Валентин Варенников - Неповторимое. Книга 6
Вообще-то Горбачев участие в суде хотел использовать для поднятия своего политического имиджа. Впереди были выборы Президента России. Возможно, он рассчитывал как можно более эффектно разделаться с Варенниковым, чтобы идти на выборы. Но его планы были разрушены уже в момент появления у здания Верховного Суда. А потом начались сплошные «спотыкания», начиная с первой фразы его показаний. На вопрос председательствующего: «Как вы относитесь к Варенникову?» — Горбачев ответил: «Нормально, уважительно». На такой же вопрос, заданный мне, я ответил, что отношусь к нему (Горбачеву) с неприязнью. Это уже наложило отпечаток на атмосферу допроса свидетеля.
Впрочем, первые осложнения Горбачев создал себе сам. В начале своего выступления он сказал:
— Уважаемый суд! Я долго думал о том, идти мне на этот суд или не идти?
— То есть как это: идти или не идти? — перебил его председательствующий и посмотрел на Горбачева.
Тот, переминаясь с ноги на ногу, ничего толком не смог объяснить. Тогда А. Яськин объявил, как отрубил:
— Если бы вы не явились в суд, то вас бы привели. Вы — свидетель.
Не найдя, как отреагировать на такой оборот, Горбачев долго перебирал свои листочки. А когда наконец собрался с мыслями, то начал жаловаться, какое тяжелое наследство ему досталось. Застойный период, по его мнению, поразил все сферы жизни и деятельности государства. И лишь с началом перестройки народ облегченно вздохнул — гласность и демократия двинули общество вперед.
При этих словах в зале поднялся шум — присутствующие не могли сдержать своего негодования. Председательствующий вынужден был призвать к соблюдению порядка.
Перейдя к показаниям, которые касались Варенникова, свидетель Горбачев постоянно подчеркивал: «Валентин Иванович имеет большие заслуги перед государством», «он внес большой вклад в дело строительства и развития Вооруженных Сил», а «события августа 1991 года — это просто эпизод, куда его втянули…» и т. д. Однако совершенно ничего не сказал о том, что я, будучи у Горбачева в Крыму, «кричал на него», как это он подавал в прессе. Явно просматривалась тенденция задобрить Варенникова, а вместе с ним и всех участников судебного заседания. Тогда можно было бы надеяться на то, что все последующее разбирательство будет проходить в либерально-снисходительном ключе.
Сей подтекст был выражен, всем была ясна общая направленность выступления Горбачева. Поэтому нельзя было расслабляться. Но хотелось бы особо отметить одну деталь — мелочность Горбачева, его узкое мышление. Приведу только два примера из его выступления. В своей речи он упомянул о том, как народ встретил его при входе в здание Верховного Суда: «Я знаю, чья это работа! Это Шенин все организовал!» Мне неизвестно, насколько причастен к событиям на улице Олег Семенович Шенин, но то, что Горбачев акцентировал внимание на этом позорном для него эпизоде, было весьма и весьма странно.
Когда Горбачев стал говорить о ГКЧП, его составе и лицах, активно поддержавших этот комитет, он бросил такую фразу: «Вот они сидят все в один ряд. Я каждого из них за уши вытянул на тот пост, который каждый из них занимал. А что они в благодарность сделали?» То есть Горбачев рассуждал прагматически: «Коль я поставил их на эту должность, то они и обязаны мне служить». А как же Конституция? А долг перед народом и Отечеством? Нет, такие категории его не интересовали. Именно ему все должны были служить. Как в рабовладельческом обществе.
Однако к концу первого дня Горбачев скис. Реакция на вопросы стала замедленной. Ответы были вялые. Ушел он из зала понурый. И уезжал уже не от парадного подъезда, а скрытно, со двора, чтобы не попасть на глаза народу.
На следующий день он также тайно со двора пробрался в здание суда и присутствовал на заседании уже с сокращенной свитой (в частности, не приехала его дочь, и правильно сделала: зачем позориться?!). Весь этот день вопросы задавал Горбачеву я. Правда, половину из них председательствующий снял, так как, по его мнению, они носили политический характер, но на половину Горбачеву все же пришлось давать ответы. Но уже то, что вопросы прозвучали, позволяло делать выводы о том, что у нас в стране произошло и по чьей вине. Приведу три вопроса.
Обращаясь к Горбачеву, я называл его «свидетель». Он же вначале обращался ко мне по имени-отчеству, затем — только по фамилии. А в какой-то момент взорвался и сказал, обращаясь ко мне: «Вы не забывайтесь: я — свидетель!» — и при этом поднял руку вверх. Затем, резко опустив ее вниз и показывая на пол, добавил: «А вы — подсудимый!» Видимо, хотел подчеркнуть колоссальную разницу между нами: небо и земля.
Естественно, я должен был немедленно отреагировать, что я и сделал: «Верно! Это — пока! Пока вы свидетель, а я подсудимый. Но придет время, и мы ролями поменяемся». Чтобы пресечь полемику, председательствующий периодически вмешивался и предлагал переходить к следующему вопросу.
Весь перечень вопросов приводить не буду, но некоторые из них приведу.
— Свидетель, — спрашиваю я Горбачева, — скажите, постановления и другие решения Верховного Совета СССР для вас как для президента страны были обязательны, или это касалось только народа, а вы могли их не выполнять?
Понимая, что вслед за этим последует другой и основной вопрос, Горбачев всячески маневрировал, не давая прямого ответа. Видно, прикидывал, что может быть в вопросе.
Я настаивал:
— Свидетель, вы все-таки ответьте на конкретный вопрос: постановления Верховного Совета СССР для вас были обязательны или вы могли их не выполнять?
И лишь после третьего захода он вынужден был сказать:
— Да, постановления Верховного Совета мною должны были выполняться.
— Тогда скажите, свидетель, почему вы не выполнили постановление Верховного Совета СССР от 23 ноября 1990 года? Оно называется «О положении в стране». В констатирующей части этого постановления говорится, что в стране у нас создалась чрезвычайная обстановка. А в постановляющей части давалась рекомендация: Президенту СССР принять адекватные, т. е. чрезвычайные меры по наведению порядка. Почему вы не выполнили это?
Естественно, Горбачев прямо не отвечал, а развернул демагогию, как он это умеет делать. Перебивая его, я говорю:
— Мы к вам в Крым приехали в августе 1991 года. Это через девять месяцев после того постановления. И приехали с теми же предложениями, что и в постановлении, т. е. о введении чрезвычайного положения там, где этого требовала обстановка. И если бы еще в конце 1990 года были бы приняты меры, как записано в постановлении Верховного Совета, то, может, не было бы и событий в августе 1991 года. Почему вы не выполнили постановление?
После длительного горбачевского словоблудия я, обратившись к председательствующему, сказал, что свидетель умышленно затягивает время, уходит от ответа, поэтому я предлагаю перейти к следующему вопросу.
Генерал В. Яськин согласился и предложил задать следующий вопрос. Я спрашиваю Горбачева:
— Свидетель, скажите, после того, как мы побывали у вас на даче в Крыму, вы считали себя еще президентом или считали, что вы уже лишились этого поста?
Вопрос, конечно, был неожиданным и принципиальным. Чувствовалось, что Горбачев не был готов к ответу, поэтому и начал издалека. Послушав несколько минут характерную для Горбачева демагогию, я вынужден был прервать его и вновь повторить вопрос:
— Скажите прямо: вы считали, что оставались президентом, или считали, что вы уже не президент?
Горбачев опять начал рассказывать обо всем, но не отвечал на вопрос. Я понимал, что ему надо выиграть время, чтобы сообразить, что для него выгодней. И он, естественно, мысленно метался, а посоветоваться было не с кем — главный советник (Раиса Максимовна) отсутствовал. Когда стало ясно, что Горбачев прямо отвечать на поставленный вопрос не хочет, я вынужден был обратиться к суду:
— Уважаемый суд, прошу вас заставить свидетеля ответить на конкретный вопрос!
— Вы знаете, вам придется ответить, — заключил генерал В. Яськин.
Загнанный в угол, Горбачев, немного помешкав, сказал:
— Я оставался президентом.
Я поворачиваюсь к суду и заявляю:
— Мне предъявлено обвинение в измене Родине с целью захвата власти. Скажите, какую власть я хотел захватить? Если законодательную, то она сидела в Матросской Тишине рядом со мной в лице Председателя Верховного Совета СССР Анатолия Ивановича Лукьянова. Если исполнительную, то она в лице председателя Правительства Валентина Сергеевича Павлова и силовых министров тоже сидела в одних стенах с нами. В отношении судебной власти ко мне никаких претензий нет. А вот этот свидетель сейчас сказал, что он как был президентом, так им и остался. Какую я хотел захватить власть?
Конечно, в этой обстановке положение председательствующего было сложным, но он быстро нашелся и сказал:
