Андрей Геращенко - Учебка. Армейский роман.
Глава тридцать первая
Шинель
Неожиданная болезнь сержанта Гришневича. Сконфуженный сержант отправляется в санчасть на перевязку. Опять овощехранилище?! Говнище и Чмошник. Гутиковский мечтает, чтобы часть разрушил смерч. Резняк цепляется к Валику. Курсанты решают проучить Резняка. Бульков везет Сашина, Фуганова и Тищенко в госпиталь. Фуганов не может перелезть забор. Почему младший сержант Бульков так спешил назад в часть. Сапожнев не может справиться с Аскеровым. Привезли шинели. С шинелью Тищенко что-то не так. По мнению Гришневича Игорь сделал себе «пальтишко». Рахманкулов не хочет меняться. Тищенко заставляют написать домой письмо, чтобы ему купили новую шинель.
У Гришневича вскочил чирь. Но самым интересным было то, что чирь вскочил ни где-нибудь, а прямо на самом центре одной из ягодиц. Поэтому самая незначительная ходьба приносила сержанту довольно ощутимые неприятности. Вначале сержант пытался скрыть от взвода происшедшее, и для курсантов было загадкой его постоянное мрачное настроение в конце недели. К тому же казалось странным то, что Гришневич, всегда гордившийся своим здоровьем, вдруг ни с того, ни с сего морщился и хватался то за бок, то за спину (сержант не мог хвататься за зад, но из-за сильной боли руки сами хотели хоть за что-нибудь уцепиться). Игорь даже высказал предположение, что у Гришневича радикулит. Но тайное стало явным гораздо раньше, чем этого хотел сам сержант. Когда он сидел в санчасти и ему делали очередную перевязку, в этот же кабинет вошел Мархута из третьего взвода. Мархута сорвал себе ноготь, который нужно было срочно перевязать. Гришневич, уверенный в том, что Мархута расскажет, что у сержанта второго взвода перевязывали место пониже спины, решил упредить события и рассказал своему взводу обо всем сам…
— Вот какая у меня неприятность приключилась, — подытожил сержант в конце своего рассказа.
За все это время он раза три краснел, как спелый помидор и с его лица не сходила сконфуженная улыбка. Курсанты изо всех сил изображали участливые и печальные лица, в душе мечтая о том моменте, когда все это можно будет посмаковать в своем кругу, как только сержант куда-нибудь отлучиться.
— Это у вас, товарищ сержант, чирь, наверное, от того вскочил, что вы в понедельник с нами на зарядку бегали. А ведь с самого утра было очень холодно, — предположил Байраков.
— Да брось ты, Байраков, я уже почти полтора года бегаю — и в дождь, и в снег приходилось, но такого никогда не было! И что за зараза такая?! И надо же — именно на таком месте.
— А может, все же и от холода? — Байраков попытался отстоять свою версию.
— Сказано — нет! От холода у меня бы этого не было! — Гришневич с негодованием отверг предположение курсанта.
— Ну, тогда зад, наверное, плохо в бане мыл! — злорадно шепнул Игорь на ухо Лупьяненко.
Антон улыбнулся и одобрительно кивнул головой.
После завтрака сержант отправился в санчасть. Возвратился он довольно быстро и приказал взводу получать автоматы и готовиться к строевой. Когда все было готово, Гришневич повел взвод за столовую. Вернее, взвод во главе с младшим сержантом Шорохом ушел далеко вперед, а сержант с перекошенным от боли лицом ковылял где-то позади.
— Вот идиот наш Гришневич, да?! Вместо того, чтобы в казарме посидеть, потащился на строевую, — заметил Лупьяненко, шедший сегодня рядом с Игорем.
— Тищэнка, закрой рот! А не то счас са строя вылетиш! — предупредил Шорох.
Младший сержант обернулся назад и, видя, что замкомвзвода не успевает, остановил курсантов и решил подождать Гришневича. Но тому стало стыдно, и сержант еще издали крикнул:
— Не ждите меня — мне еще в санчасть на перевязку зайти надо. Василий, веди взвод за столовую и пока немного там с ними позанимайся. А я чуть позже приду.
Шорох повел взвод за столовую. То тут, то там на асфальте мелькали раздавленные сапогами картофелины, напоминая о вчерашней разгрузке. Из дальнего конца складов слышалось шуршание прутьев метел об асфальт — «боевую задачу» выполняла первая рота.
Гришневич вернулся гораздо раньше, чем его ожидали и, отпустив Шороха в учебный центр, сразу же начал гонять курсантов взад и вперед по площадке между складами. Сам он при этом почти все время стоял на месте, командуя издали. Правда, иногда сержант забывал о своем чире, но тот быстро напоминал о себе болью, которой прямо светилось лицо сержанта, когда он делал несколько неосторожных шагов. У Игоря во время строевой оторвалась набойка, которую он самолично прибивал на каблук сапога не далее, как вчера. И с оставшимся огрызком каблука Игорю пришлось пройти «показательным строевым шагом» мимо Гришневича.
— Хорошо, только правая нога немного в сторону заваливается, — похвалил сержант.
— У меня половина каблука оторвалась, — пояснил Игорь.
— Надо вовремя чинить.
— Да на нем места живого нет!
— Было бы желание. Ну да ладно — что-нибудь придумаем, пообещал Гришневич.
Он был доволен ходьбой Игоря и поэтому простил ему половину каблука. Теперь Тищенко едва помнил то время, когда он с большим трудом ходил строевым шагом. Сейчас Игорь был одним из лучших по строевой подготовке во взводе. Это немного скрашивало мрачное настроение курсанта, которому уже надоели бессмысленные и нудные перестроения с автоматом в руках. Окончательно измотав взвод, Гришневич повел курсантов в казарму. Тищенко едва волочил ноги. Бытько же вообще несколько раз шаркнул сапогами по асфальту. Заметив это, сержант рявкнул во всю глотку:
— Взвод! Прямо!
Курсанты загрохотали сапогами. Улучив момент, Резняк пнул Бытько сапогом под зад, высказав, таким образом, свое недовольство против шарканья последнего.
В казарме сержант начал рассказывать о своем посещении санчасти:
— Пришел я в санчасть. Впервые за полтора года, между прочим, если не считать всяких там комиссий. Посидел в коридоре полчаса — такая скука, что чуть от нее не умер. И чего это ты, Тищенко, в эту санчасть таскаешься?
— Болею…
— Болеешь? Вот я действительно болею и ничего — живой пока! А ведь мне сразу же предложили, как только сделали первую перевязку, немного полежать. Но я ни за что не согласился! Да и вообще там мрачно. Я бы там ни одного дня не смог бы прожить! А ты прожил бы, Тищенко?
«Конечно, прожил бы!» — подумал Игорь, но в ответ лишь неопределенно пожал плечами:
— Кто его знает… Если было бы хорошо, то, наверное, прожил бы.
— Эх, медицинская ты душа! Учись, Тищенко, как надо себя вести.
Вот у меня чирь и направление ложиться в санчасть, а я решил пока с вами остаться — не хочется мне что-то выглядеть перед своими бойцами «маменькиным сынком», — напыщенно сказал Гришневич.
«И чего, козел, привязался?!» — зло подумал Игорь и покинул сержанта под предлогом посещения туалета.
Часов в одиннадцать пришел Денисов и приказал Гришневичу вновь выделить людей для работы в овощехранилищах, но на этот раз не весь взвод, а пятерых человек. Игорь поспешно отошел от своей (а значит и от сержантской) койки подальше, но Гришневич был неумолим:
— Резняк, Тищенко, Гутиковский, Лупьяненко и… Валик! Идете на работу в овощехранилища. Старший — курсант Лупьяненко.
— Есть, — невесело ответил Антон.
Игорь содрогнулся от одной мысли о тяжелых металлических ящиках с мокрой и грязной картошкой, но делать было нечего, и Тищенко поплелся вслед за товарищами.
Едва курсанты отошли от казармы, как их тут же нагнал Шорох и сразу же построил в колонну и заставил маршировать строевым шагом до самых овощехранилищ… «И так день паршиво начался, так еще этого идиота черт принес», — подумал Игорь, зло покосившись на идущего рядом младшего сержанта.
Приведя людей, Шорох распустил строй, а сам тем временем пошел узнавать подробности.
— Ну и повезет же следующему призыву с сержантом! — насмешливо сказал Лупьяненко, глядя в спину удаляющемуся командиру отделения.
— Да и наш Говнище не подарок! Тем более теперь — когда его в жопу ранили. Ха-ха…, — Игорь был не прочь позлословить над сержантами, потому что с самого утра находился в скверном настроении.
— Говнище само собой! Но я о другом.
— О чем же?
— Представь себе — Говнище уволится и замком будет Чмошник.
В последнее время курсанты прозвали Шороха Чмошником, потому что младший сержант почти никогда не осмеливался никого наказывать без Гришневича и почти обо всех проступках курсантов обычно докладывал заместителю командира взвода. К тому же Шорох был еще глупее, чем Гришневич, хотя последний тоже не отличался высоким интеллектом.
— Да уж… Представляете, а мы тогда уже «черпаками» будем! — мечтательно сказал Гутиковский.
Беседу прервал возвратившийся Шорох. Он пояснил, что курсанты должны подмести пол в одном из овощехранилищ и заменить прогнившие доски в некоторых отсеках на новые.
