Артур Черный - Комендантский патруль
2 июня 2004 года. Среда
На том же месте мы ждем автоколонну ПАСЕ. Сегодня рядом со мной отдыхает на газовой трубе Бродяга. Он, как всегда, невозмутим и рассудителен. Бродяга занят целиком подсчетом денежных средств, так неумолимо капающих в эти минуты в наши карманы. Он уже делит, сколько из них куда пойдет и на какие нужды.
Дели не дели, а нужда у нас в большинстве своем одна: все мы, кто годами, а кто и целую жизнь, скитаемся по общагам, баракам да съемным квартирам. Годы и целую жизнь нам негде жить. И во многом даже поэтому восемь из десяти, хоть раз участвовавших в войне, половину своей жизни проводят здесь.
Сорокалетний Бродяга рассказывает историю, как в прошлую командировку 2001 года ему сватали молодую чеченку в жены. Хитрый плут, мечтательно заводя вверх глаза, усмехается:
— Кабы не был уже женат, взял бы… Моя-то совсем уже, это…
Но, что значит слово «это», он не объясняет, а я не спрашиваю.
Бродяга говорит медленно и как бы неохотно, и пережевывает уже следующую историю. Бродяга — афганец. В далеких восьмидесятых он двадцатилетним пацаном ползал с автоматом по горам Гиндукуша, где в одном из боев был взят в плен. Душманы не стали убивать солдата, заставили его принять ислам, а после и обменяли на своих пленных. Это — тайна Бродяги, которую он ревностно и тщательно охраняет от чеченцев.
Каждая минута и час неумолимо падают в прошлое. Кончилось утро, высохла его роса, солнце достигло своего зенита и стало заваливаться к линии горизонта, на блокпосту поменялись несколько смен приморского ОМОНа, мимо нас прошли несколько сотен машин. С нахлынувшей духотой вечера, столбом поднимая пыль битой дороги, через блок проносится гудящая сиренами колонна ПАСЕ. Уповая на справедливость, мы ждем сигнала «Съем».
Проходит еще несколько часов, наступает глубокий вечер. ПАСЕ уехало больше часа назад, а про нас забыли. Там в отделе засели неисправимые трусы, боящиеся взять на себя грамм ответственности, чтобы снять людей с улиц. Рэгс то и дело повторяет по рации: «До особого распоряжения!» Это он, злодей, тянущий из нас жилы и питающийся нашей кровью, сейчас трясется как осиновый лист и не собирается очищать от нас улицы, пока об этом не вспомнят где-нибудь повыше. А там точно не вспомнят. На чем свет стоит хулим мы своего бедового начальника, его неторопливое ПАСЕ и собственную идею приехать сюда.
После вечернего развода на заднем дворе целая вереница контрактников с тазами и ведрами скрашивает вечерний досуг. Кто-то стирается, кто-то моется.
Засыпав в кастрюлю кружку гречневой крупы, варю ужин. Сон.
В середине ночи выход на пост. Целый час я потею под пылающей духотой неба. Громадный вакуум ее беспродышной ямы висит над землей. Бледная змея метеора ползет по черным дырам горячего космоса. Кавказская чернильная ночь хлопает далекими выстрелами, пугает минутами гробовой тишины и плавится в угольной пелене воздуха.
В Шатое подорваны два «уазика» с ОМОНом. Ранены шесть человек, о погибших не сообщалось.
3 июня 2004 года. Четверг
Тамерлан вручает мне заявление. Женщина сорока четырех лет жалуется на своего мужа, что неоднократно избивал ее, а затем и вовсе выгнал из собственного дома, поселив туда своего сына от другого брака, алкоголика и неряху. Наш общий друг, Неуловимый, так бесславно отправленный Тайдом на пенсию, в свое время занимался данной проблемой, но до ума ее не довел.
По стопам Неуловимого семейной бедой занимался и лично Рамзес Безобразный, но тот также пустил ее на самотек. Сейчас он стоит передо мной и внушает, как надо действовать по закону в такой ситуации, советуя мне попугать милицейской формой негодяя.
Пропуская слова Безобразного мимо ушей, я беру с собой Ахиллеса и еду творить беззаконие. Мой план прост: схватить злодея, составить нехитрый материал по мелкому хулиганству и отправить его суток на трое за решетку, а после освобождения повторить процедуру. И так до полного выселения из занятой хижины.
Выбив сапогами фанерную дверь, мы уезжаем несолоно хлебавши. Дома злодея нет. Но будет день, и все будет…
По возвращении в отдел с немалой радостью узнаем, что почти все только что убыли охранять стадион «Динамо». Не вдаваясь в подробности, от кого и для чего, мы падаем в кубриках на кровати спать.
Почти целый день мы прячемся в своих норах от неотложных дел, что еще предстоит совершить. Ахиллес лениво тянет свои громадные руки к столу за куском хлебного батона и, зевая, говорит:
— Да… Так мы никогда войну не закончим…
Я вяло отзываюсь сквозь сон:
— Это точно.
Вечером всех собирает на совещание Тамерлан. Застоявшийся механизм нашей работы совсем заржавел и стал разваливаться по частям. За последний месяц ни один из всей службы не раскрыл ни одного преступления, которые требуют каждый день. Здесь тоже все происходит по плану, надо в месяц десять или двадцать преступлений, так будь добр, дай их. Где их взять, никого не волнует. Это все еще действует советская плановая система, похоронившая Советский Союз, но не рухнувшая сама. Все бы ничего, да вот все планы всегда путают сами граждане, которые либо не совершают столько преступлений, либо перевыполняют установленный план на их совершение, чем сводят на нет всю нашу кипучую деятельность. Когда граждане выходят с плюсом по последнему показателю, у нас в милиции рушатся целые годовые отчеты и со свистом летят звезды с погон.
Преступлений-то здесь — пруд пруди! Убийства, грабежи, разбои, похищения людей… Да вот только не раскрыть их стояниями на блокпостах да вдоль улиц, да с таким отношением, когда тебя каждый день стараются унизить, плюнуть в душу и угрожают наказанием. Но и это не самое главное. Уголовное наше законодательство более чем несовершенно и слишком гуманно. Виновные за свои преступления, как правило, получают недостойное, мизерное наказание. Перенимая «передовой» опыт Запада, мы наплодили у себя кучу неприемлемых к нашему менталитету законов, которые в большинстве своем несут один лишь вред. Анархия «махровой» демократии девяностых списала на нет весь старый, отлаженный десятилетиями опыт борьбы с преступностью, своей нищетой и несправедливостью выкинула из милицейских рядов тысячи профессионалов и патриотов своего дела. Бесконечные кампании по поимке «оборотней в погонах», сотни и тысячи несправедливо слепленных в отношении нас, рядовых работников, уголовных дел, ведущие на скамью подсудимых людей, что на благо того же общества долгие годы сидели в засадах, жертвовали собой, недоедали, теряли семьи, скитались по казенным углам, — все это привело только к тому, что мы опустили руки, умертвили инициативу и стали избегать, стали бояться своей работы. Работы, где на нас писали кляузы, клеветали те люди, что еще вчера ловились нами за руки при совершении какого-нибудь преступления. Нам, милиционерам, не верили, нас осуждали, в нас тыкали пальцами, а верили именно им, преступникам.
«Оборотни в погонах!» Год назад я сам стал «оборотнем», когда с применением физической силы задержал за мелкое хулиганство наркомана, что первым ударил меня в лицо. Его жалобу долго мурыжили в прокуратуре, долго таскали туда меня, пытаясь взять признательные показания о нападении на порядочного гражданина. А он, этот порядочный гражданин, спокойно гулял на свободе, продолжал колоться героином и посмеивался, рассказывая всему району, как однажды избил милиционера. Ему не было ничего. А я тогда чуть не получил судимость.
Некоторое время после этого случая я просто боялся кого-то задерживать.
Мы каждый день врем Тамерлану, что работаем, но ничего не видим, не слышим и не знаем, и каждый день обещаем исправиться. А сами откровенно плюем на все происходящее, и больше, чем за собственную шкуру, никто из нас ни за что не переживает.
Днем на Минутке русские милиционеры Временного отдела подрались с местными чеченскими сотрудниками. В драку ввязался подъехавший на подкрепление своим чеченский ОМОН. Подмога подошла и к временщикам. Большая потасовка закончилась без выстрелов и смертей.
4 июня 2004 года. Пятница
Рамзес пытается организовать раскрытие хоть одного преступления. Он назначает меня, Ахиллеса и Толстого Бармалея в особую группу, специализирующуюся только на этом. Безобразный ставит нам сразу сто задач одновременно: поймать наркомана, боевика, главаря боевиков, вора, грабителя и так далее…
В 09.00 мы втроем выходим за ворота. Бармалей втискивает непомерно большое свое тело в малюсенькие «Жигули» пятой модели, садит рядом нас и, споря между собой, кого именно будем сегодня задерживать, мы катимся на 30-й участок, развозить залежавшиеся у Толстого повестки.
В 10.00 ледяные горы нераскрытых преступлений уже растаяли и сошли на нет. Бармалей высаживает нас у кафе, а сам торопится на шашлык к своему родственнику. С пользой для желудка я и Ахиллес проводим в кафе еще целый час. Такие же, как и мы, аховые работнички, чеченцы, за соседним столом неторопливо цедят кофейный напиток, пристально следя за своими товарищами, что с азартом с самого утра режутся здесь в бильярд. Все эти Ахметы, Магометы, Ибрагимы и Вахи, яростные приверженцы бильярда, круглыми днями скрашивают досуг своей нелегкой милицейской службы в этих стенах, упрямо стараясь однажды переиграть друг друга. Нам с Ахиллесом становится скучно, и мы уходим в отдел, где до конца обеда переигрываем друг друга в сон.
