Э. Гейзевей - Серые волки, серое море. Боевой путь немецкой подводной лодки «U-124». 1941-1943
Он впрыгнул в люк после вахтенных офицеров.
— Люк задраен! — крикнул он.
Бринкер кивнул с отсутствующим видом в ответ на это сообщение. В нарушение всех инструкций он, как говорится, уже успел передернуть затвор, когда услышал команду «Боевая тревога», не ожидая доклада о том, что лодка загерметизирована. И уже в тот момент, когда командир задраил входной люк и сообщил об этом Бринкеру, лодка находилась в состоянии срочного погружения, что сберегло драгоценные секунды.
Этот рискованный обычай, введенный в практику Бринкером, основывался на абсолютном доверии к действиям членов команды и полном исключении каких-либо ошибок с их стороны при совершении этих действий. Любая ошибка или упущение в герметизации прочного корпуса лодки перед погружением были чреваты опасностью ее затопления, а с учетом дифферентного угла погружения в этом случае уже не представлялось возможным вернуть ее к всплытию. По этой причине было строжайше запрещено совершать погружение до поступления всех сообщений о ее герметизации. И Бринкер поступал так всегда.
Лодка еще проваливалась в глубину, когда мощный удар потряс ее носовую часть, и она приостановила свой ход. Зловещая дрожь пробежала по всему корпусу лодки и, наверное, по телам людей на ее борту, пока она не достигла глубины 90 метров и не зависла на этой глубине, все еще содрогаясь в молчаливых объятиях морской пучины.
В центральном посту к командиру были обращены лица всех присутствующих там с выражением крайней тревоги и озабоченности.
— Скала, — ответил он на молчаливый вопрос, написанный на лицах присутствующих. — Мы напоролись на подводную скалу. Запросите о повреждениях в носовых отсеках, Кунт.
А между тем эсминец достиг места их вынужденной остановки, и теперь лодку сотрясал гром бешено вращающихся гребных винтов эсминца, возросший до невыносимого крещендо, когда он прошел прямо над их головой.
Шульц повернулся к сидящему у пульта гидроакустика Кессельхайму.
Кессельхайм также повернулся к нему лицом, и их глаза встретились. Внезапно Кессельхайм сорвал с себя наушники, а командир был вынужден схватиться за край штурманского стола.
Прошла первая серия глубинного бомбометания, безжалостно сотрясая корпус лодки и сбивая с ног сидящих в центральном посту людей. Этим жестом Кессельхайма, услышавшего щелчки срабатывания запалов глубинных бомб и поспешившего снять наушники во избежание разрыва барабанных перепонок, командир был предупрежден о начинающемся бомбометании, взрывы которого последовали секундой позже за этими щелчками.
Лодка вздрогнула и застонала всеми своими скрепами под действием волн сжимаемой взрывами воды. Шульц вцепился в край штурманского стола, на его лице при этом отразилась тревога и выражение сосредоточенности, как у тигра, готовящегося к прыжку. Но в то же время на нем не было никаких следов страха. Он отдавал команды жестким и решительным голосом. И вся его манера держаться в этой обстановке была пронизана уверенностью в себе, доходящей до степени некоего высокомерия и надменности.
Страх заразителен — такова его природа. Достойное поведение командира под огнем противника действовало успокаивающе на его подчиненных, и они уже думали не столько о том, удастся ли им избежать худшего, сколько о том, как Биллем сумеет вытащить их из этой опасной ситуации.
— Лево руля, 5 градусов! — приказал он рулевому.
Они вышли на ту часть конвоя, которая была ближе к берегу, где мелководье лишало их возможности погружения на большую глубину, чтобы уйти от преследования эсминца. Теперь их лучшим оружием было полное безмолвие.
— Погружайтесь не торопясь, Бринкер, и положите лодку на грунт.
— Так точно, господин каплей, — ответил Бринкер.
И пока эсминец совершал циркуляцию для возвращения к месту бомбометания, лодка уже легла на грунт на глубине почти 100 метров и хранила полное молчание по приказу командира «соблюдать режим абсолютного молчания в отсеках». Был даже выключен гирокомпас, чтобы он не выдал своим жужжанием их местоположение.
Люди непроизвольно поглядывали наверх, следуя глазами за перемещением шума от винтов эсминца.
Свист гидролокатора, ощупывающего ультразвуковым лучом корпус лодки, бил по нервам, и холодный пот страха покрывал тела людей, хранящих полное молчание.
Свист становился все громче и громче по мере того, как эсминец приближался к месту погружения лодки, но стал стихать после того, как эсминец прошел над их головой. Взрывы глубинных бомб теперь раздавались не столь близко, как раньше, и после еще одного взрыва шум гребных винтов эсминца замолк где-то вдали.
— Всплыть на перископную глубину, Бринкер! — скомандовал Шульц. — Томми оказались слишком нетерпеливыми, — добавил он с ноткой презрения в голосе.
Однако Шульц хорошо представлял себе, какие опасности подстерегали лодку, преследуемую на таком мелководье. Если бы противник поохотился за ними чуть подольше, ему представилась бы блестящая возможность поднять лодку со дна взрывами глубинных бомб, когда она, лишенная возможности скрыться на достаточной глубине и потерявшая маневренность, лежала бы беспомощно на дне мелководья. Шульц прекрасно понимал все это, когда эсминец проходил прямо над их головой, а холодные пальцы его гидролокатора безжалостно нащупывали ее. Когда они наконец всплыли, вокруг было пустынно. В отдалении было видно горящее судно, а рядом с ним мерцал луч прожектора. Конвой исчез. По-видимому, он сменил курс, как только под ним появилась, а затем исчезла субмарина. Все закончилось.
Когда начали подводить итоги проведенной операции, стало ясно, что «U-124» это уже настоящая боевая подлодка, поскольку, выпустив четыре торпеды, она могла считать потопленными три судна общим водоизмещением 17 503 тонны, а еще одно водоизмещением 4000 тонн оказалось поврежденным. Этим последним было «Стакесби», торпедированное всего лишь в 23 милях от порта Бат-оф-Левис и которое пришлось тащить туда на буксире.
Шульц еще не представлял себе, какие повреждения получила его лодка при столкновении с подводной скалой, пока тремя днями позже, когда они обнаружили еще одну потенциальную жертву — одиночное грузовое судно с погашенными ходовыми огнями — и попытались занять позицию для атаки. Командир уже поставил лодку носом к цели и был готов выпустить торпеды.
— Открыть наружные крышки носовых торпедных аппаратов, — скомандовал он и стал ждать обычного в таких случаях ответа: «Наружные крышки торпедных труб открыты», что означало бы, что его приказ был понят и выполнен. Однако на этот раз такой ответ не поступил.
— Наружные крышки не открываются!
— Что? — с удивлением переспросил Шульц.
— Кажется, их заклинило.
Подумав немного, Шульц прорычал:
— Это все проклятая скала!
— Подождите, командир, — раздался голос из торпедного отсека, — нам удалось открыть крышку второй трубы, а первая все-таки не открывается!
Шульц снова заглянул в перископ.
— Пеленг 90 градусов! — выкрикнул он. — Дистанция 1000 метров. Установить глубину 8 метров. Второй — пли! — И принялся с тревогой отсчитывать время движения торпеды к цели. — Я оценил его скорость значительно выше, — пробормотал он.
Одно судно уже ушло за пределы досягаемости и вскоре скрылось из вида, растворившись во мраке ночи.
С наступлением дня Шульц послал водолазов обследовать состояние крышек носовых торпедных труб.
Крышку трубы номер один можно было открыть лишь на четверть, крышка трубы номер два была повреждена, но ее смогли закрыть, крышка трубы номер три была повреждена, но также могла быть закрыта, а крышка трубы номер четыре оказалась целой. Водолазам удалось установить крышки в положение, которое обеспечивало герметизацию труб до глубины не более 40 метров.
Эти повреждения затрудняли проведение торпедных атак. А поскольку они не обеспечивали герметизацию прочного корпуса, погружение на большие глубины лодке оказалось противопоказано. И им еще повезло, что эсминец атаковал их в месте, где глубина не превышала 100 метров, хотя они и сетовали на неудачу в стычке с ним. Погрузись лодка на большую глубину, она, без сомнения, была бы затоплена.
Шульц отправил в штаб флотилии радиограмму о ситуации, в какую он попал, включая и обычный доклад о запасах топлива и оставшемся количестве торпед. Поскольку запасов топлива и продовольствия хватало еще на несколько недель плавания, ему было приказано находиться в занимаемом районе в качестве корабля метеорологического наблюдения, сообщающего каждые два часа о погодных условиях в районе пребывания.
Люфтваффе очень нуждалось в такой информации при проведении своих бомбовых налетов на Англию, и поэтому всем германским подлодкам предписывалось сообщать метеоданные в дополнение к информации о выполнении прямых боевых обязанностей.
