Богдан Сушинский - Ветер богов
— Может, и сам уже на япошек работаешь, в соболях-алмазах?
— А все мы, вся армия, кому служим? — огрызнулся Фротов, и крысиное, узкоскулое лицо его покрылось багровыми пятнами.
«Работает, — решил для себя атаман. — Верный знак, что продался, скотина…»
— Мы служим свободной России, — горделиво вступился за командующего полковник Дратов. — Японцы — каши временные союзники — и не более того.
— Зря теряем время, ваше превосходительство, — не снизошел Фротов до дальнейших объяснений с адъютантом. — Как только эту даму возьмут в работу следователи японской контрразведки, сразу все станет ясно. С вашего позволения, господин командую- ' щий, я буду докладывать каждые три часа.
— Не реже, поручик, не реже.
Однако ни опереточное покушение невесть откуда появившейся вдовы, ни подозрение, немилосердно падавшее на Сото, не могли заставить генерала отказать себе в том божественном удовольствии, которое дарило ему каждое свидание с японкой. Стоило адъютанту и Фротову удалиться, как вновь появилась мило улыбающаяся Сото и с покорностью рабыни, готовой подчиниться любой прихоти своего повелителя, уселась на циновку у ног атамана.
— Пей, — не преминул воспользоваться своей властью над этим хрупким, но решительным созданием командующий. — Пей и молись, в соболях-алмазах.
Сото взяла чашечку с саке, смочила губки, показывая, что нет такого, в чем бы она решилась отказать генералу, потом ту же чашку поднесла ему.
— И-пей, да? Молись, соболях-алмазах, да? — щурила раскосые шоколадки лукавых глаз. — И-видишь, Сото хоросая уцениса, соболях-алмазах? Цай не отравлен.
— Теперь я и в этом не уверен. Значит, это ты вынула обойму из пистолета той стервозы, что хотела палить в меня?
— И-пока она показывала тебе свою о-о… — приставила растопыренные ладони к своим крохотным грудяшкам Сото.
— Груди?
— И-осень-то и-большие груди, я смотрела ее подарки. Если она и-хотела дарить пистолет, да, зачем и-дарить его с патроном в патроннике, да?
— Значит, ты никогда раньше не видела этой стервозы и не знала, что она придет сюда?
— Не видела.
— То есть это не спектакль? Стервоза действительно подослана красными?
— И-стервоса, да. И-хотела убить. Я могла убить ее сразу же. И-как только нашла пистолет. Но тогда и-ты и не поверил бы, что она стервоса.
Семенов допил саке из чашки Сото, потом из своей. Опустошил еще две… Но и после этого не ощутил ничего, кроме приторной тошноты, еще раз утверждаясь в своей давнишней убежденности: выпить литр японской «рисовки» для русского человека — все равно, что переесть миску недоваренной рисовой каши,
“ Ничего, все равно я узнаю, кто подбросил мне эту тварь, — недовольно проворчал Семенов, оставляя стол. — У меня и своих наемных хватает.
Они перешли в соседнюю комнату, переступив порог которой, Сото сразу же начинала чувствовать себя императрицей Цыси — коварной в своей нежности и нежной в коварстве; ненасытной на то наслаждение, с которым она отдавалась мужчине, и щедрой — на всю ту буйную энергию, которой лишала его.
Усадив атамана на низенький топчан, девушка не сняла, а изгибаясь в стане, выползла из пестрого халатика, словно змея из собственной кожи, и, обхватив руками голову генерала, все тянулась и тянулась ввысь, приближая к его лицу «лепестки тысячи утренних тайн» в окаймлении опьяняющего восточными пряностями непорочного в своей грешности тела…
— И-тебе и-не нузна ничего узнавать, атаман, — прошептала девушка так, словно вместе с «лепестками тысячи утренних тайн» доверяла ему еще и тайну своей судьбы. — И-это не япоски подослали к тебе женсину-камикадзе, и-как ты думаесь. Япоски подослали меня.
— Тебя, в соболях-алмазах? Что же ты молчала?
— Цтобы ты знал, цто умею и-молцать.
— Почему же теперь заговорила?
— И-цтобы ты знал, и-цто я умею говорить.
— Не виляй хвостом, в соболях-алмазах. Зачем нужно было подсылать тебя? Мне уже не доверяют?
— Потому цто и-зналь, цто тебя хотят убить.
Семенов запрокинул голову, пытаясь что-то ответить, однако Сото вновь шаловливо, хотя и довольно настойчиво, привлекла его к своему телу.
— В «лепестках утренней и-тайны» и-нет смерти — и-там есть тока зизнь, и-да… Руськая присылает женсину, стобы убить тебя, япоска присылает Сото, чтобы любить тебя, и-да, и-сто луцсе?
Это был не вопрос, это было обречение мужчины на вечную любовь и вечную признательность. Командующий сидел на тахте, по-восточному скрестив ноги, а Сото, все распаляясь и распаляясь его близостью, постепенно взбиралась на него, грациозно забросив ему за плечо вначале одну ножку, затем вторую, изгибаясь в неподражаемом инстинктивном танце живота.
В перерывах между встречами, чувствуя, что всякое расставание с Сото становится все томительнее и невыносимее, Семенов не раз пытался понять, что для него значит эта девушка. И каждый раз ловил себя на том, что японка давно перестала восприниматься им в пределах таких понятий, как любимая, любовница, наложница…
Их свидания становились наградой для него за все те честолюбивые поражения и эмигрантское унижение, которое приходилось терпеть на этой земле. Ее изысканные ласки открывали перед ним свои таинства, словно великое вифлеемское озарение; неистовая покорность неминуемо перерастала в азартную игру плоти, которой они предавались с обреченностью самоубийц, до полного изнеможения; а вслед за ним наступало то истинное наслаждение собственным бытием, что сродни бытию внеземному.
Все это время номер генерала оставался открытым. Офицер контрразведки, явившийся, чтобы уточнить кое-какие детали покушения на командующего, увидел на тахте опьяненные страстью тела любовников и, вежливо откланиваясь, попятился назад выяснять, не ошибся ли.
Убедившись, что ошибки не произошло, он вновь вернулся к предусмотрительно приоткрытой им двери генеральского номера, однако постучать не решился. Как не решился и уйти.
Усевшись на лежавшую у двери циновку, он запрокинул голову и, закрыв глаза, стал прислушиваться к пьянящим всхлипам и вздохам девушки, отдающейся генералу столь странным и не совсем понятным для молодого офицера способом.
11
У входа в здание их остановил майор итальянской армии и доложил, что с контрольно-пропускного пункта спрашивают, можно ли пропустить на территорию виллы адъютанта Скорцени гаупт-штурмфюрера СС Родля, прибывшего — что особенно смущало охранников — с некоей дамой.
— У вас есть такой адъютант? — поинтересовался полковник Боргезе.
— Спросите о другом: с каких пор он начал разъезжать по Италии с дамами?
— Вот этого я не знаю, — скабрезно ухмыльнулся князь. — Ступив на землю Италии, дюди обычно начинают забывать о многих святостях морали. Хотя, казалось бы, вотчина папы римского.
Боргезе перекинулся несколькими словами с майором, и тот, поморщив сократовский лоб, припомнил, что на самом деле дама эта — вовсе не «дама», а лейтенант СС. И что фамилия лейтенанта — Фройнштаг. Лилия Фройнштаг.
Князь вновь вопросительно взглянул на штурмбаннфюрера.
— Они неразлучны, господин полковник, — развел руками Скорцени, не желая выдавать истинную причину появления здесь унтерштурмфюрера СС. — Придется пропустить обоих.
«С Родлем все ясно, — сказал он себе. — Но какими неисповедимыми путями появилась здесь Фройнштаг? Кто это "позаботился” обо мне таким образом, дьявол меня расстреляй?»
Едва Боргезе и Скорцени успели пропустить по рюмке коньяку, как Родль и его спутница уже показались в двери. Адъютант князя хотел представить их, однако Фройнштаг, шедшая первой, небрежным движением руки смела его с пути и, словно не вовремя вернувшаяся хозяйка, решительно шагнула в овальный зал, посреди которого, стоя за высоким шахматным столиком, пиршествовали будущие основатели новой Германии и новой Италии. Увидев ес, Скорцени виновато съежился и скосил глаза на свою рюмку.
— Господин штурмбаннфюрер, разрешите доложить, что я направлена сюда из Берлина, чтобы изучить условия подготовки итальянских камикадзе.
Князь и штурмбаннфюрер многозначительно переглянулись.
— Кто это вас направил с таким, почти невыполнимым, заданием? — с легкой иронией поинтересовался Скорцени.
— Обергруппенфюрер СС Кальтенбруннер, если уж это столь важно, — отчеканила Фройнштаг. Подойдя к небольшому бару, она взяла еще две коньячные рюмки, придирчиво, на свет, осмотрела их и, покачав головой, недовольная степенью их чистоты, поставила на шахматную доску. — Если позволите, господа, мы сыграем эту партию в четыре руки. Приобщайтесь, гауптштурмфюрер. Людей с дороги принято угощать, сиятельнейший князь Боргезе.
«Как же нагло и развязно она ведет себя! — озадаченно констатировал Скорцени, ошарашенно наблюдая за женщиной, которая давно и безнадежно нравилась ему. — С чего бы это? Ах да, прозвучало имя обергруппенфюрера. Когда по дороге в Рим, во время операции по похищению папы римского, я потребовал, чтобы Лилия отдала свой пистолет, с которым очень не хотелось попадаться римским жандармам, она, кажется, заявила, что его подарил сам Кальтенбруннер. Интересно, кто выступит в роли секундантов, когда дойдет до дуэли с шефом? Шелленберг и Мюллер? Тогда это будет дуэль века».
