Илья Старинов - Не в плен, а в партизаны
«Замечательно! Такой крутой спуск, что мы можем сейчас утопить машину и уйти», — подумал Бунцев. И, когда Кретова закончила с охранником, капитан вывел спутанного водителя, забрал свое значительно возросшее имущество, развернул машину, выключил сцепление и, упершись в нее, направил ее под уклон к пруду. Увидя, как, набирая скорость машина скользнула в воду, пленный водитель вскрикнул, и на его лице был такой ужас, будто она проехала через него. Лимузин скрылся из виду, только выходящие на поверхность пузыри еще напоминали об утонувшей машине.
На берегу осталось большое хозяйство — два пленных, излишнее оружие, остатки продовольствия и две промокшие немецкие шинели.
— Товарищ капитан, пойдемте вдоль ручья, тут и следы скрыть легче и скорее можно найти какое-нибудь укрытие, до рассвета осталось меньше двух часов. Придется распутать пленного, а то с ними далеко не уйдешь. — Мы их между собою свяжем, — предложила Ольга.
Пленных связали между собою, нагрузили лишним оружием без патронов, двумя отяжелевшими от сырости шинелями и пошли. Впереди шла Кретова, за ним крепко связанные проволокой, пленные. Шествие замыкал Бунцев.
Километрах в пяти от запруды нашли небольшой полуостров, заросший кустарником. Там решили остановиться на дневку, предварительно запутав следы.
«Сюда никто без дела не зайдет, — подумал Бунцев, — да и обороняться здесь удобно».
Расположились на дневку и капитан заметил, что соотношение сил не в их пользу — когда один будет отдыхать, то могут бодрствовать оба пленных.
Закусив вместе с пленными, Бунцев и Кретова приступили к допросу «языков». Плотный, светловолосый, с открытым лицом среднего роста водитель машины майора войск связи Карл Вестфаль оказался австрийцем. По его словам, он участвовал в Венском восстании, после прихода гитлеровцев работал в подполье, его старший брат погиб в 1937 году в Испании в войне против фашистов, которых он ненавидел, но ему пришлось им служить. Его отец был в плену в России, там хорошо научился разговаривать по-русски, от него и дети научились не только немного говорить по-русски, но и уважать народ, свергнувший самодержавие и помещиков и капиталистов. Карл уверял, что он мечтал попасть в Россию, но пришли проклятые гитлеровцы, и все перевернулось вверх дном. Он поехал на работу в Германию, там женился в Хемнице.
— Я понимай, — говорил он, что вы мне можете не доверяй, но дай мне дело и я буду показать, — закончил Карл свою биографию. Потом он рассказал все, что знал об обстановке в тылу и на фронте.
«Вот ведь оно, воинство фашистское, в нем много зверья, которых нельзя щадить, но есть и такие, которых можно и помиловать», — подумал Бунцев.
Шофер мог еще пригодиться. Труднее было с охранником-венгром. Тот плохо понимал немецкий язык, а Бунцев и Кретова очень мало знали венгерских слов, но и с ним нашли возможность объясниться, используя Карла в качестве переводчика.
Вначале пленный не столько отвечал по существу задаваемых вопросов, сколько ругал Гитлера, фашистов, Салаши. Оказалось, что пленный принял их за советских разведчиков. Смелые действия и форма советских летчиков не оставляли у пленных никаких сомнений.
Из с трудом добытых показаний пленных они установили, что до линии фронта все еще было около 40 километров, что все населенные пункты охраняются противником даже там, где нет его войск, во многих местах усиленно ведутся оборонительные работы, что в тылу действуют партизаны, нападающие даже на гестаповцев. Пленные просили их не убивать. Охранник даже плакал. Как поняли пилоты, он очень беспокоится о своей семье, которая утром ждет его к завтраку, а австриец все горевал об утопленной машине.
— В борьбе против фашистов гибнут тысячи и тысячи замечательных людей, а тут один думает о несостоявшемся домашнем завтраке, а другой — об утопленной машине, — заметил Бунцев.
Бунцев и Кретова стали «агитировать» пленных. Много они им говорили и доказывали жестами, что фашисты уже проиграли войну и все, кто вовремя не спрыгнет с тонущего фашистского корабля, утонут вместе с ним. Осталось очень мало времени, и надо спешить принять участие в борьбе с фашистами.
Охранник безучастно слушал и смотрел на их жесты, но то ли не понимал, то ли думал о другом. Совсем иначе повел себя Карл. Он предложил свои услуги: показать на карте, имевшейся в полевой сумке офицера, где находятся штабы, аэродромы — и предлагал провести туда разведчиков, и за все он просил не убивать его, доставить его в плен. Отец и другие австрийцы, которые были в плену в России во время первой мировой войны, очень хвалили отношение к ним русских.
Между пилотами и пленным водителем произошел разговор, смысл которого заключался в следующем:
— Русские добрые и правильные люди, — говорил пленный. — Они храбрые вояки и не издевались над пленными, а не то, что американцы.
Когда он сказал об американцах, лицо его выразило явную ненависть.
— А что американцы? — спросил капитан.
— Американцы бомбят жилье, а не настоящие военные объекты. Они то ли боятся зениток, то ли нарочно сбрасывают бомбы на рабочие окраины.
— Но ты жалуешься на американцев, а гитлеровцы уничтожали невинных мирных людей, сжигая их в печах, умерщвляя в душегубках, доводя их до голодной смерти. Против этого ты не протестовал, а возил на своей машине офицера, и, черт тебя знает, может быть, ты вместе с ним был на нашей земле и…
— Нет, нет, — прервал его водитель, — я не был на вашей земле, но как я мог протестовать, когда за малейший протест — смерть. А у меня двое малолетних детей. Поэтому я молчал, кричал, как все кричали, «хайль Гитлер!», но я рабочий, я понимал, что Гитлер обманул некоторых австрийцев, других запугал, третьих уничтожил. Он обещал нам горы золота, а все забирали его сатрапы. Они все прибрали к рукам, а я как был рабочий, так и остался. До Гитлера я мог еще говорить, чувствовать себя человеком, а гитлеровский нацизм сделал нас послушными манекенами, и многие тысячи австрийцев сложили свои головы или пропали без вести, чтобы заправилы новой империи стали еще богаче. Да и «Хайль» кричал, чтобы он сдох, и на их сборища ходил. А если бы не ходил, то я сейчас не был жив. Те, кто не кричали «Хайль» погибли в тюрьмах, но и среди тех, которые кричали и ходили на сборища, были и быстро прозревшие от фашистской демагогии, были и такие, которые ходили и кричали вместе с фашистами, но работали в подполье.
— Но вот уже виден конец фашизма, а еще находится много дураков из тех, кому фашизм ничего не мог принести, кроме каторги, которые еще защищают идущий в могилу гитлеризм, — заметил капитан.
— Да, есть дураков и много. Раньше их увлекали перспективами стать господами, а теперь пугают истреблением красными, распространяют сказки, что красные или уничтожат всех немцев или угоняют их в Сибирь и там они умирают от голода и изнурения.
— И этому верят?
— В том то и дело, что верят. Да и как не верить! Сколько горя, несчастья принесла затеянная Гитлером война, сколько тысяч мирных жителей было варварски уничтожено там, где появлялись фашисты. Поэтому боятся многие, одни боятся, что русские не будут щадить ни виновных, ни правых, другие боятся потому, что сами или их дети и мужья уничтожали невинных мирных людей.
— Все это муть! Чепуха! Виновники наших, да и ваших бед понесут заслуженное наказание, а невинным и обманутым бояться нечего, — сказал Бунцев и, посмотрев внимательно на пленного, добавил: Вот что, Карл. Русские не злопамятны. Мы уничтожаем врага только тогда, когда он не сдается, но пленных мы не трогаем. Ты будешь жить, если не вздумаешь бежать или выдать нас криком и другими действиями. Тогда берегись: стреляю я метко.
Пленный заерзал, выражая благодарность.
— Нет, я вам не буду мешать, я буду вам помогать, — сказал он твердо.
— Но, помогая нам, тем самым ты будешь вредить гитлеровской армии.
— Да. В фашистскую армию мне нет возврата. Меня обвинят и повесят за убийство майора.
— Ну, а если бы тебе удалось выдать нас, тогда тебя не только не повесят, наоборот, наградят.
Пленный даже обиделся и сказал:
— Майор был ко мне несправедлив. Он меня часто унижал.
Карл очень жалел, что утопили его машину, на ней он возил бы русских. Когда Бунцев стал ему объяснять, что на машине они не смогли бы проехать через контрольно-пропускные и населенные пункты — их могли задержать, то водитель пояснил: на переднем лобовом стекле слева был нанесен пропуск. На кузове справа и слева были нанесены знаки, что машина принадлежит войскам связи, и их никогда нигде не останавливали и документы у них никто не проверял.
— Я хорошо знаю, где и как проехать, чтобы не задержали и даже не остановили. Четыре года ездил с разными офицерами. Были мысли уехать к партизанам, да побоялся: машину заберут, а меня расстреляют.
