Владимир Рыбин - Непобежденные
А взводный оценил выбранное место: если попрут немцы в контратаку, в лощине, что была перед пулеметом, всем им и остаться. Не на оборону была задача, на наступление. Но ведь только дурак жмет без оглядки, умный на каждом промежуточном рубеже не забывает об обороне.
Заухали немецкие снаряды, но огонь был какой-то разрозненный, видно, наш удар здесь оказался неожиданным. Контратаковали, не дав морякам окопаться, высыпали бессчетно, покатились толпой в лощину, выставились, как мишени на ровном месте. Даже удивительно было: неужто не понимали, что по толпе-то бить сподручнее? Да, видно, у них свой резон был, видно, хотели напугать числом. Или командование так взъелось на своих солдат, что кинуло их сколько было в контратаку.
Зачастили навстречу винтовки, да разве винтовками остановишь? Тут бы серию хороших артиллерийских залпов. Только артиллерии ведь нужны данные для стрельбы, да еще пристреляться нужно. Зафукали мины, — этим пристреливаться недолго, — проредили бегущие в лощине толпы.
Зародов поводил стволом так и этак, примерился.
— Эк, выставились, даже стрелять жалко…
— Жалко?! — заорал Коркин и больно ткнул Ивана в бок.
— Пускай бы из кустов все повысыпали, — спокойно разъяснил Зародов. — Тем, что пробежали, им ведь еще обратно бежать…
— Ты чего?! — заводился помощник. — Стреляй, мать твою!…
Коркина била дрожь, — такой нервный парнишка. Ну да, может, он и прав, пора уж.
Зародов нажал на спуск и, подталкивая рукоятки вправо-влево, враз выпустил половину ленты. Поглядел в прорезь, как немцы там прыгают зайцами, и в один миг расстрелял другую половину патронов. Пустая матерчатая лента змеей свилась у левого колеса.
Коркина учить не надо, — коробка с очередной лентой стояла наготове. И снова Зародов нажал на спуск, но стрелял теперь расчетливее, выцеливая группки солдат. Да и вода уже парила, — из наливного отверстия кожуха сочилась белая струйка.
Немцы, которые только что бежали в одну сторону, теперь побежали в другую. Видно было, как игрушечные фигурки офицеров размахивали пистолетами. Зародов не пожалел, выпустил сразу больше полусотни патронов, и увидел, что движение в лощине ускорилось. И еще он увидел тройку «юнкерсов», направлявшихся, как показалось, прямо на него. Прятаться все равно было некуда, и он продолжал чиркать по кустам короткими очередями, чтобы, не дай бог, не забыли немцы, куда им сейчас следует бежать.
Бомбы рванули точно по линии, где была рота, и Зародов даже зажмурился, так ему стало страшно за ребят. А когда открыл глаза, понял, что поспешил со своей жалостью. Братишки оказались смышлеными: еще когда «юнкерсы» были на подлете, поднялись навстречу немцам, скрылись в кустах и теперь выкатывались в ту самую лощину, где только что суетились солдаты. А еще через несколько минут донесся издали тонкий и жуткий вой, то ли «Ура!» кричали, то ли еще что. А может, это немцы вопили от страха. А может, озверелые крики да хрясь касок, да вопли раненых, да матерщина на разных языках сливались вместе в такой пи на что не похожий звук.
«Юнкерсы» сделали круг, высматривая, куда бы теперь бросить бомбы. И высмотрели, как подумалось Зародову, его пулемет.
Первые взрывы Иван еще слышал, а потом будто какой пузырь лопнул над самым ухом, и всё исчезло…
Очнулся он от какого-то тикания, что-то стучало рядом с очень знакомой ритмичностью. Вокруг была тьма, сквозь которую кроваво просвечивал пульсирующий свет. Он встал на четвереньки, потом на колени, с трудом поднял лицо и догадался: не тьма вокруг и не ослеп он, а просто глаза склеились от крови. Пошарил рукой, отцепил фляжку, промыл глаза. Увидел вечереющее небо, совсем потемневшую лощину, испятнанную валяющимися там трупами. Ни пулемета, ни Коркина не было рядом. И вообще никого не было — пустота. Пустота и тишина. Только где-то далеко заполошно били винтовки и автоматы.
Он ощупал перевязанную голову и догадался: Коркин перевязывал, неумело. Кровь склеила бинты, засохла и теперь на его голове была все равно, что каска. И стук сердца отдавался под этой каской, как под колоколом.
Встал на ноги, помотал головой, в которой что-то болталось и булькало. Поразмышлял: куда теперь? Раненый с полным правом может идти в медпункт. Но настолько ли он раненый? Зародов подумал и пошел туда, где гудел бой.
Быстро темнело, но запад пылал во всю ширь. Взобравшись на пригорок, Зародов оглянулся, дивясь такому обширному сиянию, и сообразил: светится море.
Попадались убитые — свои и немцы. Зародов подобрал немецкий автомат, нащупал на поясе у незнакомого братишки гранату-лимонку, сунул себе в карман. Встречались раненые, говорили ему, что он, дескать, со своей перевязанной головой, не в ту сторону путь держит. Он отвечал, что еще не совсем раненый, потому и сделал полный поворот, что в тылу нынче тоже не у тещи на печке, а там, впереди, глядишь, еще хоть одному гаду глотку перервать можно. Раненые, у которых еще были силы рассусоливать, вежливо желали ему удачи и продолжали свой медленный скорбный путь. И Зародов понимал: раз идут одни, без сопровождающих, значит, мало людей осталось в ротах и некого посылать с ранеными. И от мыслей этих сами собой быстрей шевелились ноги…
Коркин выпученно уставился на него, как на пришельца с того света. Потом опомнился, кинулся обнимать.
— А я думал: убило тебя.
— Чего же перевязывал?
— Так ведь на всякий случай. — И заорал: — А ты чего приперся? Без тебя не управимся?!
— Не управишься, — серьезно сказал Зародов. — Где виадук-то?
— Так не дошли до виадука. Тут после тебя знаешь что было?!.
— Значит, не управились. Задача-то, какая была? Кровь из носа, а к вечеру выйти к виадуку.
— Кровь из носа это у нас получилось…
— Не выполнили задачу. А там, может, наши бьются из последних сил, рассчитывая, что мы выйдем к виадуку и замкнем кольцо.
Коркин удивленно смотрел на своего наводчика. Чего разговорился? Его дело стрелять, куда прикажут, и бежать, куда велят, а он — ну чисто стратег после того, как стукнуло в голову.
— Завтра выйдем к виадуку. Давай ленты заряжать.
Зародов не сел, рухнул на землю, поскольку ноги едва держали.
— Пулемет-то один тащил?
— Помогали. Дали помощника. А куда тащить-то, больше лежал да постреливал…
— Теперь без помощника управимся.
— Э, нет, — запротестовал Коркин. — Пускай будет, раз дали. — Молодой был Коркин, из недавно призванных, но уж соображал: в армии все надо брать, что дают, потом не выпросишь.
— А где он, твой помощник?
— За патронами убег.
Сидели, переговаривались, торопливо совали патроны в упругие гнезда ленты. Совсем стемнело, но немцы все не могли опомниться, все чесали занемевшую землю пулеметными очередями, долбили изредка минами, швыряли в небо ракету за ракетой. Мерцающего света ракет хватало, чтобы видеть ленту, не промахнуться патроном. Впрочем, настоящий пулеметчик и с завязанными глазами не промахнется. Весь пулемет разберет и соберет с завязанными глазами настоящий-то пулеметчик. Потому Зародов не столько глядел на свои руки, сколько оглядывался. Окопом опять служила воронка, которую Коркин с помощником успели неплохо приспособить, И опять позиция была в стороне от роты, видно после той отшитой контратаки немцев командир уверовал именно в такое расположение пулемета — на отсечный огонь.
— Ты бы все-таки шел в медпункт, — сказал Коркин. — С головой не шутят.
— Это без головы не шутят, а с головой — чего ж, — буркнул Зародов.
— Тогда поспи, давай. Завтра трудный день.
— Отоспался, пока вы тут с немцем разбирались.
— Так то ж без памяти.
— Один хрен ничего не делал.
— Не, тебе явно в санчасть надо.
— Вот завтра и пойду. Дойдем до виадука и пойду. Котелок до завтра выдержит. — Он пощупал жесткую корку бинтов и повторил не так уверенно: — Выдержит, чего сделается.
Со стороны, где окопалась рота, слышался надрывный кашель: за день наглотались моряки пыли да гари. Посланный за патронами помощник все не приходил. И вообще никто не приходил, что Зародову показалось даже обидным. Но, поразмыслив, он пришел к выводу: верят им, пулеметчикам, командиры, вот и не приходят. Это возле разных придурков нужно крутиться, чтобы не подкачали утром. Да и мало их осталось, командиров. Коркин успел порассказать, что и батальонный уж новый, теперь комиссар за него, и ротный тоже поменялся. Да и половины роты как не бывало.
Он отправил Коркина искать нового помощника или самому принести патроны, и принялся малой лопаткой оглаживать воронку. Подсыпал бруствер, повыбрасывал со дна комья да камни и еще подравнял чуток землю, чтобы удобней было лежать. Лег и как провалился…
Коркин грубо растолкал его еще в темноте.
— Я уж думал: ты помер.
— Сколько раз можно помирать?
