Merlin - Разведрота Иванова, вся епталогия в одном томе
— Молодой человек, — обратился он к здоровенному солдату, идущему во главе колонны пленных, — а не будете ли вы младшим сыночком портного Якова Фрайрмана из Бобруйска? На скрипочке у Иосифа Рабиновича не вы учились играть?
— Вы, товарищ майор, видимо ошиблись — ответил, разглядев петлицы Вайсберга пожилой казах. — Жанбырбай Муззафарович Зауров моя фамилия.
— А как похож, как похож — просто одно лицо! Но я таки что-то имею вам сказать…
Что именно сказал Лазаревич Жанбырбаю Муззафаровичу, осталось покрытым мраком тайны. Но вот колонна пленных неожиданно для всех слегка развернулась и направилась прямо в сторону разрушенной прямым попаданием авиабомбы зерносушилке. И, не останавливаясь ни на секунду, прошла прямо по ней, после чего вернулась обратно на дорогу и исчезла в глубине деревенской улицы.
— Это что? — поинтересовался Иванов, глядя на бывшую разрушенную прямым попаданием авиабомбы зерносушилку. Теперь развалины обрели бревенчатые стены высотой метра в полтора, обвалованные землей прикрытой дерном так, что снаружи были видны лишь два бревна с узкими амбразурами в нижнем. Внутри обновленной зерносушилки размером десять на двадцать метров земляной под был выровнен и посыпан желтым речным песочком, на котором стояли четыре брезентовых палатки.
— Я попросил немцев починить то, что они сломали. А немцы, когда они больше не фашисты — народ умелый и трудолюбивый. Ну что, теперь можно и в расположение идти?
— Моисей Лазаревич, какие вам очки требуются? Может я в медсанбате попрошу? — поинтересовался Вяземский.
— Зачем мне очки? Я и так прекрасно вижу.
— А если прекрасно видите, то почему спутали пожилого казаха с молодым еврейским мальчиком? — парировал Вяземский.
— Кто спутал? Я спутал? Видите ли, молодой человек, это просто-таки неудобно попросить совершенно незнакомого человека об небольшой услуге. А так — я вроде как и ошибся, но мы познакомились, о семье поговорили. А как можно отказать в мелком пустяке хорошему знакомому и вообще почти родному дяде?
На большой палатке над входом грубо, по трафарету была нанесена надпись «Зольдатен унд унтерофицирен», внутри нее стояли топчаны с матрасами, застеленными чистыми простынями.
— Это — товарищу Сидорову. Ну и Петрову, когда он поправится. Вы уж извините, трудно найти немцев, умеющих писать по-русски.
На одной из маленьких палаток, над входом, сквозь который были видны две пружинные кровати с перинами и льняным постельным бельем, белела тщательно выведенная готическим шрифтом надпись «Официрен унд генерален».
— Это — вам, товарищ Иванов и господин Вяземский… — при этих словах граф довольно хмыкнул.
— Ну а я уж тут, по стариковски, как-нибудь один переночую… — в отличие от предыдущих в этой палатке швы были обшиты темно-зеленым галуном, а над входом сияла надпись, вышитая золотистым мулине: «Моисей Лазаревич Вайсберг, прием по личным вопросам с 16 до 17:30 по четвергам».
На последней, самой простой палатке, приютившейся в дальнем углу, рядом с входом белела криво намазанная кистью надпись по-русски: «гансы». Гансы, почти невидные в сумерках, тихонько сидели рядом с палаткой, что-то жуя и чем-то тихонько булькая.
— Моисей, — строго спросил Вяземский, — эти что, у нас остаются?
— А что? Грузчики нам всяко пригодятся, а эти — и пьют в меру, и жрут немного.
— Но ведь это фашисты!
— Уважаемый Викентий Апполинариевич, грузчик не может быть фашистом. Он, впрочем, не может быть и коммунистом, но это неважно. Грузчик может быть только грузчиком. Хорошим или плохим, так вот это — хорошие. Или вы хотите сами заниматься погрузочно-разгрузочными работами? Но, прошу поверить моему опыту, из вас получится очень плохой грузчик.
Вяземский окинул взглядом аккуратно сложенные по углам штабеля ящиков с патронами и снарядами, пирамиды каких-то бочек и аккуратные стопки коробок, после чего, почесав в затылке, привычно сплюнул и уселся на табуретку, стоящую у входа в палатку.
Солнце совсем уже зашло за горизонт и стремительно стала надвигаться темнота. Один из гансов поднялся, зашел за палатку. Там что-то металлически чихнуло и заворчало, а в палатках и перед входом в расположение загорелись электрические лампочки, укрытые аккуратными жестяными абажурчиками.
Иванов, увидев свет, обрадовался. Он передвинулся поближе к лампочке и продолжил писать запрошенный генералом рапорт. Но, поскольку этот рапорт был для него первым в жизни отчетом о проведенном бое, давался он с трудом: на фразе «длинными очередями на расплав ствола» он застыл и никак не мог придумать, что писать дальше.
— Юноша, — раздался над его ухом голос майора, — из вас бюрократ получается хуже, чем из старого Моисея Лазаревича — невинная девушка. Кое-какие задатки, впрочем, у вас есть — добавил он, прочитав написанное, — но советую поручить бюрократию старому еврею. А утром вы просто подпишите готовый рапорт на свежую голову, так что идите лучше спать. День сегодня был непростой, да и завтра неизвестно что будет.
Голос Вайсберга был столь ласков и успокаивающ, что не послушаться оказалось просто невозможно. Майор придвинул к себе оставленные Ивановым бумажку и карандаш, задумался…
— «… на расплав ствола…» Поэт, ей-богу, поэт!
Утреннее солнце медленно встало, согласно расписанию, в половине шестого утра. Ленивый рассвет неторопливо осветил палатки, в которых так сладко спалось уставшим за вчерашний бой бойцам. Что может быть приятнее, чем поспать в эти сладкие часы тихого рассвета, когда высокое начальство еще и не думает об изуверских наказаниях, которым будут подвергнуты слегка опоздавшие по совершенно объективным причинам сотрудники! Но всегда ведь найдется какая-то гадина, искренне убежденная в своем праве грубо прервать сладкие утренние сны.
Или не гадина. Иванов, хотя и по привычке вздрогнул от неожиданного голоса Моисея Лазаревича, все же по нужде сходил в кусты за расположением. А затем принялся читать «свой» рапорт о прошедшем бое.
…«в результате чего четыре мотоциклетных экипажа были полностью уничтожены»…
— Шесть, почему четыре?
— Юноша, скромнее нужно быть, скромнее. Ну кто поверит, что вы вчетвером захватили шесть мотоциклов? Над вами смеяться будут, и правильно сделают! Трофейщики и так рады, получив четыре почти что целых мотоцикла, так что не стоит нагнетать!
…«меткими очередями на расплав ствола были уничтожены тридцать шесть танков противника и пятьдесят два грузовика, в связи с чем прошу срочно выдать роте два новых ствола к авиапушке и четыре к пулемету взамен расплавленных»…
— Лазаревич, у тебя точно с арифметикой плохо: танков было тридцать, а шесть — бронетранспортеры, грузовиков же — пятьдесят четыре, я сам считал!
— Мне кажется, товарищ лейтенант, что в данном случае вы стали жертвой оптической иллюзии. Неудобный, знаете, ракурс, опять же искажения от горящей техники. Какие-то танки от вас оказались загорожены — мало ли что могло стать причиной вашей ошибки?
— Но если трофейщики посчитают иначе, то как я буду в глаза комдиву смотреть?
— Вы читайте, читайте…
…«По результатам боя в Государственный Фонд обороны сдано: брони танковой четыреста двадцать тонн, железа горелого автомобильного — двести двадцать тонн, цветных металлов в виде латунных гильз — двести сорок семь килограммов»…
Иванов осторожно выглянул из-за стенки зерносушилки на дорогу. На дороге ничто, кроме обгорелых пятен растительности по обочинам, не напоминало о прошедшем вчера бое.
— ?
— Я же говорил, что грузчики из гансов — хорошие. Подписывайте, вам через десять минут надо быть уже в штабе!
В штабе капитан- особист выглядел не только уже давно проснувшимся, но и изрядно вздрюченным вышестоящим начальством.
— Лейтенант, у нас в полосе армии случилось ЧП: пропал рядовой Хабиббулин. И есть мнение, что его фашисты захватили в плен. Вам надлежит выяснить, кто конкретно взял в плен Хабиббулина, найти его и, если он не успел рассказать немцам военной тайны, постараться его уничтожить как носителя военной тайны. А если рассказал — уничтожить его как предателя. Пропажа Хабибуллина обнаружена здесь — капитан ткнул пальцем в расстеленную на столе школьную карту Белоруссии, причем в тыкаемом месте уже образовалась дырка.
— А если он не в плену? Может, просто заблудился? Или, наоборот, геройски погиб?
— Тогда… — капитан явно растерялся от подобного предположения — Ну, тогда привести его обратно в часть. Причем операцию приказано закончить до двенадцати-ноль-ноль, потому что в полдень уже командарм будет докладывать обстановку Верховному, и он очень не хотел бы, чтобы доклад Верховного расстроил. Приказ понятен?
— Ну что, подкрепимся на дорожку? — предложил товарищам Иванов после возвращения в расположение. — Опять же, у Лазаревича вроде как и бутылочка где-то осталась, а на голодный желудок оно вроде как и не солидно…
