Герман Вук - Бунт на «Кайне»
— Это был обстоятельный и исчерпывающий ответ, благодарю вас, — сказал Гринвальд и вытащил из папки, лежавшей на столе, две глянцевые фотокопии.
— Коммандер, я хочу показать вам фотокопии двух характеристик, данных вами старшему лейтенанту Марику. Вам они знакомы? Вы признаете их достоверность?
Квиг взял фотокопии и, разглядывая их, ворчливым тоном сказал:
— Да, признаю.
— Пожалуйста, прочтите вслух вашу характеристику на Марика, написанную в январе 1944 года.
— Я уже заявлял, — возразил Квиг, — что сначала он охотно взялся за дело, а потом охладел…
— В протоколе есть ваше заявление, коммандер, а теперь прочтите саму характеристику.
Квиг сдавленным голосом прочел свою весьма похвальную служебную аттестацию Марика.
— Благодарю вас, коммандер. Это было в январе. А характеристика, датированная июлем, то есть шестью месяцами позже, была написана уже после участия «Кайна» в высадках на Кваджалейне и Сайпане?
— Да, это так.
— Следовательно, после инцидента с перерасходом воды, сожженной кофеваркой, суда над Стилуэллом и запрета на показ кинофильмов в том числе, не так ли?
Квиг ответил не сразу.
— Да, кажется, так.
— Прошу вас, прочтите вслух вашу характеристику на старшего лейтенанта Марика, датированную 1-м июля.
Квиг, сгорбившись, долго смотрел на фотокопию, а затем невнятно, почти под нос, стал читать:
«Данный офицер за время, прошедшее после дачи ему его последней характеристики, показал при выполнении служебных обязанностей свою еще более возросшую ответственность, неизменно дисциплинирован, прилежен, добросовестен, отважен и хорошо знает свое дело. В настоящее время его можно считать вполне подготовленным, чтобы командовать эсминцем-тральщиком водоизмещением 1200 тонн. Его профессиональное старание и честность могут служить примером для других офицеров, как кадровых, так и резервистов. Его достоинства как офицера заслуживают самой высокой оценки. Может быть рекомендован в кадровый состав ВМС».
— Благодарю вас, коммандер. Вопросов больше нет. — Гринвальд вернулся к адвокатскому столику и сел на свое место.
Свидетель бросил на прокурора взгляд, в котором была безмолвная мольба о помощи.
Челли медленно, словно человек, страдающий ревматизмом, поднялся и подошел к свидетелю. Казалось, он намеревается продолжать допрос. Но он вдруг повернулся к председателю суда.
— У меня нет вопросов к свидетелю, — коротко сказал он.
— Вы свободны, коммандер, — прозвучали слова председателя, и Квиг покинул зал заседаний.
Он уходил, сгорбившись, втянув голову в плечи, торопливыми семенящими шажками, перекатывая в руке металлические шарики. Таким Марик привык видеть его в ходовой рубке тральщика «Кайн».
— Защита закончила изложение дела.
— Перерыв до 13.00,— объявил Блэкли.
37. Приговор
У Челли, когда он поднялся, чтобы произнести свою заключительную речь, был вид человека, выходящего на ринг.
— Прошу суд, — начал он, — извинить меня, ибо я нахожусь в затруднительном положении. Я не знаю, как начать обсуждение изложенного защитой дела. Мне нечего опровергать, ибо дела, как такового, нет. То, что мы намерены сейчас обсуждать, не имеет отношения к основному обвинению и его содержанию. Оно также не имеет отношения к обвиняемому и тому, что он содеял и за что привлечен к суду военного трибунала.
Напомню суду первые слова защитника, с которыми он обратился к свидетелю Квигу: «Коммандер, вам знакомо выражение „старина Желтопятный“?» Я тогда заявил протест. Я заявляю протест снова, и на сей раз по поводу стратегии и тактики, к которым прибегала защита. Явным намерением защиты было повернуть ход дела так, чтобы обвиняемым вместо старшего лейтенанта Марика стал свидетель Квиг. Следует признать, что в какой-то степени это защите удалось. Защитник привлек в качестве материальных доказательств критику, в том числе и злонамеренную, которая звучала в показаниях свидетелей по адресу коммандера Квига. Свидетель Квиг, неожиданно для себя, оказался вынужденным защищаться в открытом суде без всякой подготовки и советов адвоката, лишенный привилегий и гарантий, которые даются законом обвиняемому.
Хорошо, пусть так. Но что доказал нам защитник, прибегнув к помощи измышлений, клеветы, хитроумных вопросов и прямых наговоров? Допустим, что все, сказанное свидетелями, является правдой — чему я ни на йоту не верю, — что смогла этим доказать защита, кроме того, что коммандер Квиг не является примерным офицером? Что еще выяснил защитник? Что служба капитана Квига на «Кайне» сложилась для него крайне неблагоприятно, что он допускал ошибки и показал себя некомпетентным командиром? Но разве все это может служить достаточным основанием для отстранения его от командования, как это сделал его помощник старший лейтенант Марик? Возможно, настоящий суд готов создать прецедент, когда любой подчиненный может отстранить капитана от командования за любую ошибку. В этом случае капитану ничего не остается, как давать свидетельские показания в суде, опровергать обвинения и защищать правомочность своих приказов и распоряжений перед предвзято настроенным защитником, безоговорочно принявшим сторону подлинного обвиняемого. Этот прецедент не что иное, как право на бунт, он подрывает порядок подчинения!
Ключевым вопросом на данном процессе является вопрос о психическом расстройстве коммандера Квига. Заметьте, о расстройстве, а отнюдь не о его ошибках, неправомочных действиях или некомпетентном руководстве. Статьи 184, 185 и 186 исключают все прочие причины отстранения капитана от командования, кроме одной — полной и бесспорной потери рассудка. Однако, защита даже не потрудилась установить этот факт, ибо знала, что это невозможно. Капитан Квиг был и остается в полном здравии и рассудке, как вы или я, какие бы ошибки он ни совершил. И это хорошо известно защите.
Разве присутствующим здесь морским офицерам не приходилось служить под началом капитана, который ошибался и мог принять неправильные решения? Разве офицерам, прослужившим на флоте не один год, не доводилось встречать капитанов с ярко выраженной личностью, эксцентричных в поведении, эмоционально несдержанных? Должность капитана сопряжена с огромными психическими и физическими нагрузками, с какими только может встретиться человек. Теоретически, капитан — это Бог. И одни из них ближе, а другие дальше от этого идеала. Учитывая это, подбор командных кадров на флоте чрезвычайно строг. Вот почему в споре последнее слово остается за капитаном. Это человек, испытанный огнем. Каковы бы ни были его недостатки, а они могут быть весьма серьезными, это человек, которому доверено командование военным кораблем.
Чтобы доказать, что этот аргумент имеет силу, сошлюсь лишь на то, что за последние тридцать лет впервые слушается дело, основанное на положениях статей 184, 185 и 186, оговаривающих исключение из общих правил. Но даже и в нашем случае компетентное заключение врачей убедительно и единодушно поддерживает существующую на военно-морском флоте систему назначений командных кадров. Врачи подчеркивают, что Управление личного состава отдавало себе полный отчет в том, что делало, назначая коммандера Квига капитаном тральщика «Кайн».
Пользуясь снисходительностью суда, защитник постарался вытащить на свет все, даже самые незначительные ошибки и промахи капитана, те, что он действительно совершил, и те, что приписываются ему подчиненными. Суд понимает, что все это не более как жалобы на строгость и требовательность капитана. Все, кроме одной. Это — обвинение офицера ВМС в трусости, проявленной им в боевой обстановке. Я не буду останавливаться на этом вопросе. Я предоставляю суду решить, может ли трус дослужиться до чина капитана и стать командиром военного корабля? Может ли трус, находясь в течение пятнадцати месяцев в зоне боевых действий, ни разу не проявить своей трусости, что неизбежно стало бы известно командованию?
Я надеюсь, что суд сумеет определить разницу между ошибкой и трусостью. Только суд может снять позорное пятно с репутации офицера военно-морского флота.
Теперь вернемся к фактам. Коммандер Квиг получил под свое командование старый, отслуживший свой век и пришедший почти в полную негодность эсминец-тральщик. После пятнадцати месяцев участия в боевых действиях, выполнения многочисленных положительно оцененных руководством боевых заданий тральщик «Кайн» под командованием капитана Квига вышел из всех испытаний невредимым. У командования нет претензий к коммандеру Квигу — они есть только у подчиненных. Капитан Квиг добросовестно нес свою боевую службу, несмотря на враждебность и нелояльность своих офицеров, и добился немалых результатов. Он достиг всего этого несмотря на личные проблемы, о которых говорили врачи и которые защита так недоброжелательно подчеркивала и безуспешно пыталась выдать за психическое расстройство. Вся его служба на тральщике, несмотря на личные трудности и нелояльность офицеров, делает честь коммандеру Квигу. Его достижения не только заслуживают похвал, они впечатляют. Они характеризуют его как верного долгу, трудолюбивого, чрезвычайно добросовестного офицера, на долю которого выпали тяжелые и незаслуженные испытания.
