Виталий Сёмин - Ласточка-звездочка
— Никакая я не красная девица!
— Вот и хорошо, — подхватил корреспондент, — я так и знал. Ты — будущий тракторист.
— Никакой я не тракторист.
— А кто же ты? Кем ты будешь, когда вырастешь?
Вопрос был дурацкий, и Сергей сразу бы перестал уважать корреспондента, если бы не его пуленепробиваемые стекла и не подозрительно оттопыренный правый брючный карман.
— Полярником? — подсказывал корреспондент. — Инженером?
— Моряком он будет, — опять вмешался Иванников.
— Моряком?
Сергей молча кивнул. Он не собирался быть моряком, он вообще никем еще не собирался быть. Но надо же что-то отвечать, когда тебя вот так берут за горло.
— А твой сосед?
— Летчиком, — рявкнул класс, уже усвоивший правила игры.
— Летчиком, — робко кивнул струсивший Гриня.
— Ну вот и отлично! — Корреспондент обрадовался: должно быть, сделал свое дело. Он еще зачем-то спросил у Марии Федоровны, где работают родители Сергея и Грини, и попросил ее отпустить Сергея с урока. Потом корреспондент затащил Сергея в пустую комнату за учительской, где в холоде и пыли мерзли рулоны географических карт, литографий с картин великих художников и горы других наглядных пособий, дал ему лист бумаги и, погладив по голове, попросил:
— Нарисуй мне, мой юный художник, знаешь что? Корабль и над ним самолет…
Газета с рисунком Сергея появилась в школе дня через три. Ее прямо посреди урока принесла в класс сама завуч первой ступени Лидия Михайловна. Она поздравила Сергея и Гриню и пожелала Сергею «развивать и совершенствовать дальше свой талант». Рисунок был помещен на самой интересной и самой почетной, по мнению Сергея, четвертой странице. Он не понравился Сергею. Он не нравился ему еще тогда, когда он в спешке — корреспондент торопил — кое-как набрасывал контуры немыслимого броненосца, который теперь, почти переламываясь пополам, будто его взорвала невидимая торпеда, плыл над красочным заголовком большой шарады. Не понравилась Сергею и надуманная подпись под рисунком: «Сережа Рязанов и Гриня Годин — настоящие друзья, они хорошо учатся, помогают друг другу и мечтают о больших дорогах в морском и воздушном океанах. «Я буду моряком», — твердо говорит Сережа. «А я — летчиком», — заявляет Гриня. Ребятам можно верить».
Во-первых, не такие уж они с Гриней друзья. Только что на одной парте сидят. А во-вторых, ничего такого он «твердо» не заявлял.
Но уже через минуту Сергей стал меньше бояться, что ребята его засмеют, и даже стал лучше думать о своем рисунке.
— Не правда ли, дети, — сказала Мария Федоровна, — эта картинка Сергею удалась? — Мария Федоровна прижала «Костер» подбородком к груди и указывала на рисунок тупым концом ученической ручки — так она обычно демонстрировала наглядные пособия. — Самолет над кораблем и вовсе неплохо получился.
— В газете плохой рисунок не напечатают, — вдруг решительно сказал Гриня.
— Да, — кивнула Мария Федоровна, — теперь Гриня и Сергей должны учиться еще лучше. Да и все ребята тоже. Теперь на вас большая ответственность лежит.
Понравился рисунок и дома. Мать, правда, почти не взглянула на газету. Она смотрела на Сергея и улыбалась.
— Да ты не на меня смотри! Да ты не так смотришь! — кричал на нее раздосадованный и уязвленный Сергей. — Ты, ма, ничего не понимаешь!
— Ну, я смотрю, смотрю, — улыбалась мама и переводила взгляд на газету. Но все равно она смотрела не так — Сергей это ясно видел.
Зато отец сразу все понял и оценил. Он смотрел на рисунок именно так — восторженно и восхищенно. Он показал газету Хомикиным «папане» и «мамане», сам спустился к газетному киоску и закупил «на память» с десяток экземпляров «Костра». А утром на стуле у своей кровати Сергей обнаружил прекрасный «альбом для рисования» с глянцевыми, жестяной прочности листами и зеленый железный ящичек с выдавленными в нем шашечками — набор взрослых акварельных красок.
За один день слава просто навалилась на Сергея.
Сволочь Петька Назаров даже подобострастно спросил у него:
— А тебя не просили еще что-нибудь для газеты нарисовать? Они могут попросить.
Сергей смутился. Эта мысль не приходила ему в голову.
— Да, — неопределенно сказал он, — понимаешь… Но вообще…
— А хочешь, — сказал Петька, — давай дружить? Хочешь, сядем вместе? Хочешь, пойдем после уроков ко мне домой? У меня есть две рапиры. Я тебе покажу свои книжки.
И Сергей неожиданно для себя сказал:
— Ладно, давай.
Ему не хотелось садиться к Петьке — тот недавно грозился доложить о револьвере, — не хотелось обижать коротышку Гриню, но что-то его уже понесло.
— Знаешь, Гриня, — сказал он Годину, — я пересяду к Петьке Назарову. — И, чтобы как-то оправдаться, пояснил: — Я ненадолго, ладно? На десять дней. Он мне покажет свои рапиры.
Сергей пересел к Петьке и после уроков пошел к нему смотреть рапиры. Он честно старался вызвать в себе дружбу к Петьке, но никакой дружбы не получалось. И в Петькиной квартире все, начиная от бабки, черной от платка до ботинок, кончая спортивными рапирами, скрещенными над Петькиной кроватью, Сергею не понравилось.
Петька влез в ботинках на кровать, снял одну рапиру, спрыгнул, согнул левую руку кренделем над головой и стал старательно колоть воздух, притопывая правой ногой.
— Вот так это делают, — сказал он.
Сергей засмеялся. Рука, согнутая дурацким балетным кренделем! Разве настоящие мушкетеры унизили бы себя такой немужской позой?!
— Пусть это будет шпага д'Артаньяна, — уклончиво сказал он.
— Это же не шпага, — покровительственно поправил Петька, — это рапира. Спортивная. Видишь, у нее на конце шарик. Это чтобы не уколоться. Смотри, как ее надо правильно держать. Видишь?
Петька взрослыми шагами ушел на кухню командовать злой черной бабкой, а Сергей поиграл сам с собой, помахал рапирой и заскучал.
— Покажи книги, — сказал он, когда Петька вернулся.
— Хочешь «Судебную медицину»? Колоссальная книга! Там есть про всё !
«Судебная медицина» действительно оказалась потрясающей книгой. В ней, правда, было про всё. Сергей листал ее с болезненным любопытством.
— Твой отец — следователь? — спросил он.
— Нет, — сказал Петька, — он ответственный работник.
— Ну ладно, — сказал Сергей, — я пошел. Дома будут ругаться.
А через два дня Мария Федоровна спросила его в классе:
— Это верно, Рязанов, что ты для «Костра» готовишь новый рисунок?
Сергей онемел.
— Может быть, ты и для школьной художественной выставки сделал бы что-нибудь большое?
— А я уже делаю, — вдруг ляпнул Сергей, — я рисую картину маслом.
Почему он это ляпнул, как он это ляпнул — Сергей не знал. Он никогда не рисовал маслом, даже не представлял себе, что значит рисовать маслом. Просто, спасаясь от меньшей лжи, ухватился за большую.
Неделю он жил надеждой, что все — и выдуманный рисунок для газеты и картина маслом — постепенно забудется. Но ровно через неделю Мария Федоровна спросила, скоро ли он закончит работу. «Скоро», — ответил Сергей. И еще раз десять говорил: «Завтра. Скоро принесу». А потом однажды утром не свернул направо за трамвайными путями к школе, а пошел прямо. К реке. В школе звенел звонок, а он шагал к реке, и каждый шаг его был преступным. Сергей остро чувствовал свою отверженность и свое одиночество, слоняясь со своим разоблачительным портфелем между угольными курганами порта, читая заводские штампы-надписи на причальных тумбах или от нечего делать плюя с высоты гранитной набережной в холодную, чугунную воду. Он остро чувствовал отверженность и одиночество во дворе, играя с ребятами и сидя за обедом дома. Он совершил преступление — солгал, и теперь самый маленький шаг его был новой ложью.
— Ну как наши дела? — спрашивал отец за обедом.
— Хорошо, — лгал Сергей.
Мама прикасалась на ночь теплыми губами к его лбу — проверяла, нет ли температуры. Он не имел права на этот поцелуй. Утром он набивал портфель книгами и тетрадями, нужными по расписанию, — и это было ложью. Враньем были и сам портфель, и будильник, поставленный на семь часов утра, и горячий завтрак, с которым его ждала мама. Враньем была и поспешность, с которой он съедал свой завтрак и выбегал за ворота. Теперь у него была масса свободного времени, и он мог бы, например, подфутболить пустую папиросную коробку, валявшуюся на дороге. Но он проходил мимо. Он надолго застывал у киновитрин, но фотографии не заставляли его фантазию работать. Фантазия Сергея теперь работала только в одном направлении — она упорно искала выход. Заболеть? Схватить воспаление легких? Чтобы мама и отец готовились его похоронить, а потом… Или забраться тайно в трюм морского парохода, устроить себе среди ящиков и тюков маленькую темную комнатку, заснуть и проснуться где-нибудь у берегов Африки, и слушать, как булькает за бортом океанская вода?
