Константин Лапин - Сердце сержанта
Теперь мне понятен Ваш особый интерес к повести. А меня, если говорить откровенно, Вы сами, Алла, интересуете гораздо больше, чем повесть. Дежурная библиотекарша, у которой я спросил о Вас, наотрез отказалась объяснять что-либо. Ваша инструкция?
Меня не интересует цвет Ваших глаз или волос, но свою фамилию Вы, может, все-таки назовете? Я ведь назвал себя. В каком Вы институте? Быть может, мой коллега — литературовед? В этом случае я был весьма неосторожен, разболтав тему своего диплома...
Шучу, шучу! Вы можете ничего не сообщать мне, я не любопытен, хотя наша переписка, не скрою, заинтересовала меня еще и вот с какой стороны: с точки зрения развития сюжета. Дело в том, что я сам немного пишу, печатал кое-что (больше в стенной печати института, хотя один мой опус был опубликован в молодежной газете). Пока что в наших письмах, как видите, налицо полное отсутствие литературной схемы, чего не скажешь о повести Кириченко. Но к сей вещи лучше не возвращаться, чтобы не начать снова ссориться. О вкусах не спорят! Напишите лучше о себе. Пожалуйста!
Ожидающий ответа Глеб Н.»«Многоуважаемая Алла!
Уже позапрошлое мое письмо к Вам дежурная библиотекарша взяла весьма неохотно, заявив, что читальня — не главпочтамт. Более любезна была молоденькая дежурная на той неделе. Но и она краснела и оглядывалась по сторонам. Очевидно, мы с Вами, Алла, нарушаем правила этого строгого заведения. Может быть, придумаем другой способ пересылки писем? Будет грустно, если наша переписка оборвется.
Поначалу Ваши записки забавляли меня, потом начали интересовать. Теперь их просто не хватает. У меня есть друзья и знакомые, но ни от кого из них я не получаю таких интересных посланий.
Три дня я стараюсь занять место у самого стола выдачи книг, чтобы подкараулить читательницу, которой передадут мою записку. Увы, все тщетно!.. Вчера какая-то студентка окликнула подругу: «Алла!». Девушки поднялись наверх, я пошел за ними. «Меня зовут Глеб Никитин, Вам ничего не говорит это имя?» — спросил я у той, которую звали Аллой. Студентки смотрели на меня во все глаза. «И фамилия Кириченко ничего не говорит?» — продолжал я. Вместо ответа девушки переглянулись, удивленно пожав плечами. «Значит, ошибка, простите!» Уж не знаю, что они подумали о моих умственных способностях!
Но, откровенно говоря, я рад, что та Алла — не Вы. Она совсем не походила на образ, созданный моим воображением, — рыженькая, в очках. А какая Вы?
На носу ответственный экзамен, а я рисую на полях своей тетради девичий профиль и сочиняю стишки с такими райскими рифмами: «Алла, Алла доконала, до канала довела...
До канала Вы меня не доведете, это лишь поэтическое преувеличение, а вот засыпаться завтра по новейшей западной литературе я могу, это факт. И Вы будете виноваты в этом, Алла! Так что отвечайте. Я готов признать повесть Кириченко гениальным произведением, «чтоб только быть приятным вам». Вот до чего дошло!
Думающий о Вас (гораздо больше, чем нужно) Глеб».«Уважаемый тов. Никитин!
Завтра в 19 часов в малом зале состоится читательская конференция по повести А. Кириченко с участием автора. Ваше присутствие желательно.
Заведующий библиотекой».«Так вот Вы какая, Алла Кириченко! Мог ли я думать, что маленькая девушка с задумчивыми серыми глазами, которую я так часто видел у стола выдачи книг, и есть мой неведомый корреспондент, студентка заочного факультета Библиотечного института, молодая писательница. Самое смешное то, что однажды я передал письмо для Вас... прямо Вам в руки. Помните?
Очевидно, мои пометки на полях журнала были первым читательским откликом на Вашу многолетнюю работу. Я не извиняюсь за свои нападки на библиотекарей, тут мне нет оправдания. Но как я осмелился писать Вам о своих «литературных опытах»?
Не удивляйтесь, что не выступил на обсуждении, — я просто растерялся, когда Вы во всеуслышание бросили вызов студенту литфака Глебу Никитину, имеющему свое мнение о повести, отличное от мнения большинства. Меня начали подталкивать мои товарищи, я растерялся окончательно и заявил под общий смех, что не готов к выступлению. Это не совсем верно: я пришел на конференцию во всеоружии, уверенный, что и Вы будете в зале. Но когда выяснилось, что Вы, краснеющая и в то же время бесстрашная, сидите за столом президиума, что Вы и есть та самая А. Кириченко...
Поверьте, Алла, я рад, что большинство выступавших оценили Вашу работу положительно. Особенно мне понравились горячая защита повести студентками-медичками и немногословное, зато подтвержденное лично ему известными фактами геройского поведения девушек на войне выступление подполковника со звездой Героя. Мои критические замечания по отдельным образам и неудачным оборотам речи остаются в силе, я могу изложить их Вам дополнительно. Но в целом прав не я, а Вы. Теперь, когда я воочию увидел прообраз Ани-санитарки, мне больше всего совестно, что я усомнился в самом существовании ее.
Придя домой с конференции, я раздобыл у соседа журнал и перечитал повесть. И как я не заметил при первом чтении искренность повествования, не заметил мягкую женственность героини! Что касается фигуры летчика, тут есть о чем поспорить. Но в любом случае я должен пересмотреть некоторые положения своей дипломной работы, чтобы впредь не попадать впросак. Нельзя судить о явлениях литературы лишь по литературным меркам — вот главный вывод для меня! Поверьте, это не запоздалое подхалимство. Вы заставили меня усомниться во вкусах признанных снобов и авторитетов из нашего литкружка. Большинство из них на фронте не были.
С нетерпением буду ждать второй части Вашей повести. Верю, что послевоенная судьба Ани-санитарки не менее интересна. Сейчас мне Ваша работа в библиотеке кажется просто романтичной.
А как я позавидовал человеку в черных очках, молча сидевшему в первом ряду во время обсуждения! Так значит, это и есть тот самый летчик, которого Вы разыскали в госпитале? Когда он положил свою большую руку на Ваше плечо и пошел за Вами через зал, а читатели аплодировали и пожимали Вам обоим руки, мне было так стыдно, так грустно. Если Ваш муж знает о нашей переписке, передайте ему самый горячий привет от меня.
Искренне уважающий Вас обоих Глеб Никитин.P. S. Если пожелаете ответить, пишите по адресу: Останкино, Студгородок, корпус 27-а, комната 106. Впрочем, Ваш ответ найдет меня лишь осенью: послезавтра я с группой старшекурсников отбываю в пеший туристский поход по Кавказу. Нелепо говорить об этом, но все последнее время я думаю: до чего славно было бы, если б Алла примкнула к нам...
«ОСТАНКИНО СТУДГОРОДОК КОРПУС 27-А
КОМНАТА 106 ГЛЕБУ НИКИТИНУ
УСПОКОЙТЕСЬ ГЕРОИНЯ ПОВЕСТИ МОЯ ФРОНТОВАЯ ПОДРУГА ОНА КОМАНДИРОВКЕ ЕЕ МУЖА ВЫ ВИДЕЛИ ЧИТАТЕЛЬСКОЙ КОНФЕРЕНЦИИ тчк ВАШ КАВКАЗСКИЙ МАРШРУТ БЕЗДАРЕН МОГУ ПРЕДЛОЖИТЬ БОЛЕЕ ИНТЕРЕСНЫЙ ВАРИАНТ СПУСТИТЬСЯ ЛОДКЕ РЕКЕ ВЕТЛУГЕ тчк НАШЕЙ КОМПАНИИ НЕ ХВАТАЕТ ЗАГРЕБНОГО ЕСЛИ ВЫ ВЛАДЕЕТЕ ВЕСЛОМ ЛУЧШЕ ЧЕМ ПЕРОМ И ХОТИТЕ ПРИМКНУТЬ К НАМ ТЕЛЕГРАФИРУЙТЕ СОГЛАСИЕ АДРЕСУ МОСКВА НОВАЯ УЛИЦА 87 КВАРТИРА 13 МНЕ тчк ТЕЛЕГРАММУ ПОСЫЛАЛИ ВСКЛАДЧИНУ ОТВЕТ ОПЛАЧЕН ДЕСЯТЬ СЛОВ
АЛЛА».«СРОЧНАЯ МОСКВА НОВАЯ 87 КВАРТИРА 13
АЛЛЕ КИРИЧЕНКО
ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА ДА И ЕЩЕ ДЕСЯТЬ РАЗ ДА
ГЛЕБ».ЕГО НЕВЕСТА
Водя растопыренными пальцами над белым освещенным прямоугольником, он громким шепотом сосчитал до десяти, затем проворно опустил бумагу в ванночку с проявителем. Больше всего Федор Зайцев любил эти удивительные мгновения, когда на фотобумаге сначала бледно, потом все ярче и контрастнее начинает вырисовываться чей-то силуэт, или курчавая крона дерева, или здание. Вот Борис — тот не любит «кухни» фотографии, ему бы только нащелкать побольше кадров. Не понимает он, что напечатать хороший снимок — целое искусство.
Один кадр — лицо девушки, снятое крупным планом, — заставил Федора придержать дыхание. Умные, со смешинкой глаза смотрели со снимка, улыбались полные губы. Своевольную прядку светлых волос ветер с маху бросил на лоб... Н-да, везет Борису! Недаром говорил, что свататься поедет только на родину...
— Ты, Боря, делаешь успехи в фотографии! — Федор ногой открыл дверь в комнату Клычкова, которая помещалась рядом с умывальной, на сегодня превращенной в фотолабораторию. На ладонях Федора провис газетный лист с прилепившимися к нему мокрыми снимками. — С твоего разрешения, один отпечаток я оставляю себе.
Лейтенант в расстегнутом кителе, читавший что-то за столом, поднялся навстречу ему.
