Прощай, Германия - Прокудин Николай Николаевич
— Ну, что жмуришься? Открывай глаза, хватит притворяться! Не узнаёшь старых друзей?
Эдуард с хрустом в суставах потянулся, тщательно потёр ладонями лицо, посмотрел на незнакомца, который оказался вовсе не таким уж и незнакомцем.
— Славик! Берш! — воскликнул он с искренним удивлением. — А я-то соображаю, что за рожа надо мной нависла и во все глаза таращится! Срочно сбрить! Тебе усы идут как корове седло!
Капитан тотчас попал в крепкие объятия старого боевого товарища.
— Ты что тут делаешь, товарищ старший прапор?
— В Германию возвращаюсь из отпуска! Машину отогнал на продажу, — пояснил Бершацкий. — Мне повезло, ещё год предстоит послужить на передовых рубежах обороны России. Думаю, следующую куплю для себя, получше, а может быть и две.
— Я тоже сегодня перегнал. Гонза встретил, он машину дальше повёл. Знать бы, что ты тут отираешься, он бы сюда заехал.
— А вот этого не надо! — испуганно замахал руками Вячеслав. — И хорошо, что уехал, не то мы бы тут загуляли, и накуралесили бы. Поднимайся с лавки, вот-вот подадут состав, а нам отстать от поезда — совсем не резон!
Старые товарищи поспешили в привокзальный ресторан, выпили на ходу по пятьдесят граммов за встречу, коротко вспомнили былое, погибших, поделились известиями о дальнейшей жизни и службе однополчан.
— Давай ограничимся писюриком, чтоб не увлечься и не опоздать, — предложил Эдик, хлопнув рюмку и закусив бутербродом. — У меня с собой есть — в поезде продолжим.
Бершацкий был на это дело заводной, знал свою слабость, поэтому согласился погодить. Приятели поспешили на таможенный и паспортный контроль. Инспектор с подозрением оглядел закатанную металлической крышкой банку и спросил:
— Что это такое? Самогон?
— Какой самогон? Виноградный сок! — ответил капитан, честно глядя в глаза таможеннику, не моргнув и ничуть не смущаясь. — Детское питание!
Чиновник повертел банку в руках, потряс её, посмотрел на свет: жидкость коньячного цвета была действительно похожей на виноградный сок, тем более что на дне не виднелось никакого осадка или присутствия сивушных масел.
Поморщился, но всё же нехотя махнул рукой разрешая идти дальше к пограничникам. Эх, лучше бы он её конфисковал…
Места у бывших сослуживцев были в соседних вагонах, и поменяться ни с кем не получалось: соседями Громобоева были отец с двумя сыновьями, и у Славы попутчиками — семья из трёх человек. Когда миновали польскую границу, нетерпеливый Бершацкий почти сразу пришёл в гости к Эдику.
Громобоев тем временем уже успел познакомиться с общительным соседом-подполковником, служившим в отдельной бригаде связи. Через проход на боковушках ехали два капитана: сапёра и артиллерист, а потом к их компании прибился какой-то седой майор. Он долго мостился, часто встревал в разговор репликами, пристраивался бочком-бочком, предчувствуя выпивку.
Подполковник решительным жестом выставил на столик бутылку «Наполеона» и попутчики быстро разложили закусь. Майор протянул складной стаканчик и тоже выложил на столик пару плавленых сырков и шоколадку.
— Трое суток за рулём, и не было ни малейшей возможности обмыть успешный перегон машины, — поделился подполковник. — Удачно купил шестилетнего «Форда», переживал, как бы бандиты на хвост не сели, ведь со мной был старший сын. Даже не столько тревожился за машину, сколько за него. Второй сын гостил у бабушки на каникулах, теперь все вместе возвращаемся.
Сдвинули стаканы, подполковник быстро разлил бутылку — хватило лишь на раз. Капитан-артиллерист выставил свою заначку — «Смирновку». Пригубили, что там пить на шестерых?! Попутчики выжидающе посмотрели друг на друга. Эдуард помялся и чистосердечно признался:
— У меня есть три литра чачи, но пить её нельзя! Очень крепкая, всю не осилим, а остатки выливать жалко. Вот если у кого-то была бы капроновая крышка…
— Да что нам три литра! На шесть человек! — засуетился майор с характерным сизо-красным носом и лицом в бордовых прожилках, выдающих сильно пьющего человека. — Как слону дробина…
— Слону может быть и дробина, но для нас она будет убойная. Отец гарантировал пятьдесят градусов, но я думаю, она гораздо крепче…
Видя, что продолжение банкета под угрозой, майор засуетился, полез в свои авоськи и достал литровую банку солёных огурчиков под капроновой крышкой.
— А вот и крышка, и закуска! Вскрывай чачу, будем дегустировать!
Громобоев взял у проводницы консервный ключ, откупорил банку и предупредил компаньонов:
— Заранее говорю, чтоб не было потом обид, пьётся этот продукт легко, но ощущение ног быстро потеряете, ослабеете и завтра во Франкфурте не встанете! По личному опыту знаю и за ваше самочувствие не ручаюсь…
Майор самонадеянно махнул рукой:
— Плевать, мне ехать до Берлина, высплюсь…
— И мне в Берлин, — ухмыльнулся Берш.
— А я вообще до Бюнсдорфа, — усмехнулся подполковник. — Как-нибудь с помощью сынков поднимусь…
Капитанам надо было в Дрезден, они, как и Эдик должны были сойти посреди ночи во Франкфурте. В итоге попутчики легкомысленно отнеслись к предупреждению Громобоева.
Видя, что компания загорелась, и не остановить, Эдуард махнул рукой и разлил по стаканам «нектар». Собутыльники оценивающе вдохнули аромат, чокнулись, и выпили, обратно с шумом выдыхая воздух, затем принялись одобрительно восклицая, закусывать. Колбаса, сало и огурчики моментально исчезли в желудках, третью чарку пили уже зажёвывая корочками хлеба, четвертую занюхивали рукавами.
— Всё! Шабаш! — сказал Громобоев, решительно закрывая банку тугой крышкой. — Полтора литра оставлю угостить друзей в полку.
Бершацкий пообещал зайти попрощаться во Франкфурте и, часто спотыкаясь, ушёл к себе. Майор в это время уже храпел, он храбрился больше всех, но и третий тост не осилил. Эдик с трудом взгромоздился на верхнюю полку.
Среди ночи капитан проснулся от того, что кто-то сильно тряс его за ногу.
— Военный, вставай! Франкфурт!
Эдик с трудом разомкнул глаза, но ни рукой, ни ногой он пошевелить не мог. Ощупал себя: почему-то спал в одежде и прямо на жёсткой полке, без подушки и матраца.
— В чём дело? — силился понять Громобоев. — Чего тебе надо?
В проходе стоял проводник, он звонко и свистяще шипел, чтобы не разбудить других пассажиров.
— Ваша станция назначения! Согласно, купленного билета! Выходите!
— О!!! — только и смог произнести Эдуард. — Уже Германия! Сейчас, полежу ещё чуток, поезд всё равно тут стоит два часа…
Проводник двинулся по вагону будить других сходящих на станции пассажиров, а не протрезвевший капитан мгновенно отключился.
Вскоре его снова сильно тряхнули за ногу. Всё тот же настойчивый мужик пытался до него добудиться.
— Эй! Поезд отправляется! Выходьте! Осталось десять минут.
Громобоев попытался встать, чтобы обуться, но понял, что в данный момент это для него непосильный труд.
— Товарищ, будь человеком, разреши доехать до Берлина?
— Мне-то что, езжай, — буркнул проводник. — Контролёров нет, бригадиру тоже все равно. А тебе из Берлина будет удобно добираться?
— Это мне сейчас сойти неудобно… До первого патруля или полицейского в таком состоянии…
Эдик постелил матрац, бросил сверху подушку, небрежно накинул на них простынь и мгновенно отключился. Показалось, что только положил голову, а уже вновь будят.
— Берлин! Ты просился до Берлина, — бубнил неугомонный проводник.
В этот раз Громобоев сумел заставить себя даже подняться с постели, сходить умыться, одеться, но на этом силы его вновь покинули, капитан положил руки на столик и упал на них опухшим лицом.
— Тяжко? — спросил с сочувствием проснувшийся сосед-подполковник.
— Ужасно! Говорил же вам вчера, предупреждал, что не надо чачу открывать! Теперь придётся пару дней мучиться похмельем. Намешали всего…
Подполковник судорожно потёр пальцами виски, помассировал ладонями лицо.
