Борис Крамаренко - Плавни
— Хорошо сделал, Семен.
— Полюбили хлопца в отряде. Можно сказать, души в нем бойцы не чают. Ну вот и решил я тебя сегодня просить… взять хлопца до себя. Будет он возле нас, все какое хорошее слово ему в сердце западет. Да и с Наталкой их… вроде рука не поднимается разлучить.
Хмель окончательно запутался и умолк.
Андрей долго не отвечал. Ему не хотелось отказывать своему другу, но и брать в ординарцы хлопца с белогвардейскою роднёю было рискованно. Нельзя было ни на одну минуту забывать о готовящемся восстании.
Было неприятно сообщение, что у Наталки есть жених, которого она любит. Он подошел к зеркалу и посмотрел на свои густые, немного вьющиеся черные волосы, сплошь затканные серебром. «Наталка… впрочем, не все ли мне равно…» У его ног терся кот Васька, громко мурлыкая. Андрей нагнулся, погладил кота и, сняв со стены полотенце, вышел во двор. Достав из колодца вёдро воды, вылил его себе на голову и стал вытираться.
Возле сарая, окруженная стаей белых уток, стояла Наталка с большим белым селезнем на руках. Андрей посмотрел на нее и прошел в дом. Хмель, немилосердно дымя трубкой, осматривал отцовское охотничье ружье, словно видел его впервые. Андрей сказал:
— Вот что, Семен, езжай в гарнизон, приготовь людей к осмотру да передай своему Тимке, чтобы седлал коней и ехал сюда.
Хмель ушел. Андрей видел в окно, как он вскочил на свою рыжую кобылу и галопом поскакал со двора.
На припечке, возле крынки молока, лежала краюха хлеба. Андрей отломил от нее корку, налил в кружку молока. Позавтракав, хотел выйти во двор, но передумал и пошел в зал, притворив за собой дверь. Прилег на кровать поверх солдатского одеяла и заложил руки под голову. «Эх, Андрей, Андрей! Ведь тебя партия сюда мятеж прислала подавлять, — подумал он и закрыл глаза. — Гарнизон сегодня осмотреть — раз. Председателя ячейки увидеть — два. Приказ по ревкому написать — три. Семьи расстрелянных навестить — четыре».
В кухне послышались шаги и приглушенный шепот. «Тимка приехал, пора». Андрей встал и пошел к двери.
При его появлении Тимка поднялся с лавки, а Наталка выбежала во двор. Андрей подошел к Тимке и внимательно оглядел его.
— Фамилия?
— Шеремет, товарищ комбриг.
— Григория Шеремета сын?
— Так точно.
— Знаю его. Вместе на турецком фронте были… Не дружил я с твоим батькой… С сегодняшнего дня у меня ординарцем будешь. Ну, чего глаза вытаращил? Конь у тебя хороший?
— Добрый конь, только кусается.
Андрей улыбнулся.
— А звать его как?
— Котенок.
— Котенок? — Андрей взглянул на Ваську, сидевшего около печки. — Ты с ним поласковей.
— Я и то, товарищ комбриг, его хлебом и морковью кормлю.
— Черкеска у тебя есть?
— Есть братнева, да она мне большая.
— Ничего, по росту сошьем… Да ты передо мной не тянись, не в строю… Садись, ешь, вон молоко бери, да поедем.
Тимка не заставил себя упрашивать и принялся за молоко.
«Ординарцем так ординарцем, — думал Тимка, разрезая кинжалом хлеб. — А комбриг, видать, геройский! Это по–нашему ежели, так генерал будет… И видать, из офицеров. — Тимка усмехнулся. — Навряд, чтобы он ихний был. Притворяется. Начальника гарнизона с комиссаром в подвал посадил, чудно что–то».
Его мысли прервал Андрей:
— Ну, казак, кончай. Ехать пора.
Когда они выехали за ворота, на улицу, то оба невольно оглянулись. На огороде стояла с тяпкой в руке Наталка и смотрела им вслед.
7
Андрей после осмотра конной сотни гарнизона вызвал к себе в ревком Хмеля.
— Конвой для отправки комиссара в Ейск готов?
— Готов.
— Можешь отправлять. Остальных будем судить сегодня вечером. В комиссии будут: я, ты и председатель ячейки. Сколько у нас запасных пулеметов?.. Да ты садись.
— Три.
— Даю тебе два дня сроку. Через два дня пулеметы должны быть на тачанках. Реквизицию лошадей у хуторских и станичных кулаков провести тоже в два дня. Сколько у нас в станице портных?
— Двое.
— Забери обоих в гарнизон, освободи им одну комнату и пусть шьют хлопцам черкески и чекмени. Чтобы в сотне ни одного оборванца не видел. Понял? Сколько в твоей пешей сотне людей?
— Тридцать семь.
— А в конной?
— Шестьдесят пять при двух пулеметах.
— А три ржавеют в подвале?.. Сколько у тебя заводных лошадей?
— С шестьдесят наберется.
— Можно довести до сотни?
— Чего ж нельзя, можно…
— Значит, конную сотню можно довести до полутораста, даже до двухсот сабель?
— Можно.
— Почему же у тебя только шестьдесят четыре? Говори, чего молчишь? Не шли в твою сотню, Семен, вот в чем загвоздка.
— Кого попало не брал.
— А кого ни попало, выходит, не было. Тебя послушать, так вся станица бандит на бандите, не из кого отряд сформировать.
— Я этого не казал.
— Сказать тебе, почему казаки не шли в твою сотню? Как твою сотню гаевцы дразнят? Говори, не стесняйся!
— Вшивыми босяками.
— Покраснел, самому стыдно? Да далеко не надо ходить. Ты на себя глянь. Черкеска помятая, сапоги рваные, грязь на них прошлогодняя. Чекмень твой уж третий месяц по стирке скучает. Папаха воронам на гнездо разве только подойдет… Смотреть противно. Срам. А ведь ты командиром был, а сейчас начальник гарнизона. Кто же после этого в твою сотню пойдет?.. А обед? Разве ты дома никогда хорошего борща не ел, что такими помоями бойцов кормишь? Разве так надо о людях заботиться?! Эх, Семен, Семен…
Хмель подавленно молчал. Он понимал всю горькую правду слов Андрея. Ему казалось, что он сидит не на стуле, а на горячих углях. Пот градом выступил у него на лбу, а руки в смущении мяли злополучную папаху.
— Даю тебе, Семен, две недели сроку. Через две недели делаю смотр отряду. Пеших бойцов посади на коней — раз. Сотню доведи до двухсот человек — два. Чтобы одеты бойцы были по всей форме — три.
— Андрей Григорьевич, где же я возьму?
— На хуторах поищи, у кулаков. Там снаряжения на целый полк хватит. Заодно оружие у них позабираешь. В тачанках чтобы не лошади были, а… тигры, понял? Бойцов к пулеметам и на козлы сам подбери. И чтоб в помещении гарнизона было выбелено, белье на койках чтоб чистое было. В конюшне тоже порядок наведешь и двор песком усыпать.
— Будет выполнено.
— Проверю.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
1
На базарной площади, возле доски объявлений, толпа народа.
Вихрастый парень в красноармейской гимнастерке и черной кубанке, сдвинутой на затылок, громко читал наклеенную на доске бумагу:
«… Означенные люди пробрались на командные должности в воинские части органов Советской власти, состояли в то же время на службе у ставленника барона Врангеля — генерала Алгина и всячески вели подрывную работу на пользу врагов трудового казачества и всего населения. Желая натравить казаков на Советскую власть, вся эта банда недавно расстреляла матерей, отцов и жен тех казаков, кто обманом были увлечены офицерами в плавни…»
Высокий черноусый казак, одетый в коричневую черкеску, шепнул на ухо стоящему рядом с ним красноармейцу с забинтованной головой:
— Идемте.
— Погодите, — так же тихо ответил красноармеец.
Паренек продолжал читать:
«… За расстрел семей казаков, никогда не являвшихся кулаками и обманом увлеченных офицерами в плавни, а также за другую подрывную работу комиссия по борьбе с бандитизмом постановила:
1) бывшего начальника гарнизона — есаула Петрова И. Ф.,
2) бывшего командира конной сотни — прапорщика
Бугая В. К.,
3) бывшего командира пешей сотни–прапорщика
Селикина А. Г., являющихся в прошлом офицерами царской армии, а затем активными белогвардейцами, — расстрелять».
Послышались возгласы:
— Так им и треба, бандюгам клятым!
— Каты скаженны, що с народом робили!
— Сволота! Собачьи души!
Бабич, стоя позади толпы, с удовольствием слушал эти возгласы. «Нет, Андрей прав, — думал он, — казаки поймут, на чьей стороне правда». Увидев незнакомого черноусого казака, выбирающегося из толпы, он сказал:
— С каждым днем дураков меньше становится, скоро в плавнях останутся одни офицеры да куркули. Правильно я говорю, станичник?
Казак принужденно улыбнулся:
— Не знаю. Тебе видней.
Он что–то шепнул своему раненому спутнику и зашагал по площади.
Раненый следовал за ним на расстоянии десяти шагов. Возле здания станичной почты он догнал казака и пошел с ним рядом.
— Ну, есаул?
— Что «ну», полковник? — казак со злостью бросил на землю недокуренную папиросу и выругался. — Я вам сказал еще вчера: Семенного надо убрать. И чем скорее, тем будет лучше для нас. Иначе он нам всю подготовку к восстанию испортит.
