Аркадий Бабченко - Война
— Тренчик, а у тебя была женщина? — спрашивает Осипов.
— Конешно, — обиженно шамкает Жих. — Наташка. Я с ней учился в школе.
Я Тренчику не очень–то верю, мне кажется, он завирает. Хотя ему и вправду приходили какие–то письма, но Тренчик никогда не читал их вслух.
— А у тебя? — спрашивает Андрюха меня.
— Не знаю, — отвечаю я.
— Как это?
— Это на вечеринке случилось. Я был чертовски пьян и совсем ничего не помню. Это можно считать за один раз?
— Можно, — говорит Осипов. Он единственный из нас, кто неоднократно был с женщиной по–настоящему, и его авторитет в этих вопросах непоколебим.
— А ты, Зюзик? У тебя было?
— Было, — отвечает Зюзик, ковыряя веточкой землю.
Осипов пристально смотрит на него.
— Врешь, — решает он наконец. — Ни хрена у тебя не было.
— Ну и что? Ну и что, что не было? — вскидывается Зюзик. — У меня все еще будет, понял? Чего ты пристал со своими идиотскими вопросами! Я, может, не хочу так, как Тренчик, с какой–то поварихой. У меня будет настоящая любовь, понял?
— А если не успеешь? — спрашивает его Андрюха.
— Пошел ты! — говорит Зюзик и замолкает.
— Ну ладно, я пошутил, чего ты. Все у тебя еще будет!
— Сплюнь, дурак, — говорю я.
Андрюха три раза плюет через левое плечо и стучит по дереву. Мы закуриваем по новой, некоторое время молчим.
— Блин, скорее бы уж в Чечню… А то што ж это такое — не армия, а сплошное пропи- жживание, — шепелявит раздувшимися губами Тренчик.
— А ты что думаешь, в Чечне разведки нету, что ли? — возражает ему Осипов.
— Есть. Но бить они нас там не будут.
— Почему?
— Почему у коровы сиськи между ног? — огрызается Тренчик. — Чего ж тут неясного? У нас же будет оружие. Ни одна сволочь не ударит меня, если у меня в руках будет автомат.
— Понятно, — говорю я. — Но у них тоже будет оружие, Тренчик. И в отличие от тебя они умеют им пользоваться.
— Это точно, — подтверждает Осипов. — Я когда узнал, что нас в Чечню везут, подумал, что хоть стрелять научусь как следует. А нас же здесь ничему не учат, только бьют.
— Как же мы будем воевать, мужики? — спрашивает Зюзик.
Это риторический вопрос, и ему никто не собирается отвечать.
Мы не умеем рыть окопы, не умеем укрываться от пулеметного огня и не знаем, как правильно установить растяжку, чтобы она не взорвалась в руках. Нас никто не учит этому. Мы не умеем даже стрелять, все в нашей роте держали оружие в руках только два раза. Если бы мы попали на войну прямо сейчас вот, из–под этого абрикосового дерева, то вряд ли прожили бы даже несколько часов.
— Надо валить отсюда, — говорит Зюзик.
— Да? И как ты собираешься валить? — интересуется Осипов. — У тебя есть деньги? Одежда?
— У нас есть магнитолы, их можно продать. На дорогу, пожалуй, хватило бы, — говорю я.
— А паспорт? Никто не продаст тебе билет без паспорта.
— Паспорт могут выслать по почте. Надо только написать родителям.
— А что, правда! — Зюзик увлекся этой идеей. Теперь ему кажется, что он и вправду готов бежать. В последнее время Зюзик вообще часто затевает эти разговоры. — А, мужики? Давайте напишем домой, чтобы нам выслали паспорта, и свалим отсюда, а?
Выясняется, что у Тренчика нет паспорта — он сдал его в воен комате. Да и у Осипова
тоже.
— Все равно денег на всех не хватит, — говорит Тренчик. — И потом, чего сейчас–то бежать, все равно ж разведки нету. Когда вернутся, тогда и побежим.
— Хоть бы их там поубивало всех, — говорит Андрюха.
— Нет, не всех, — возражаю я. — Виталика можно было бы оставить.
— Виталика — да. А остальных пускай всех убьет к чертям собачьим!
— А что нужно сделать, чтобы попасть в госпиталь? — снова заводит свою шарманку Зюзик.
Он никак не может расстаться с мыслью свалить из полка. Казалось бы, чего проще: полк не охраняется — вышел из казармы и иди куда хочешь. Вся беда в том, что идти–то как раз и некуда. Бежать домой? Там нас ждет тюрьма, ведь мы будем считаться дезертирами; к тому же до дома нужно еще добраться: нередки случаи, когда солдат убивают по дороге или похищают, уводят в рабство прямо на вокзале. Да и патрули кругом. Так что в полку безопаснее всего.
— Можно опустить почки, — говорит Андрюха. — Насыпаешь полстакана соли, разводишь водой, выпиваешь и прыгаешь с подоконника. Верный дембель… А еще можно дышать битым стеклом. Кровохарканье обеспечено — верных полгода в госпитале. А то и комиссуют, если повезет.
— Еще можно вены резать, — говорю я. — У нас в учебке один резал. Оттягиваешь кожу на руке и несколько раз взрезаешь ее лезвием. Очень эффектно, море крови, и главное — абсолютно безопасно.
— Попроси лучше Тимоху, он тебе челюсть сломает, и никаких проблем, — произносит Тренчик. — А можешь не просить, он все равно сломает когда–нибудь.
— Да, челюсть — это неплохо, — гнет свое Зюзик. — Верных два месяца на больничной койке. А еще лучше челюсть выбить. Парни рассказывают, что если ее постоянно выбивать, то она начнет сама вываливаться из пазов, стоит только рот открыть пошире. А это уже дембель. Нужно только найти такого человека, который сумел бы выбить челюсть, не сломав ее при этом. В госпиталях уж наверняка есть такие. Эх, если бы попасть в госпиталь!
— Если бы у бабушки кое–что было, она была бы дедушкой, — отвечает на это Тренчик.
— Вот послушай, — продолжает разговор Осипов, — вот ты из Москвы, все знаешь. Скажи, кто начал эту войну?
Почему–то он считает, что москвичам известно все на свете.
— Понятия не имею. Спроси чего полегче.
— Нет, ну все–таки, как ты думаешь? — не унимается он.
— Ну, президент, наверное.
— Что — сам, лично?
— Нет, со мной посоветовался.
Мне не хочется разговаривать. Брюхо набито, обед лениво ворочается в желудке, и хочется спать. Мы валяемся в теньке, нас не бьют, табачный дым греет легкие. Чего еще надо?
— А вот интересно, может министр обороны сам начать войну, не докладывая президенту?
— Не может, — отвечает Витька. — Президент у нас — верховный главнокомандующий. Все войны начинает только он.
— А из–за чего началась эта война? — продолжает допытываться Осипов. — Из–за чего войны вообще начинаются?
А и правда, из–за чего?
— Из–за власти, — говорит Витька. Он порой проявляет редкую сообразительность. — Все войны всегда начинаются только из–за власти.
— А что это за штука такая — власть? Неужели ради нее можно столько человек убить? Чего Ельцину еще надо было, ведь он уже президент, куда больше власти–то? Или Дудаев его свергнуть хотел?
— Хрен их знает, кто там кого свергнуть хотел. Не поделили чего–то. Тебе теперь какая разница?
— Да нет, мне просто интересно. Вот ты лежишь тут, под дубом, всю ночь тебя хрена- чили и будут хреначить еще. И если за день ты не получишь по башке десять раз, то день, считай, прошел впустую. А потом тебя посадят на бэтээр и увезут в Чечню, если, конечно, до этого не сломают челюсть. Вы не думали о том, что кого–нибудь из нас наверняка убьют на этой вой не? — спрашивает Осипов, приподнявшись на локте. — Скольких уже положили пацанов и скольких еще положат. Я не хочу умирать, мне до дембеля всего четыре месяца осталось. Кто–то должен ответить за все, что здесь происходит. Как ты думаешь, президент знает?
— О чем?
— Ну, обо всем этом! — Осипов машет рукой в сторону полка. — О том, что нас тут кладут как мух. О том, что бьют. О беспределе этом.
— Вряд ли. Откуда он может знать? Наш–то полкан и то, поди, не знает.
— Ну уж нет, полкан точно знает, — говорит Тренчик. — Что он, слепой, что ли? Достаточно на твою рожу посмотреть, чтобы все понять. Полкан все знает, просто сделать ничего не может. Не расстреляешь же разведку и не уволишь всех старых на дембель досрочно. Солдат били всегда и всегда будут бить, — изрекает он.
— Значит, президент знает? Тогда вот что я вам скажу. Получается, что он самый главный преступник и есть.
Осипов обводит нас всех победным взглядом, как будто открыл истину. Впрочем, тут я с Андрюхой полностью согласен. Мне кажется, вся эта чиновничья банда существует только для того, чтобы нас мудохали в этой казарме, потом вели на взлетку, сажали в вертушки и убивали там, за хребтом. Каким–то образом они зарабатывают на этом деньги, хотя мне сложно представить, как можно заработать на моих выбитых зубах. Но они как–то научились это делать. Больше от них никакого толку нет. Война идет уже больше года, и конца ее что- то не видится. Андрюха прав, кого–нибудь из нас запросто могут убить на этой войне.
— Слушайте, а чечены — они нам враги или нет? — продолжает допытываться Осипов. С его любознательностью ему бы в особом отделе служить.
— Нет. Мы воюем не с чеченцами, а с незаконно вооруженными бандформированиями, — отвечает Зюзик.
