Фриц Вёсс - Вечно жить захотели, собаки?
— Еще подпись, Иван!
Иван быстро и размашисто расписывается: полковник Кардаков. Виссе дает указания:
— А теперь надеть лучшее белье. Самое необходимое положить в хлебные мешки или рюкзаки! Пистолет каждый положит в карман. Найдите самые лучшие игрушки тут в бункере. Больше двух одеял не брать, иначе не дотащим. По наступлении темноты отправляемся!
— А самое важное, продукты, господин капитан? — спрашивает Куновски.
— Посмотрим на минометной батарее. Ты идешь со мной, Куновски и Иван тоже.
Над оврагом начинает опускаться вечер. Ничто не шевелится вокруг. Бункер распахнут. На сровнявшейся балке мертвые немецкие солдаты. Это расчеты минометной батареи. Они не ушли. Капитан поворачивает одного из мертвых, который лежит лицом вниз. Это вахмистр Рашке.
Тут появляются русские солдаты, которые прочесывают бункеры. Капитан уходит в укрытие у стены балки вместе с Куновски и Иваном. У них еще с собой автоматы.
— Не стрелять! — шепчет Иван. — Оставайтесь лежать, я посмотрю! — И Иван как будто тоже в поисках добычи, идет навстречу русским. Он возвращается сразу. — Это всего лишь татары! Ищут чего-нибудь пожрать! Очень есть хотят, как и мы!
И действительно, татары совершенно не интересуются немцами и Иваном. Наверное, в темноте они приняли их за русских солдат, которые тоже ищут что-нибудь съестное. Фельдфебель минометной батареи тоже не ушел. Его рюкзак, но уже обысканный и ограбленный, лежит на топчане. В дыре под потолочной балкой он, как и обещал, оставил два целых хлеба и две килограммовые банки консервированной свинины.
До Татарского вала они доходят без приключений. Еще горят два русских танка. На дороге и рядом с нею лежат убитые в резне, которая была утром. Они появляются в окопах Таловой, но снова возвращаются, потому что идти приходится по пояс в снегу.
Русские сидят в бункерах. Поэтому они нахально идут прямо по дороге в Гумрак, которая почти пуста. Виссе шагает впереди, за ним идут Кремер, майор, его денщик, а замыкающим идет Куновски. Иван идет, как договорились, рядом и охраняет их с русским автоматом.
Поодиночке попадаются красноармейцы, которые, впрочем, быстро скрываются, потому что принимают группу за русский патруль. Навстречу идут грузовики с включенными фарами. На несущих платформах находятся установки «сталинских органов». Сидящие на них солдаты молчат: смертельный холод. Вдруг перед ними словно из-под земли вырастает группа красноармейцев, пересекающих дорогу. Они одеты в тулупы, и на груди висят автоматы. Виссе вынимает пистолет из кармана брюк и направляет его на ближайшего русского. Кремер подходит поближе. Иван не теряет присутствия духа.
— Кто идет? — резко окликает он русских. Словно команда, из нескольких глоток раздается резкий ответ пароля: «За Сталина!» Быстрым шагом семь красноармейцев проходят мимо и снова исчезают в темноте. Дорога ведет к высотке. Справа и слева расстилается степь, и, насколько хватает взгляда, вокруг Сталинграда открывается море сияющих огней от тысячи костров, горящих в степи.
Капитан смотрит в бинокль. Это похоже на аварские кольца. Вокруг каждого костра насыпан в виде кольца вал из снега, и за ним сидят, защищаясь от ветра, вокруг пылающего костерка, натянув плащ-палатки на головы, русские солдаты и так коротают ночь. Костер примыкает к костру, далеко в степь, и по ним капитан делает заключение, что русское кольцо вокруг Сталинграда протянулось на глубину до тридцати километров. И снова они идут через Гумрак, который уже в руках у русских. Они сворачивают влево и идут по дороге на Гончару. Идут молча. Капитан чувствует, как каждый занят своими мыслями, которые улетают далеко домой, в деревни и города, к своим семьям.
— Мы наверняка получим отпуск на родину для поправки здоровья? — спрашивает Кремер.
В Виссе просыпается небольшое недоумение. Узы ослабли. Дружба, какой бы теплой она ни была, — это вынужденное общение. Когда появляются красноармейцы, Иван выкрикивает им пароль и обменивается с ними парой слов. Один просит у него прикурить, и они беспрепятственно проходят мимо. В утренних сумерках от множества погасших костров поднимаются дымки прямо вверх, словно свечи. Мороз невыносим. Иван прочесывает балку, видит, что противника там нет, они забираются в бункер, перед которым лежат мертвые, скошенные пулеметной очередью. Кто-то один несет вахту, они сменяют друг друга, пока остальные спят.
На следующую ночь все проходит гладко, только они идут уже менее бодро и более тупо, а норма, которую Виссе установил, примерно по 100 граммов хлеба и мяса на человека, недостаточна. Больше всех, постоянно бормоча что-то про себя, жалуется майор, для которого голод и лишения слишком тяжелы. Иван тоже не выдерживает.
Виссе готовит у костра суп из пудингового порошка и добавляет туда немного свинины. Это приглушает голод на час, а потом он пробуждается уже с новой, немилосердной силой. Капитан погоняет их, заставляет двигаться дальше; они обыскивают машины, хлебные мешки, карманы мертвых в поисках съестного и не находят ничего.
Майор в этом не участвует. Он стоит, содрогаясь от холода, как беспомощный ребенок, негромко поскуливает про себя и ждет, что ему дадут. Голод сильнее и страшнее страха плена и смерти. Они становятся такими равнодушными, что даже не прячутся уже от появляющихся иногда русских, которые тоже обыскивают все вокруг и ищут часы, кольца, авторучки и фотоаппараты, сапоги, белье и вооружение погибших, которые они считают своими трофеями.
И им, наконец, уже кажется абсурдом бояться русских, и они уже даже не сознают, что находятся посреди территории противника. Для них это все еще «котел», в котором они сражались и в котором каждая высота и каждый городок им знакомы. Только теперь здесь еще и русские.
С 28 на 29 января они идут весь день напролет. Иван выбирается на холм и осматривается вокруг. В пятистах метрах от них дорога, но на ней полно машин.
— Если они нас схватят, то всех перебьют! — плачется майор.
— Тогда, во всяком случае, вам не придется стреляться! — набрасывается на него его денщик.
— Тихо! — приказывает капитан. — Мы сейчас лишь товарищи и должны держаться вместе.
Он несколько раз пытается завязать разговор с майором. Но Гольц остается высокомерным и замкнутым, как всегда. Они продвигаются, поникнув головами и натянув одеяла на плечи, по дороге, вслед за Иваном. «На оживленной взлетной полосе меньше всего бросается в глаза, что Иван ведет нас, как пленных!» — считает Виссе.
Машины — одна за другой — проходят мимо. Очень много «студебекеров» и «джипов». Проходящие мимо части почти полностью оснащены американскими грузовиками и военным снаряжением.
— Вот фрицы! Гитлер капут! — кричат красноармейцы немцам.
Мимо проходит рота автоматчиков. Командир части спрашивает Ивана, как он рассказывает потом, что это за пленные и куда он их ведет. Русские с любопытством разглядывают предполагаемых немецких военнопленных. В лицах сочувствие. Особенно заинтересованно они осматривают Гольца, как диковинное животное. Они представляли себе немецкого майора совсем иначе и заметно разочарованы.
— Еще два, три часа, и мы будем в Карповке, — говорит Виссе. — А потом мы, наконец, выйдем из «котла»!
На краю улицы стоит колонна русских машин. Водители меняют шины у грузовиков и помогают одному из водителей, стоя у поднятого капота. Куновски принюхивается.
— Черт возьми меня совсем, если это не продовольственная колонна! — Он стонет от голода.
Высокого роста, огромный, краснощекий русский, в белоснежном тулупе и белых валенках кричит:
— Пристрели их! Мы немецких свиней кормить не будем!
В ответ Иван громко, энергично кричит ему, и судя по интонации, защищает своих пленных, делает недвусмысленный жест, хватаясь за автомат и направляя его на русского.
Для немца совершенно непостижимо, как это Иван, солдат, позволяет себе подобное, потому что тот, в тулупе, наверняка офицер. Виссе принимает его за интенданта или старшего писаря. Тот подходит широким шагом, с угрозой, к маленькому отряду и, судя по энергичным интонациям, ругает немцев. В его словах часто встречается слово «бестии».
Иван подгоняет своих мнимых пленных, а русский в бешенстве осыпает их пинками. Куновски получает пинок в зад, пролетает несколько шагов вперед, так что Виссе оказывается последним. Русский хватает его за плечо и поворачивает к себе: «Ты офицер!» Он бьет Виссе справа и слева своими огромными лапами по лицу.
У Виссе чешутся руки, он чуть-чуть не хватается за пистолет, но сдерживается. Капитан глубоко потрясен и опускает голову. Русский чувствует, что, кроме презрения, вызывает еще и сострадание своим жалким видом. Он собирает слюну и плюет немецкому капитану прямо в лицо так, что слюна стекает по щекам Виссе, потом поворачивается и с ругательствами шагает прочь. Иван срывает с плеча автомат.
