Герман Вук - Бунт на «Кайне»
— Он однажды спас меня, когда мне стало совсем муторно. Благородно предложил свою фуражку, наш славный Вилли…
— Ему на сей раз, кажется, придется предложить тебе салатницу, — сострил Кифер. Вилли тут же, не задумываясь, схватил салатницу со стола и сунул под нос Хардингу, а тот сделал вид, будто готов хоть сейчас воспользоваться ею. Эта сценка привела в бурный восторг сидевших за столом, кроме бедных папы и мамы Марик. Веселье продолжалось в том же духе, как вдруг Кифер вскочил и радостно заорал:
— Идет! Наполняйте бокалы! Тост за нашего победителя Гринвальда Великолепного!
Вид у Гринвальда был помятый, походка не очень твердой, но за столом этого не заметили. Он подошел, остановился у пустого стула, оперся о его спинку рукой и окинул взглядом сидящих.
Нижняя губа его полуоткрытого рта по привычке была несколько оттопырена.
— Эге, так вы далеко уже продвинулись, — сказал он, глядя, как шумно и беспорядочно все наполняют бокалы.
Кифер постучал ножом по своему бокалу.
— Тише, вы, пьяные бунтовщики… Я предлагаю тост. — И он высоко поднял бокал. — За лейтенанта Барни Гринвальда, нашего Цицерона с двумя нашивками, нашего крылатого Дэрроу[35], грозу всех адвокатов, защитника униженных и оскорбленных, за Георгия Победоносца, пронзившего копьем одного из самых свирепых драконов — старину Желтопятного!
Все кричали «ура», пили и вразброд, пьяно фальшивя, запевали застольную «Этот славный парень Барни…». Адвокат продолжал стоять у пустого стула, щуплый, бледный. Уголки его губ подергивались, словно он хотел, но не мог улыбнуться.
— Давай тост! Тост! — крикнул Кифер и захлопал в ладоши. Он тяжело плюхнулся на стул, а кругом все подхватили — Тост, тост! — и бурно зааплодировали.
— Нет, нет, — бормотал Барни, но вдруг увидел, что он один стоит, а все кругом уже сидят, и их взоры в ожидании обращены к нему. За столом воцарилась тишина.
— Я пьянее всех вас здесь… — пробормотал Гринвальд. — Мы с прокурором надрались как следует, пока мне удалось заставить его взять обратно все грязные слова, которыми он меня обложил… После девятого стакана виски он наконец согласился пожать мне руку в знак примирения, а может, это было после десятого…
— Отлично! — обрадованно воскликнул Марик. — Челли порядочный парень…
— Мне пришлось немало потратить слов, Стив… Ведь я вел нечестную игру там, на суде, ты и сам знаешь… Бедняга Джек, его речь была отличной… А-а, «Толпы, толпы…» — сказал вдруг он, мутными глазами разглядывая торт. — Кажется, от меня ждут ответный тост… — он взял бутылку и так неловко плеснул шампанского в бокал, что облил себе руки. — Название, конечно, из Библии. Лучше не найдешь для романа о войне. Надеюсь, американскому флоту там досталось, а?
— Думаю, не настолько, чтобы цензура могла придраться, — самодовольно улыбаясь, ответил писатель.
— Прекрасно. Кто-то же должен всыпать этим тупицам. — Гринвальд пошатнулся и еще крепче ухватился за стул. — Сказал же я вам, что сильно пьян… Но свою речь я произнесу, не беспокойтесь… Вот только узнаю, что там в этом романе… Кто главный герой? Вы, Том?
— Как всегда, всякое сходство, разумеется, чисто случайное и прочее…
— Конечно, мои вкусы могут показаться несколько извращенными… к тому же я сильно пьян, но я сделал бы главным героем старину Желтое Пятно. — Йоргенсен восторженно заржал, но все остальные молчали, и он затих, растерянно оглядываясь близорукими глазами. — Я серьезно говорю. Я бы лично так сделал. И скажу почему. Я сужу предубежденно. Я — еврей, как многие из вас уже догадались. Фамилия Гринвальд, да и сам вид за себя говорят. Да, это так. Джек Челли сказал, что я пустил в ход уловки, на которые обычно идут адвокаты моей национальности… Потом он взял свои слова обратно, извинился, когда я ему кое-что сказал в ответ… Ну так вот… Причина, почему я сделал бы героем романа старика Желтопятного, кроется в моей маме, маленькой седой еврейской женщине, такой же толстушке, как миссис Марик, и очень на нее похожей. Разумеется, я ничего плохого не хочу сказать…
Он с трудом выговорил последнее слово, и оно прозвучало, как «сазать». И вообще его речь, часто прерывавшаяся, была не очень внятной. Проливая содержимое своего стакана на скатерть, он так сильно сжимал бокал в руке, что узлы шрамов от ожогов покраснели и вздулись вокруг синевато-бледных лоскутов пересаженной кожи.
— У вас есть матери, ребята, но не всем им грозило то, что могло грозить моей, если бы мы проиграли войну. Но этого не могло случиться, черт побери, мы практически уже выиграли ее… Немцы не любят шутить, когда речь идет о евреях… Они там, у себя, просто пускают их на мыло. Считают мразью, которую надо уничтожать, а то, что останется, с пользой пустить в дело. Мыло, само по себе, вещь нужная, это говорю я вам, как человек с больным воображением… Но я не могу представить, что моя мать может превратиться в кусок мыла… В Кракове у меня были дядя с тетей, я никогда не видел их, помню еще мальчишкой, как от них приходили письма. Хотя я и еврей, языка идиш я не знаю, поэтому их писем не читал…
Сидевшие за столом затихли, хмель у многих прошел, в глазах было недоумение.
— Так вот, вернусь к старине Желтопятному. Пока я изучал право, Кифер сочинял свою пьесу для театра «Гильдия», а Вилли гонял мяч на футбольном поле Принстона, все парни, которых называют кадровыми, эти тугодумы и недотепы из славного военно-морского флота и армии США, были на посту у своих орудий? Понятно, что они это делали не для того, чтобы спасти мою маму от Гитлера, просто кадровым за это неплохо платят, как всем, кто умеет делать свое дело. В конечном итоге — да, в конечном, — важно, за что ты получаешь деньги. Старина Желтопятный получал за то, что защищал нашу счастливую, сытую и тупую страну. А я в это время зарабатывал свои доллары как свободный невоеннообязанный гражданин. В те времена мы считали, что только идиоты идут служить в армию. Низкая оплата, миллионером стать не светит, сам себе не принадлежишь ни душой, ни телом. Нет, это не занятие для тонких интеллектуалов. А когда все началось, когда у немцев не стало мыла, они решили, что пришло время пустить на мыло старую миссис Гринвальд, кто-то же должен был остановить их? Ее сыночек Барни? Но против фашистов не попрешь с кодексом законов. Я бросил все и пошел учиться на летчика. Храбрый малый, да? Понадобилось полтора года, пока из меня получился хоть какой-то толк. А кто в это время не допустил, чтобы мою маму поволокли на мыловарню? Капитан Квиг.
Да, да, Квиг, бедный печальный Квиг, хотя большинство из них, стоящих на страже, ребята хоть куда, получше нас с вами, можете мне поверить, я их видел. В армии и на флоте плохих не держат. Хотя они, может, не совсем в духе героев Пруста или Джойса, и тому подобное…
Гринвальд остановился и посмотрел сначала на одну сторону стола, потом на другую.
— Что-то я не то говорю. Надо ведь тост за любимого писателя тральщика «Кайн». Ну ладно, тост так тост. Постараюсь не мямлить, а если собьюсь, бросьте в меня салфеткой. Я не смогу остаться ужинать, так что очень хорошо, что вы предложили произнести тост сейчас, чтобы поскорее отделаться. Я не остаюсь не потому, что я не голоден. Ужин я бы съел. Но только не этот. Боюсь, мой желудок его не примет.
Он повернулся к Марику.
— Стив, этот ужин сплошная липа. Ты виновен. Я сказал тебе это еще тогда, в самом начале. Правда, виновен только наполовину, поэтому и оправдали тебя наполовину. Твоя карьера на флоте закончена. У тебя столько же шансов попасть в кадровый состав флота, как стать президентом. Прокурорский надзор признает, что допущена судебная ошибка, а это означает толстый пакет с официальным приказом о взыскании в твоем личном деле и, может быть, моем. Придется снова рыбачить, Стив Марик. Я вытянул тебя с помощью юридических уловок и для этого сделал посмешищем Квига и этого психиатра, поклонника Фрейда. Это все равно, что гарпуном убить двух тунцов в бочке… И все это во имя чести и славы американского флота. Из кожи лез, только что гимн не насвистывал. Лишь однажды перетрусил, когда показания давал любимый писатель всей команды тральщика «Кайн». Он чуть не утопил тебя, Стив. Так до сих пор и не пойму его. Ведь это он, помимо прочих своих творений, является автором бунта на «Кайне». Похоже, вы здорово попались на эту удочку, ты и Кейт… когда он стал уверять вас, что Квиг опасный параноик. Понимаешь, нельзя было допустить, чтобы суду стало это известно. Сам понимаешь почему. А поскольку он сдрейфил и хотел выкрутиться из этой истории, я позволил ему сделать это…
— Одну минуту… — Кифер приподнялся на стуле.
— Ис-свините, я еш-ше не закончил, мистер Кифер. Сейчас произнесу тост. За вас. Вы целились хорошо и попали в десятку. Вам нужен был Квиг, вы его получили, при этом не замарав своих белоснежных одежд. Стив вышел из игры, теперь вы станете новым капитаном «Кайна». В старости вас ждет почетная отставка и прекрасные аттестации за верную службу. Вы опубликуете свой роман, в котором докажете, что флот — это дерьмо, получите свой миллион и женитесь на кинозвезде Хэди Ламар. Вам не грозит приказ о выговоре, вас ждут хорошие гонорары. Так что не возражайте, если, вместо приказа, я сам дам оценку вашей деятельности. Я защищал Стива потому, что понял, что на скамью подсудимых попал не тот, кому там следует сидеть. А спасти его я мог, только угробив Квига. Я… я жалею, что взялся за это дело, стыжусь того, что сделал… Поэтому-то я и напился. Квиг не заслужил этого… Я виноват перед ним, понимаете, виноват! Он не позволил Герингу умыться кровью моей матери.
