плыли кудлатые тучи, ветер расчерчивал мутные воды канала тонкой рябью. Временами накрапывал дождь, но так и не вылился в полноценный ливень.
– Да, нас бросили на верную гибель, – нравоучительно изрекал склонный к философствованию Бугаенко. – Но мы и впрямь делаем историю, мужики. Прорвутся эсэсовцы к Берлину – станет труднее его штурмовать, не прорвутся – значит, дело плевое… Кто-нибудь знает, какая глубина в этом канале? Я это к тому, что немцы как полезут – вплавь? Или пешком перебегут?
Любопытствующие тут же стали спускаться вниз, к воде; кто-то сбросил одежду, принялся измерять глубину, выскочил с разочарованной физиономией, стал растираться жестким вафельным полотенцем. Оросительная артерия явно обмелела – глубина не превышала семидесяти сантиметров.
Обстрел начался внезапно – в далеком лесу загрохотали танковые орудия, несколько снарядов разорвались с недолетом, один плюхнулся в воду, взметнув тучу брызг. Солдаты побежали к окопам, кто-то на бегу дожевывал перловку, для видимости приправленную тушеным мясом. Прелюдия не затянулась. Почти невидимые за моросью, немецкие «пантеры» и «тигры» выползали из леса и, не прекращая стрелять ни на секунду, поперли к каналу.
– Все по местам! – звенящим от волнения голосом орал майор Трофимов, а командиры рот и взводов повторяли за ним. – Не вставать, ждать, без приказа огонь не открывать!
Кибальчик, коротающий время у воды, не успел добежать до траншеи – снаряд рванул за его спиной, парень рухнул плашмя на живот, и когда остальные уже набивались в укрытия, продолжал лежать, давил кулаками комья земли. Взорвался второй снаряд, взмыла земля, вода, и все это шквалом обрушилось на позиции.
Максим уперся в приступочку, собственноручно вырытую в глине, подался вверх. Картина была жуткой. Танки приближались – десяток, полтора десятка, разрисованные камуфляжными «мотивами», с крестами на башнях, – пламя рвалось из жерл. За танками густела пехота в серых и черных шинелях, в матовых касках. Солдаты не пригибались, бежали в полный рост, строча из автоматов, рассыпались в цепи, растягивались по флангам. «Ну, в натуре, сорок первый…» – подумал Коренич.
