Рышард Клысь - «Какаду»
— Сядьте, наконец. И выньте руки из карманов.
Я промолчал, потом, после недолгого раздумья, не спеша сказал:
— Да. Оставим эту комедию. Вы правы, хотя во всем этом деле есть одно «но». Мы оба положим руки на стол или эта встреча в самом деле плохо кончится, но для нас обоих…
Офицер хрипло рассмеялся и после недолгого колебания вытащил из карманов обе руки.
— Послушайте! То, что вы делаете, не имеет никакого смысла. Так или иначе — в конце концов вы все равно попадетесь.
— Все может быть. Я вовсе не исключаю такой возможности.
Я вытащил из кармана пистолет и закрыл дверь купе на защелку.
— Не будете же вы стрелять в меня? Слишком много шума. А самое позднее через пятнадцать минут поезд прибудет на станцию и здесь наверняка появятся люди, дальнейшее путешествие с которыми для вас будет невозможным, — сказал майор.
— В это купе уже никто больше не войдет.
— Признаться, я не очень хорошо вас понимаю.
— Но это же так просто.
— Что?
— Вы позаботитесь о том, чтобы сюда никто не вошел.
— Послушайте, не слишком ли многого вы от меня хотите?
— Не думаю. В моем положении, пожалуй, любое требование достаточно обосновано. Верно?
— Но я ведь никому не могу силой помешать войти сюда!
— Конечно. Вы должны для этого что-нибудь придумать.
— Зачем?
— Не стройте из себя идиота. Вы хорошо знаете, о чем идет речь. Уже сейчас это купе тесно для двоих.
Майор задумчиво кивнул головой и сказал:
— Согласен. Один пассажир в этом купе лишний.
— Я должен доехать до места назначения.
— Сомневаюсь, удастся ли вам это.
— Надеюсь, что вы мне в этом поможете.
Майор высоко поднял брови с выражением искреннего удивления и внимательно посмотрел на меня, словно бы хотел проверить, не шучу ли я; через мгновение он расхохотался с удивительной в подобной ситуации непринужденностью — вся эта история явно начинала его забавлять — и как бы с оттенком дружелюбной иронии заявил:
— Это действительно начинает быть интересным. Но, ради бога, молодой человек, не пугайте меня по крайней мере револьвером! Мы же еще в начале нашей необыкновенной встречи договорились, что оба положим руки на стол. Однако вы не держите слова.
— Мое положение хуже вашего. Пистолет в моих руках, пожалуй, единственный аргумент, который может убедить вас в необходимости создать мне приемлемые для дальнейшего путешествия условия.
— А если я скажу «нет»?
— Вам надоела жизнь?
— Не хотите же вы сказать, что будете в меня стрелять?
— А почему бы нет? В моем положении терять нечего.
— А я не верю, что вы это сделаете. Думаю, что не так легко убить человека, не имея для этого основания. До сих пор я ни в чем перед вами не провинился и к тому же сейчас совершенно беззащитен.
— Ох, уверяю вас, у меня найдутся достаточно веские основания, чтобы убить вас, зато вам намного труднее будет доказать, что вы должны жить, что ваше существование в этой стране обязательно и необходимо.
— То, что вы говорите, жестоко.
— Быть может. Однако виноват в этом не я, а время, в которое мы живем.
— Понимаю. В вашем представлении я человек, заранее обреченный на смерть.
— Так же, как и я. Мы в одинаковом положении.
— Однако вы намереваетесь меня убить.
— Если вы не проявите благоразумия, ни я, ни вы не доберемся живыми к месту назначения.
— Мы начинаем угрожать?
— Нет. Это не в моих правилах. Я только предупреждаю. Если я окажусь в безвыходном положении, я никого не пощажу, а вас тем более…
Он не ответил. Я внимательно смотрел ему в лицо: майор сидел все так же спокойно и с той же иронической улыбкой. Я ждал его ответа, хотя вовсе не рассчитывал на силу того крайнего аргумента, каким могло оказаться в моих руках оружие, скорее был убежден, что через мгновение он рассмеется мне прямо в лицо, чтобы потом сказать «нет» все с той же сдержанной и вместе с тем вежливой непринужденностью, столь характерной для всего его поведения, и умышленно затягивал эту игру, чтобы иметь в резерве хоть немного времени. Я бросил быстрый взгляд на часы: минут через десять должна быть первая остановка, и я решил, как только поезд начнет притормаживать, выпрыгнуть с чемоданом из вагона, другого выхода у меня не было, не мог же я идти на дальнейший риск и продолжать путешествие, которое и так осложнилось до крайности. Решив это, я сразу почувствовал себя уверенно и спокойно, однако по-прежнему ждал ответа майора, мне было интересно, к каким аргументам он прибегнет, мотивируя свой отказ. Вдруг в коридоре послышался стук подкованных сапог, какой-то мужчина приближался к нашему купе, майор поднял голову, он смотрел на меня серьезно и уже без улыбки, мы оба внимательно прислушивались к доносившимся шагам, а когда они удалились, оба вздохнули с видимым облегчением. Окно купе, выходящее в коридор, было плотно задернуто занавеской, поэтому из коридора никто не мог бы увидеть, что делается внутри.
— Итак?
Майор развел руками, улыбнулся и, подумав, сказал:
— Я вам помогу. Разумеется, в пределах своих возможностей.
— Большего я и не требую.
— Вы намерены все время стоять у двери?
— Нет. У нас впереди еще два часа езды. И две остановки. К счастью, мы едем экспрессом.
Майор тихо рассмеялся, взял со столика пачку сигарет и спросил:
— Вы разрешите мне закурить?
— Пожалуйста.
— Благодарю вас.
— Это вас очень смешит?
— О, вы даже не можете себе представить, до какой степени, — признался он с оживлением и протянул мне сигареты. — Должен сказать, что из-за вас мне пришлось пережить сегодня несколько ужасных минут. Я сначала подумал, что в чемодане спрятана бомба с часовым механизмом.
Я взял у него сигарету, но когда он протянул мне зажигалку, у меня мелькнула мысль, что и в этом движении, исполненном непринужденной вежливости, может таиться подвох, поэтому я взял ее у него из рук и прикурил, ни на мгновение не спуская глаз с его лица.
— Теперь вы, конечно, знаете, что находится в чемодане?
— Да. Но сначала я думал, что в нем скрыта бомба с часовым механизмом.
— Вы заглянули в чемодан?
— К сожалению, — кротко признался он. — Но вам должно быть понятно мое любопытство и беспокойство? Я опасался, что этот чемодан взорвется у меня над головой.
Он закрыл глаза и молча курил, его красивое лицо дышало спокойствием, он походил на человека, который замечтался. Спустя минуту, не открывая глаз, он задумчиво произнес:
— Нет, вы, поляки, в самом деле неисправимы. Иногда у меня складывается впечатление, что все вы страдаете каким-то коллективным комплексом борьбы и смерти. Для вас на свете нет ничего, что было бы соизмеримо со смертью. Вы ничто так не цените, как смерть. Повсюду ищете ее и в конце концов находите. И если что-то и любите по-настоящему, так это опасность, а умение умирать вы первыми в мире возвели в ранг высокого искусства…
Он открыл глаза и посмотрел на меня выжидающе, будто надеясь, что я подхвачу предложенную тему, однако я молчал и, словно зверь, загнанный в западню и ищущий из нее выхода, внимательно и настороженно следил за каждым его движением.
Меня взволновало неожиданное решение майора, его согласие помочь захватило меня врасплох, впрочем, я сразу же догадался, что не страх смерти руководил им, когда он давал свое согласие. В ходе короткого обмена суждениями я составил вполне определенное мнение о том, что передо мною игрок высокого класса, игрок, который поражал своим ничем не нарушаемым спокойствием, исключительным самообладанием и вместе с тем полной непринужденностью. Тут меня вдруг осенило: настоящая игра только начинается, ибо ни он, ни я не могли удовлетвориться тем двусмысленным положением, в котором мы все еще находились; по крайней мере я вовсе не собирался позволить ему лишить меня всего того, чего мне удалось добиться с таким риском, при столь запутанном стечении обстоятельств, отнюдь не благоприятных для меня с самого начала пути.
Я понимал всю трудность своего положения и полностью сознавал, какие последствия могла повлечь за собою эта игра, инициатором которой был я сам, хоть и не собирался, разумеется, доводить ее до конца, но вот возникли новые осложнения, не дающие мне возможности выключиться из нее даже при помощи крайних средств: я оказался разоблаченным, моя профессия была раскрыта, и это меня унижало, хотя вместе с тем я отлично понимал, что другого выхода у меня не было и что, если бы я не сел в это купе, ни мне, ни Монтеру и его парням не удалось бы уклониться от столкновения с жандармами, результаты которого могли оказаться для нас роковыми. И, подумав обо всем этом всерьез, я почувствовал своего рода облегчение — хорошо еще, что все сложилось именно так, а не иначе. Я еще раз мог проверить себя перед лицом событий, развития которых не мог предвидеть, я опасался попасть в ловушку, но в данном положении мне не оставалось ничего другого, как согласиться на эту странную игру, полушутливый, полуиронический характер которой меня все больше заинтриговывал, и я решил отказаться от первоначального намерения покинуть купе, справедливо рассудив, что лучше держать противника под непрерывным контролем и хотя бы на некоторое время лишить его возможности предпринять против меня какие-нибудь враждебные действия.
