Шамиль Ракипов - О чём грустят кипарисы
Под нами — узкая долина, окружённая невысокими меловыми горами, глинобитные хаты, утопающие в садах. Это Карловка, идём на посадку.
С однополчанками Хиваз и я встретились, как после долгой разлуки. В одной из хат для нас была уже приготовлена горячая вода. Помылись, выпили по чашке многолетнего крымского вина. Не помню, как добралась до постели.
Ночь шестьсот девяносто вторая
Вечером меня вызвали на командный пункт. Вошла, гляжу: за столом Бершанская, а на скамейке у окна — Темир-шейх! Он был в другой, чистой, опрятной одежде, которой его снабдили, видимо, местные жители. Увидев меня, встал, поклонился.
— Здравствуйте, святой человек, — сказала я, склонив голову. — Вас, конечно, доставил сюда джинн? На какой высоте вы летели?
— На этот раз, — улыбаясь, ответил Темир-шейх, — роль джинна выполнял «виллис».
Перед командиром полка лежала карта, я догадалась, что и мне предстоит выступить в той же роли.
— Как чувствуешь себя, Магуба? — спросила Бершанская. — Отдохнула?
— Так точно, товарищ майор, — весело ответила я. — Готова выполнить любое задание.
— Задание ответственное, — она жестом пригласила меня к столу. — Доставишь этого «святого человека» в район Ай-Петри. Он прыгнет с парашютом. Вылет в двадцать один час. Сигнал на месте высадки — две жёлтые ракеты. Если будет одна красная — возвращайтесь.
Мы обсудили кое-какие детали, и Бершанская поднялась:
— Я вас оставляю…
Она вышла. Изучая по карте предстоящий маршрут, я сказала:
— Вы так неожиданно исчезли. Спасибо вам за «молитву», аллах её услышал, прислал всё, что нам было нужно.
— Я опасался, что кто-нибудь из вас отправится в Старый Крым, хотел предупредить, — Темир-шейх говорил на моём родном, чисто татарском языке. Предупреждая вопрос, пояснил: — Я родом из Татарии, из Сабинского района. Удаляться от аэродрома не следовало. Группа эсэсовцев и полицаев совершила налёт на Старый Крым уже после того, как его освободили наши войска. Зверски убили несколько сот жителей, в основном, женщин и детей. Отряды пограничников прочёсывают леса.
— Я так и подумала, что вы нас охраняли. Давно вы в Крыму?
— С осени сорок первого.
Мы разговорились. Темир-шейх рассказал, что принятое им обличье духовного наставника верующих мусульман позволило ему исходить весь Крым вдоль и поперёк, не вызывая подозрений у гитлеровцев и прислужников»
— Возвращаюсь в Севастополь, — он постучал пальцем по карте. — Наше наступление замедлилось, борьба идёт за каждый квадратный метр крымской земли. Немцы рассчитывают удержаться в этом районе. Заминировали дороги, опоясали горы проволочными заграждениями, создали несколько сильно укреплённых оборонительных линий. Боеприпасов им хватит надолго. Заградительный зенитный огонь будет очень плотным. Много прожекторов, свезли их со всего полуострова. Туго вам придётся. Первый оборонительный рубеж вот здесь, от Балаклавы на север, через высоту Сахарная головка к станции Бельбек.
«Вот почему он здесь, — подумала я. — Доставил в штаб армии данные о немецких, укреплениях в районе Севастополя». Вслух сказала:
— Увидите генерала Енеке, скажите: ничего ему не поможет, а с помощью ваших молитв мы сокрушим все его сооружения. Пусть сдаётся, пока не поздно.
— Гитлер уже сменил Енеке, — сказал, смеясь, Темир-шейх. — Новый командующий — генерал Альмендингер. Сдаваться не собирается. Немцы беснуются, вымещают свою злобу на местных жителях, не щадят даже грудных детей. Севастополь — их последняя надежда. Но превосходящие силы теперь не у них, а у нас. Надеюсь, скоро встретимся вот тут, на набережной. Но, признаться, боюсь за тебя, Магуба, за весь ваш полк. Легче пройти по мосту Сират, чем прорваться через эти рубежи.
В мусульманской религии Сират — мост над адом. Пройти, по нему очень трудно, он тоньше волоса, острее бритвы, а внизу — огненная река. Мне почему-то захотелось придать нашему разговору шутливый оттенок.
— Говорят, через мост Сират можно пройти, если держаться за хвост телёнка, самого безгрешного существа. У нас тоже есть свои уловки. В кабинах, например, висят талисманы, у кого Буратино, у кого медвежонок.
— Ты успокоила меня, дочь моя. Вот, оказывается, в чём дело. Я не раз наблюдал, как вы бомбили Керчь, Багерово и поражался, почему ваши фанерные самолёты не горят, не разлетаются на куски. Облако взрыва окутает самолёт, думаю, всё кончено, зажмурю глаза, потом гляжу — летит себе дальше «По-2», целёхонький. Значит, талисманы хранят вас, понятно.
— Не только они, конечно. Иногда мы сами направляем самолёт в то место, где только что разорвался снаряд. Второй там уже не разорвётся. Ничего страшного. Самолёты маленькие, живучие, мы тоже, попасть в нас трудно.
— Мне Бершанская рассказывала, был у вас случай, вернулся самолёт с задания, приземлился, весь в дырах, подошла девушка-техник, взялась за хвост, встряхнула, и он отвалился.
— Вот я и говорю, живучие.
— Севастопольское небо будет во много раз жарче, чем керченское.
— Ничего, нам не привыкать.
Меня удивляло, что Темир-шейх так беспокоился о нас, а о себе вроде и не думал, хотя отправился в логово врага. Мы рискуем жизнью, когда находимся над целью, а такие, как он, — постоянно, днём и ночью.
Словно угадав мои мысли, он сказал:
— Многие мои товарищи погибли. Редеют ряды. Недавно гестаповцы замучили радистку. София, София… Какая была девушка…
— Радистка София? Я что-то слышала о ней. Темир-шейх удивлённо посмотрел на меня.
— Вспомнила! Однажды она передала радиограмму открытым текстом, наши девушки случайно перехватили её. «В селе Семь Колодцев — штаб румынской дивизии. Крыша покрыта белой жестью. Двести метров севернее шоссе — склад горючего». И подпись — София. Это она? Мы в тот же вечер разбомбили эти объекты, я сама летала на задание.
— Это она.
— Когда же? Сейчас вспомню. В октябре сорок третьего. Мы думали, она погибла в тот день. Раз ведёт передачу открытым текстом, значит…
— Нет, в тот раз ей чудом удалось спастись. Гестаповцы схватили её в феврале сорок четвёртого. Привезли сначала в Старый Крым, потом в Симферополь. Зверски пытали, но она не сказала ни слова. Настоящее её имя Алима Аденнанова. Комсомолка, добровольно пошла на фронт, стала разведчицей. Передал; в разведцентр более 80 донесений, была награждена орденом Красной Звезды.
В сорок втором, в августе, погибла разведчица, украинская девушка, которая подписывала свои донесения именем «Тоня». Из оккупированной Керчи она передала около ста радиограмм.
В Крыму действовало несколько молодёжных подпольных групп. Участники одной из них, узнав о подвиге краснодонцев, стали называть себя молодогвардейцами. Они распространяли листовки, уничтожали гитлеровских солдат и офицеров, взрывали мосты, вели разведку, снабжали партизан, укрывшихся в катакомбах, оружием, продовольствием, медикаментами. Гестаповцы напали на след «Молодой гвардии». Аресты, пытки, казни. При обыске у одного из молодогвардейцев, Василия Савченко, нашли знамя организации. Юношу подвергли чудовищным пыткам, потом завернули его в знамя, облили бензином и сожгли.
— Расскажите о партизанах, — попросила я, — о катакомбах. Почти ничего о них не знаю.
— На полуострове действовали партизанские группы: Южная, Северная, Восточная, — он указал на карте соответствующие районы. — Мы, разведчики, получали от партизан много ценных сведений, которые после проверки передавали в разведцентр фронта.
Координировал действия партизанских групп подпольный партийный центр. Руководил им Иван Андреевич Козлов, старый коммунист, за плечами которого были царские тюрьмы, каторга, ссылка. В Крым он приехал лечиться, перед самой войной ему сделали операцию. О том, что Германия напала на Советский Союз, узнал на больничной койке. И как в годы юности, снова расправил плечи.
Базы для партизанских отрядов готовились заранее. В керченских катакомбах разместили склады оружия, боеприпасов, взрывчатки, продовольствия, фонарей, свечей, спичек. В катакомбах не было воды, но будущие партизаны нашли выход: внутри подземных галерей соорудили цементные перекрытия, образовавшиеся ёмкости заполнили водой.
В течение веков люди добывали из-под земли «солнечный камень» — ракушечник, из которого в Крыму построены целые города. Теперь подземные лабиринты стали надёжным убежищем для партизан.
В ноябре сорок первого, когда шла эвакуация наших войск с Керченского полуострова, два партизанских отряда спустились в катакомбы.
Фашисты заняли Керчь 17 ноября 1941 года, в тот же день комендант вывесил приказ № 1:
«Жителям Керчи предлагается сдать немецкому командованию всё продовольствие, имеющееся в каждой семье. За невыполнение — расстрел».
